Габриэле д'Аннунцио - Собрание сочинений в 6 томах. Том 2. Невинный. Сон весеннего утра. Сон осеннего вечера. Мертвый город. Джоконда. Новеллы
Александр (подавленно, поняв свое заблуждение). Я думал…
Анна. Разве есть еще что-нибудь? Еще что-нибудь?
Александр (взяв ее за руки и силой подавляя волнение, которое его душит). Выслушай меня, Анна: ты научилась выносить бремя всякого страдания, ты никогда не боялась муки, ты испытала все скорби жизни… Пробил трудный час, очень трудный… Могучий вихрь несет нас, я не знаю, к какому концу. Мы стали добычей сумрачной и непреодолимой силы. Ты чувствуешь, Анна, ты чувствуешь, что ужасный узел затянулся и нужно разорвать его. Мы избегали слов до этого часа, потому что всякое слово казалось бесполезным и мне и тебе, потому что одно молчание казалось наиболее достойным способом подчиниться необходимости, достойным нас и того, чем мы были. Теперь все рушится. Для каждого из нас настал час смотреть в лицо Судьбе… Закрыть глаза не поможет. Все, что совершается, неизбежно. Поэтому, Анна, я спрашиваю у тебя истину. Что произошло вчера вечером? Я прошу у тебя истины.
Анна. Истины… Ах, к чему? К чему? В известные мгновения жизни никто не знает, какие слова лучше произнести, какие скрыть… Я вчера просила у Леонарда прощения за то, что заговорила с ним, теперь я у тебя, Александр, прошу прощенья. Ты хорошо сказал, ты хорошо сказал: одно молчание уместно… Нужно было не нарушать его и этим спасти кого-нибудь. Но он был здесь… Так часто, так часто я чувствовала, как он страдает, как ужасно он страдает… Мне казалось, что я одна — причина стольких мучений, я одна — обуза! У меня явилось братское желание утешить его, сделать ему немного добра, показать ему, что все понято, решено. Какое-то одиночество чувствовалось в нем вчера вечером, когда он был со мной, какая-то потребность в доверии… Мне показалось, что он плакал, что что-то разыгралось в его сердце… Звезды казались ему прекрасными… И я почувствовала необходимость сделать ему немного добра и заговорила с ним… Я говорила с ним об этом бедном существе и о тебе. Я хотела унять всю горечь его сердца, удалить возможный несправедливый упрек этому дорогому существу, у которого нет другой вины, как та, что она любит и любима… Я говорила с ним о ней, о тебе, я не жаловалась, не унижалась, внушала немного надежды…
Александр (потрясенный). Надежды! А он? Ты думаешь, что он уже знал? Тебе показалось, Анна, что он уже знал… Это невозможно! Невозможно! Незадолго до этого он говорил со мной…
Анна (теряясь). Не знал… Он не знал?
Кажется, что, обдумывая свой разговор, она открывает какие-то незаметные сначала указания, что ее ум озаряется вдруг…
Ее восклицание похоже на подавленный крик.
Ах, может быть! Он говорил, что не понимает… Да, да… Он говорил: «Вы уверены? Вы уверены?» А потом… Ах, но тогда? Тогда это совсем не то, совсем не то.
Александр, охваченный внезапным волнением, делает несколько шагов по комнате, как человек, который ищет выход и не находит его.
Александр (глухим голосом про себя). После того, в чем он мне сознался!..
Анна. Теперь ты, Александр, скажи мне правду! Я прошу у тебя правды!
Александр (возвращаясь к ней). И что же он сделал? После, что он сделал? Куда он ушел?
Анна. Ушел, убежал… Я узнала от сестры, что он вернулся только сегодня утром, на рассвете… Она ждала его до рассвета…
Александр. Бежать, бежать… Кажется, ничего не остается, как бежать.
Он бродит по комнате, не зная, что предпринять.
Ах, когда мы взглянем друг другу в глаза…
Анна (вынуждая). Теперь ты скажи мне правду! Александр. Они ушли вместе… К источнику… Как давно?
Анна. За несколько минут до твоего возвращения.
Александр. Вместе… вместе… туда…
Его волнение растет с минуты на минуту.
А до выхода они были здесь, с тобой… А что они сказали?
Анна. Я вошла, когда они уже спускались по лестнице. Я звала их, но они не ответили… Я послала кормилицу догнать их…
Александр. Ну?
Анна. Они сказали, что идут на минуту к фонтану, что скоро придут… Но скажи мне, скажи мне!..
