Владимир Козлов - Школа
Танька на кухне одна, возится со сковородой, на меня не смотрит.
Иду в комнату. Одни еще за столом, другие выползли, толпятся по углам.
Заглядываю в спальню – Андрей лежит на кровати с Сапуненкой, лазит у нее под кофтой. Резко закрываю дверь – и на балкон, покурить. Там уже курит Коноплева.
– Можно, я с тобой?
– Конечно.
Достаю свою «Астру», подкуриваю и говорю:
– Не пойму, зачем они вообще сюда пришли – ну, Сухие, Антонов. Не пьют, не курят. Сидели бы дома, так нет, приперлись, только место занимают. И так тесно.
Коноплева кивает и смотрит на меня. Ждет, что я начну ее «крутить» – кроме меня некому: Игорь – с Бочарович, Андрей – с Сапуненкой, а Сухие и Антонов – не в счет. Ну, пусть ждет – не дождется.
Стоим, курим, потом я спрашиваю:
– Как ты это делаешь с волосами?
– Что делаю?
– Ну, начес или что это у тебя?
– Все, что нужно, – это плойка и лак «Прелесть». Некоторые пацаны тоже начесы себе делают. Я раз одному пацану знакомому сделала. Ярес двадцать восьмой школы – может, знаешь. Он перед дискотекой специально ко мне приходил. Ничего получилось, красиво. Хочешь – и тебе могу.
– Ладно, посмотрим. Пошли в комнату – холодно.
На диване Сухие играют в шахматы. Нашли чем заняться, – как малые какие-нибудь.
Танька приносит из кухни блюдо с курицей. Все опять садятся к столу, Сухие хотят переставить доску с фигурами на телевизор, но Танька подходит и опрокидывает ее, фигуры рассыпаются по ковру. Она говорит:
– Вы что, сюда в шахматы пришли играть?
Все лахают.
Шампанского больше нет – бабы пьют лимонад. Мы втроем добиваем водку. Танька делает музыку громче:
– Давайте танцевать.
Все вылазят из-за стола, кроме Сухих и Антонова. Танька тянет их за руки, они упираются, потом тоже выходят и начинают дрыгаться со всеми под музыку.
Мне такие танцы на хер не упали – места мало, топчемся между столом и телевизором, как рахиты. Я б лучше еще бухнул. Спрашиваю у Игоря:
– Может, еще водки возьмем? Где тут точка у вас?
– Ничего ты сейчас не найдешь. Все уже разобрали. Забыл, что ли, что праздник?
Надо валить отсюда. Никому ничего не говорю, одеваюсь в прихожей и выхожу. Идет мокрый снег.
Я не помню, в какой стороне остановка, упираюсь в забор, поворачиваю назад.
На остановке – бухая компания. Все веселые, рогочут как дурные. Я становлюсь сбоку, прислоняюсь к будке.
Подходит автобус. Я захожу, сажусь. Просыпаюсь на конечной. Надо мной стоит водила.
– Тебе что, особое приглашение?
– Пошел на хуй.
Он бьет мне в нос, хватает за куртку и тащит к двери. Я хочу стукнуть его, но не попадаю. Он выкидывает меня из автобуса, я лечу в лужу. Гондон, бля.
Встаю, иду искать остановку – ехать домой. Охереть надо – я проехал до конца в одну сторону и назад.
Спрашиваю у мужика с бабой:
– Этот идет до площади Орджоникидзе?
– Идет.
На Орджоникидзе пересаживаюсь на «двойку». Троллейбус набит битком. Я становлюсь в углу.
Может, подкатиться к Коноплевой? Сама же звала домой – придти, типа, сделать начес? Не-а, не пойду.
***
Батон заходит ко мне в школу, и я сваливаю с последнего урока, с геометрии. Он где-то надыбал две банки чернила, и мы выдуваем их у него. Потом сажусь на троллейбус и еду к Инне – хочу еще раз нормально побазарить.
Поднимаюсь по лестнице. Звоню. Она спрашивает:
– Кто там?
– Сергей.
– Что тебе нужно?
– Поговорить хотел.
– Так мы уже обо всем поговорили.
– А почему ты на курсах не была?
– Я решила, что больше ходить не буду. Мне пни не нужны.
– А может, откроешь? Ну, пару слов? -Нет.
– Ну Инна, открой.
– Нет, не открою. Уходи и больше не приходи сюда, ладно?
– Ну пожалуйста, только… это… Мне надо сказать.
– Не надо, Сергей. Поезжай домой.
Я поднимаюсь на площадку между этажами и сажусь на верхнюю ступеньку. Тянет в сон – я еще толком не протрезвел.
– Что это ты тут сидишь?
Мимо меня прет мужик в очках, в шляпе и с портфелем.
– Так, ничего.
– Тогда лучше уходи, а то сейчас милицию вызову.
– Ага, хорошо.
Он поднимается дальше, я вырубаюсь.
Щелкает замок. Возле ее двери стоят мужик и оаба – видно, ее родоки. Батька высокий, лысый, и очках. Мамаша – маленькая, с завивкой, в сером плаще. Он открывает дверь ключом, на меня не смотрит. Они заходят в квартиру, дверь захлопывается.
