Габриэле д'Аннунцио - Собрание сочинений в 6 томах. Том 2. Невинный. Сон весеннего утра. Сон осеннего вечера. Мертвый город. Джоконда. Новеллы
На пороге первой двери появляются Сильвия Сеттала и престарелый Лоренцо Гадди, передвигаясь рука об руку, входя в весеннюю свежесть.
Сильвия. Ах, да будет благословенна жизнь! Сегодня я могу благословлять жизнь: она всегда хранила во мне живую надежду.
Лоренцо. Новую жизнь, дорогая Сильвия, вы — создание, полное доброты и самоотверженности, такое доброе и такое сильное! Буря прошла. Вот и Лючио возвращается к вам после этого тяжелого несчастья, полный благодарности и нежности. Кажется, он возрождается. Недавно у него были совершенно детские глаза.
Сильвия. Вся его доброта возвращается к нему, когда вы возле него. Когда он говорит вам «профессор», его голос становится таким задушевным, что ваше великое отеческое сердце должно дрожать.
Лоренцо. Недавно у него были те же глаза, какие я видел у него, когда он пришел ко мне в первый раз и я дал ему глину в руки. Его глаза выражали изумление и мягкость, но, уже начиная с этого дня, пальцы его проявляли энергию и творческое дарование. У меня сохранился его первый опыт. Я думал, было, подарить его вам в день свадьбы. Я вам отдам его, как предзнаменование вашего нового счастья.
Сильвия. Благодарю вас, профессор.
Лоренцо. Это — женская голова в лавровом венке. Я помню: в мастерской стояла маленькая, ничего из себя не представляющая модель. Во время работы он изредка поглядывал на нее. Он казался то сосредоточенным, то взволнованным. В его руках получился неясный слепок, на котором, однако, выступали — я не знаю — какие могучие черты! В смущении и унынии, как-то стыдясь, он стоял несколько минут перед своей работой, не осмеливаясь обратиться ко мне. Но вдруг, прежде чем бросить слепок, он несколькими прикосновениями пальцев наметил вокруг головы лавровый венок. Как это мне понравилось! В глине он хотел увенчать свою неясную мечту. Конец его дня был проявлением гордости и веры. Я полюбил его с тех пор, за этот венок. Я принесу вам этот первый его опыт. Внимательно всматриваясь в него, вы, может быть, уловите черты воодушевленного лица Сафо, этой идеальной фигуры, которую несколько лет спустя он довел до совершенства великого образца искусства.
Сильвия (напряженно слушая его). Присядьте, присядьте, профессор, побудьте еще немного: прошу вас! Садитесь сюда, к окну. Побудьте еще несколько минут! Мне нужно сказать вам тысячу вещей, а я не могу сказать ни одной. Я хотела бы подавить эту беспрерывную дрожь, овладевшую мной… Поймите меня…
Лоренцо. Вы волнуетесь от радости?
Он садится у окна. Сильвия повернулась к нему, опершись о подоконник. Ее лицо вырисовывается на синем небе, вглубь которого ушел прекрасный священный холм.
Сильвия. Не знаю, радость ли это. В некоторые мгновения все, что было, все это несчастье, все это страдание, даже кровь, даже рубец на месте раны — все рассеивается, исчезает, изглаживается забвением, превращается в ничто. Но бывают и такие минуты, когда все, что произошло, все ужасное бремя этого воспоминания сгущается, становится все тяжелее, становится плотным, непроницаемым и непреодолимым, как стена, как скала, на которую мне не подняться никогда. Недавно, когда вы говорили со мной и неожиданно предложили подарок, я думала: «Вот теперь я возьму в руки этот дар, этот кусок глины, куда, как в тучную почву, он заронил первые семена своей мечты, я возьму его своими руками, подойду к нему с улыбкой, принесу ему нетронутой лучшую часть его души и его жизни, я буду безмолвна, и он узнает во мне хранительницу всех своих богатств, он больше не пожелает расстаться со мной, и мы будем молоды, еще раз молоды!» Так я думала, и мысль с невероятной легкостью смешивалась с действительностью… Ваши слова преображали для меня мир… И вот, затем, проносится дуновение, легкое дыхание, тончайшее дуновение, какой-то пустяк, и изменяет все, и разбивает все иллюзии, возвращается беспокойство и боязнь, и дрожь… Ах, апрель!
Глубоко вздохнув, она вдруг поворачивается к свету.
Как волнует этот воздух, хотя он так прозрачен! С пылью цветов ветер несет все радости надежды и все муки отчаяния.
Она высовывается в окно и зовет.