Она схватывает Александра за руку в то время, как он хочет подняться на террасу. Они поднимаются оба и исчезают в темноте, направляясь к перилам… Через несколько мгновений Александр возвращается в комнату один. В инстинктивном порыве он бежит к двери, открывает ее и быстро спускается по лестнице. Между колоннами появляется Анна, охваченная ужасом, стараясь идти за мужем.
Анна. Александр! Александр!
Ответа нет. Она ощупью идет в темноте, натыкается на первую ступень, потом и на остальные.
Александр!.. Его здесь больше нет… Я одна… Боже, дай мне свет!
Следуя за теплым течением ветра, которое вырывается через открытую дверь, она добирается до порога, держась за один из косяков, делает шаг к лестнице, исчезает в темноте.
АКТ VПустынное и дикое место в ущелье, пролегающем между меньшим отрогом Эвбейских гор и неприступной стороной цитадели. Дикие скалы и гигантские развалины оживлены миртами. Вода Персейского источника, вырываясь из-под скал, собирается в углублении, имеющем вид раковины, откуда она течет дальше и теряется в каменистой лощине. В древней пустыне, уже окруженной тайнами ночи, слышно клокотание вечных источников. У края источника, под миртовым кустом, лежит на спине окоченелый труп Бианки-Марии. Мокрое платье прилипло к телу, мокрые волосы широкими кольцами обвивают ее лицо, ее руки вытянуты по бокам, ноги у нее сложены, как ноги надгробных статуй, лежащих под арками. Александр сидит на камне, опираясь локтями о колени, он сжал виски ладонями и пристально всматривается в мертвую, молча, в изумительной неподвижности. С противоположной стороны стоит Леонард, прислонившись к громадной скале, он то и дело впивается в эту скалу своими пальцами, судорожно и с отчаянием, как потерпевший кораблекрушение хватается за выступивший из пучины утес. В смертельной тишине слышно журчание воды, заглушаемое шумом ветра в ветвях раскачивающихся мирт. Леонард вдруг отходит от скалы, становится на колени возле трупа сестры и нагибается, чтобы коснуться его.
Александр (останавливая его порывистым движением, повелительным криком). Не прикасайся к ней! Не прикасайся!
Леонард (отклоняется назад, не вставая). Нет, нет, я не трогаю… Она — твоя, она — твоя…
Молчание. Он смотрит на труп с нечеловеческим напряжением скорби и любви. Кажется, что безумие овладевает им. Его голос становится все более и более диким и раздирающим, почти неузнаваемым.
Ты думаешь… ты думаешь, что я оскверню ее, если коснусь?.. Нет, нет… теперь я чист: я чист совершенно… Если бы она восстала теперь, она могла бы ступать по моей душе, как по чистому снегу… Если бы она ожила, все мои мысли о ней были бы, как лилии, как лилии… Ах, кто на земле мог бы сказать, что любит человеческое существо так, как я люблю ее? Даже ты, даже ты не любишь ее так, как я люблю… Нет на земле любви, которая сравнится с моей… Вся моя душа — небо для умершей…
Его голос то становится громче, становится порывистым и пылким, как возрастающее исступление, то понижается от трепета крайней нежности.
Кто, кто сделал бы для нее то, что я сделал? Разве у тебя хватило бы мужества совершить эту жестокость чтобы спасти ее от ужаса, который готов был овладеть ею? Ах, ты любил ее, ты любил ее всеми силами твоей души, потому что только так и можно было ее любить, но ты не знаешь, ты не знаешь, что за душа была у нее… Всей добротой земли и всеми красотами, красотами, о которых не мечтал даже ты, обладала ее душа… Каждое утро, при ее пробуждении, все дуновения весны, казалось, проносились над ее душой и делали ее такой нежной и так заставляли ее расцветать… Казалось, что каждый вечер в ее душе, как в сосуде, сохранялись все наиболее нежные движения нашего пережитого дня, и она месила их для меня, чтобы отдать их мне, как отдают хлеб… Ах, именно так, именно так и столько времени, она питала меня, таким-то хлебом она кормила меня в конце каждого моего дня… Она умела превращать в великое счастье самые мимолетные улыбки… Самая маленькая из моих радостей расширялась в ее душе до бесконечности, до бесконечности, как круги на поверхности воды, и создавала для меня иллюзию великого счастья. Ах, ты не знаешь, ты не знаешь, что за душа у нее была… На земле нет создания, которое могло бы сравниться с ней… Во всей ее крови не было ни одной горькой капли… Недавно…