Мне резко становится холодно. Я поднимаюсь и иду вниз по лестнице.
На улице дождь. Я наступаю в лужи – туфли намокают.
Родоки дома – мамаша возится на кухне, батька спит на диване. Телевизор включен, идет футбол «Динамо»-Киев – «Спартак».
Смотреть его нет настроения. Я прохожу к себе за шкаф и ложусь на кровать. Гляжу на потолок. Побелка потрескалась, а около трубы – потеки говнистого цвета. Это нас в том году залили Каравайчики с четвертого.
– Сережа, ужинать будешь? – кричит из кухни мамаша.
– Сейчас нет. Позже.
Она звенит кастрюлями, стучит дверями холодильника и шкафов. Комментатор по телевизору орет:
– Какой опасный момент, но Ренат Дасаев опять на месте!
Мамаша выключает на кухне свет, идет в туалет, потом в ванную.
Футбол закончился, по телевизору – «Новости». Мамаша заходит в комнату.
– Сергей, ты что – спишь?
Я молчу. Она выключает телевизор, гасит свет и ложится.
Я лежу еще минут десять, потом поднимаюсь и иду на кухню. Включаю газ, ставлю чайник. Есть не хочется вообще.
Сыплю заварку, наливаю чай. Газ остается гореть.
Хуево, бля, просто еб твою мать. Пиздец какой-то, ебаный в рот. Пиздец.
Сажусь на пол, смотрю на белый треснутый абажур, на синее пламя газа. Тарахтит холодильник. В стекле отражается абажур.
Чай остыл. Я выпиваю его одним глотком, захожу в туалет посцать – и в постель.
Утром мамаша орет:
– Сергей, почему ты вчера не выключил газ?! Он горел всю ночь! Ты так пожар мог устроить!
Я притворяюсь, что сплю. Она еще что-то бурчит и уходит на работу.
***
У меня – день рожденья, я жду гостей – Батона, Йогана с его бабой, Зеню и Кулю. Раньше я не приглашал пацанов на дни рожденья, только давно, когда был малый. Асейчас решил, что надо нормально попраздновать – семнадцать лет все-таки. Можно было, конечно, взять чернила и проставиться пацанам в «конторе», но это несолидно.
Мамаша с батькой возбухать не стали: кого хочешь, типа, того и зови. Я им только сказал, чтоб дома не сидели, а свалили куда-нибудь – и так места мало. Они сначала поломались, потом вспомнили, что давно не ходили к тете Люде, мамашиной сестре.
Мамаша с батькой собираются в гости, а я таскаю из комнаты в кухню тарелки, вилки и жратву, что мамаша наготовила: вареную картошку, курицу, яйца под майонезом, салат «оливье», драники, соленые огурцы из банки и рыбу «под шубой».
– Ну смотри, чтобы все было нормально. Мы придем к одиннадцати, – говорит мамаша.
– Ладно, не бойтесь. Что я, маленький?
Они с батькой отваливают.
Я сказал родокам, что пить будем только вино, и для вида выставил две банки портвейна. В загашнике у меня еще три пузыря водяры.
Пацаны приходят без десяти шесть, всей толпой. Дарят подарок – один от всех, набор стаканов.
– Это чтоб у тебя всегда было, из чего водяру пить, – говорит Куля.
Бабу Йогана я помню – много раз видел на районе, она училась в двадцать восьмой. Малая, толстая, морда – бугристая, прыщавая. Приволокла с собой подругу. Та – наоборот, худая, как фанера, ни грудей, ни жопы, только что с мелированием. Зеня пришел со своей бабой с Юбилейного – вот эта ничего, классная пила.
Садимся, наливаем по первой. Бабам – винища, пацанам – водяры.
– Ну, за тебя, Бурый, – говорит Куля.
Выпиваем, набираем в тарелки закусон.
– Ты бы хоть музыку включил, а то сидим как неродные, – говорит Зеня. – Что у тебя есть?
– Только «Кино».
– Нет, это говно не надо, – баба Йогана кривится. – Лучше тогда телевизор включи, а?
Ничего ты не понимаешь, дурила. Ладно, хер с тобой, телевизор так телевизор. Включаю. По первой программе какое-то кино.
– Пусть будет это, не переключай! – кричит «фанера».
– На хера тебе кино? – возбухает Йоган. – Ты что, сюда кино смотреть пришла?
– Не, слушайте, а под что мы будем танцевать? – говорит Йогану его баба. – Серый, сходи к Ленке, у нее там моя кассета – «Ласковый май», а?
– А может, сама сбегаешь? Или пошли с тобой – одному скучно.
– Пусть Зеня с тобой сходит.
– Не, я не пойду. А ты, Куля?
– Не-а. Йоган, не выебывайся, тут пройти сто метров.
– Ладно, давайте еще по одной, – и схожу.
Выпиваем. Йоган уходит. Надо подколоться к «фанере». Плохо только, что нет второй комнаты – некуда с ней пойти.
Йоган приносит кассету «Ласкового» и еще пузырь водяры.
– Твоя Ленка как узнала, что мы день рожденья гуляем, так дала пузырь.
– А чего ты ее саму не привел? – спрашиваю я.
– Я позвал – не захотела. Ну, короче, еще по одной, – за то, чтоб не последнюю.