Беата! Беата!
Лоренцо. Девочка в саду?
Сильвия. Вон она! Бегает среди кустов роз… Она вне себя от радости. Беата! Шалунья, спряталась за кустом. Смеется. Вы слышите, как она смеется? Ах, слушая ее смех, я понимаю, как должны радоваться цветы, когда они наполняются росой до самых краев своих соцветий. Так и ее звонкий смех переполняет мое сердце.
Лоренцо. Может быть, и Лючио слышит ее смех и радуется ему.
Сильвия (серьезная и трепетная, наклоняясь к профессору и взяв его за руки). Так вы уверены, что он действительно вылечился… от всех ран? Вы уверены, что он вернулся ко мне всей своей душой? Вы это почувствовали, всматриваясь в него, говоря с ним? Или вам это подсказывает ваше сердце?
Лоренцо. Недавно мне показалось, что у него вид человека, начинающего жить с новым ощущением жизни. Тот, кто видел лицо смерти, не мог не увидеть, при свете молнии, и лицо истины. Повязка упала с его глаз. Он узнал вас всецело.
Сильвия. Профессор, а если вы ошиблись, если надежда окажется пустой, что станет со мной? Я истратила все свои силы.
Лоренцо. Чего же вы теперь боитесь?
Сильвия. Он хотел умереть, но та… та живет, я знаю, что она неумолима.
Лоренцо. Что же она может сделать теперь?
Сильвия. Все, если только он продолжает любить ее.
Лоренцо. Продолжает любить? Наперекор смерти?
Сильвия. Наперекор смерти. Ах, теперь вы понимаете мое беспокойство! Из-за нее он хотел умереть в припадке бреда и исступления. Подумайте, как он должен был ее любить, если мысль обо мне, если мысль о Беате не удержала его… Стало быть, в этот ужасный час он был всецело добычей ее одной, он дошел до крайности своей лихорадочной страсти и своего страдания, и все остальное на свете для него не существовало. Подумайте, как он должен был ее любить!..
Голос у нее тихий, но раздирающий душу. Старец опускает голову.
Кто может сказать мне, что произошло в нем после выстрела, когда сумрак смерти упал в его душу? Очнулся ли он, потеряв всякое воспоминание о том, что было. И видит ли он пропасть между своей возобновляющейся жизнью и той частью своего существа, которая осталась по ту сторону этой темноты? Или… или же Образ поднялся из глубины и господствует над тенью навеки своими неизгладимыми очертаниями? Скажите!
Лоренцо (в смущении). Кто может сказать?
Сильвия (с оттенком скорби). Ах, теперь даже вы не решаетесь утешать меня! Ведь так? У вас нет средств для этого?
Лоренцо (взяв ее за руки). Нет, нет, Сильвия… Я имел в виду другое: кто может сказать, какие изменения вносит в такое существо, как он, эта таинственная сила? Все в нем предвещает появление нового блага. Взгляните на него, когда он смеется. Недавно, в той комнате, перед самым моим уходом, когда вы собрались провожать меня, он целовал ваши дорогие руки, разве вы не почувствовали, как все его сердце таяло от нежности и подчинения?
Сильвия (со взглядом, заискрившимся нежным огнем). Да, это правда.
Лоренцо (всматриваясь в ее руки). Дорогие, дорогие руки, мужественные и прекрасные, настойчивые и прекрасные! Необыкновенной красотой прекрасны ваши руки, Сильвия! Пусть и слишком часто страдание сводило их, зато оно возвысило их красоту и сделало их совершенством. Они — совершенство. Вы помните этюд Вероккио, женщину с букетом цветов, с вьющимися волосами? Ах, вот она!
По взгляду и улыбке Сильвии он замечает, что копия с бюста стоит на маленьком шкафу в одном из углов комнаты.
Вы, стало быть, уже заметили сходство. Эти две руки кажутся мне родными вашим. Сущность их та же. Они живут, не правда ли? Живут такой лучистой жизнью, что все остальное в фигуре затемнено ими.
Сильвия (улыбаясь). Ах, вечно юная душа!
Лоренцо. Когда Лючио снова примется за работу, он в первый же день должен вылепить ваши руки. У меня есть кусок старинного мрамора, найденного в Орти Оричеллари. Я отдам ему этот мрамор, с тем чтобы он изваял из него ваши руки и затем повесил их, как бы в храме, во исполнение обета.
Сильвия (на чело которой набегает тень). Вы думаете, он скоро примется за работу? Он хочет работать? Он говорил с вами об этом?
Лоренцо. Да, недавно, пока вас здесь не было, говорил…
