Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT
— Я тоже этого хочу, но боюсь, что плод еще зелен, — ответил Фери.
— Как, ты даже сейчас не уверен в девушке?
— Девичья душа — потемки. А вдруг я все испорчу, если рано потянусь за ней?
— Ну, вот что. Я никакой отсрочки тебе не дам, — без обиняков заявил Коперецкий. — Иначе ты из-за этой рыжей все испортишь.
— Честное слово, я за ней потому и волочился, что она на Мари похожа.
— Ах, какая трогательная любовь и постоянство! — саркастически рассмеявшись, воскликнул губернатор.
Старый Ности также стал доказывать, что в данном случае отсрочка вряд ли имеет смысл. Насколько ему известно, у Фери теперь все преимущества по сравнению с теми охотниками за приданым, что вертятся в Рекеттеше. Чего он ждет? Хочет растерять эти преимущества? Вильма возразила отцу:
— Есть вещи, папа, в которых ты не разбираешься. Любовь приходит внезапно, потому что она чудо, неземная мистерия, но склонность зреет медленно, как арбуз, который нельзя надрезать раньше времени, иначе он пропадет.
— Странные у тебя сравнения, — пробормотал Коперецкий, ломая голову над тем, как помочь делу. — Пожалуй, глаз специалиста не повредит… Небольшая — как это на языке военных говорится — небольшая разведка… если б, к примеру, ты за это взялась, Мали, ведь ты у нас семейный мудрец. Госпожа Хомлоди с минуту размышляла.
— Я тоже подумывала об этом, но…
— Знаю, тебе трудно гордостью своей поступиться, но…
— Видишь, Израиль, ты снова подал хорошую мысль, — сказала Вильма. — Стоит тете Мали провести у Тоотов полчаса, оглядеться там, и все станет ясным и прозрачным, как яйца, к которым свечу поднесли.
— Я уже сказал, Вильма, у тебя ужасные сравнения.
— Мне просто хочется найти какой-нибудь подходящий предлог, — оправдывалась госпожа Хомлоди, наморщив маленький лобик. — Не нужно, чтобы они сочли, будто я приехала на смотрины; вот придумаю предлог какой-нибудь для визита, завтра поеду в Рекеттеш, и послезавтра вы все узнаете.
На другой день татарская княгиня действительно нанесла визит Тоотам, что особо высоко оценила тщеславная госпожа Кристина. От великой радости она не знала, как встать, как повернуться; госпожа Хомлоди излучала восхитительный шик и аристократичность, была исполнена достоинства, но при этом любезна, приветлива, но не снисходительна, естественна — и все же хитра, расчетлива. Целых два часа проболтала она с Тоотом о делах хозяйственных, с женщинами о ничтожных пустяках, приплела и Фери Ности, когда пришлось к слову. Затем перекусила и, прощаясь, расцеловалась с дамами, взяв с них обещание в ближайшее время приехать к ней в Воглань.
Как? Даже это! Госпожа Тоот была в восторге, она ликовала. Они поедут отдавать визит в Воглань, в древнее гнездо Лабиканов! С грохотом опустится перед ними подъемный мост. Жаль, что теперь вельможи не держат трубачей, как прежде чтобы звуком фанфар возвещать о прибытии гостей. Но и без фанфар сойдет! Всеблагий господи, кто мог подумать, Михай когда мы с тобой встретились, что доведется в такое место ехать визит отдавать! Ох, Михай, не напрасно ты потрудился в своей жизни, высокого положения для семьи добился, позаботься же теперь, чтобы мы пристойно могли туда явиться, на четверке лошадей, как принято у Хомлоди. Ты чего головой трясешь? Ах, не позволишь, ах, тщеславия и похвальбы не любишь? Да мне какое дело, не люби, но нас-то, по крайней мере, люби! Не можешь же ты допустить, чтобы мы явились с твоей дочерью в Воглань, как arme Reisender [129].
По дороге домой у моста через Дик татарская княгиня повстречалась с упряжкой Ности. Фери еще издали узнал ее маленькую коляску с балдахином и салютовал ей рукояткой кнута. Придержав лошадей, он крикнул госпоже Хомлоди:
— Какие новости?
— Я выиграла тонну конфет! — прокричала в ответ она.
— Серьезно?
— Все трое ворот открыты. Good bye! [130]
Кучер и гайдук Пимпоши не поняли ни единого слова, но Фери-то все было ясно. Ему показалось, что мир вокруг изменился. Травы стали зеленее, леса шумели о любви, и о ней же болтал извилистый Дик. Фери весело погонял лошадей в Рекеттеш, знакомо кивала ему башня с жестяной кровлей, словно зазывала его. Завернув в село, он увидел шедших ему навстречу Михая Тоота и доктора Пазмара. Доктор держал в руках раскрытый зонтик от солнца, а Тоот нес на плече ружье. Ности бросил вожжи кучеру и спрыгнул.
— Что, в деревне бешеная собака объявилась?
— А вот и не так, — смеясь, ответил Михай Тоот. — Нашей маме подкладка нужна на шубу, на нее-то сейчас я и зарюсь. Доктор в здешнем лесу семью лисью обнаружил.
— А вы, доктор, вместо ружья зонтик несете?
— Я только одним способом убиваю, — сострил доктор. — Составьте нам компанию, господин исправник!
— Эх, была не была! — внезапно решился Ности. — Но мне тогда нужно ружье.
— Гайдук принесет, — рассудил Михай Тоот. — Подите, Пимпоши, попросите у барышни, супруга моя и притронуться-то к ружью не смеет. Мы будем там, в лесочке, — показал он гайдуку на буковый лес, раскинувшийся на нескольких хольдах.
Был прекрасный июньский день, время двигалось к шести, солнце еще сильно припекало, и даже шедший под зонтиком Пазмар то и дело вытирал пот со лба.
До леса было всего несколько сот шагов, а от дома Тоотов и того меньше: когда-то лес примыкал к парку управляющего имением, но Тоот приказал вырубить ближнюю часть и посеял там пшеницу. Теперь, чтобы добраться до леса, нужно пройти все село и в конце его свернуть на полевую тропинку, бежавшую между шелестящих пшеничных стен. Хлеба уже сбросили свой белокурый наряд, большеусые колосья чуть колыхались, волнуемые ветерком. Поле было однообразно и в то же время прекрасно, синели кое-где васильки, алели воронки мака…
— Как чудесен мир! — восторгался доктор.
— А ваши больные все-таки его покидают, — поддел врача исправник.
— Э-э, тут уж не моя вина, а высшей администрации, — возразил доктор.
— Еще вопрос! Например, кто за ними ухаживает, когда вы водите воинственных мужчин убивать лисиц?
— Ну, о них-то заботятся. В больнице ухаживают за больными три старухи. Каждую неделю попеременно одна из них мой ассистент. Они принимают больных в мое отсутствие и умеют оказать, по крайней мере, первую помощь. Иногда даже меня удивляет, как много знают эти старушенции и до чего только не додумался за века народ природной своей мудростью. На той неделе из Воглани привезли одного больного, груз тяжелый поднял, и у него образовалась скверная грыжа. Я не смог ее вправить. Когда меня не было, старая Кечке (одна из наших сестер милосердия) подложила под кровать в ногах у больного два кирпича, так что голова его оказалась ниже туловища. За ночь грыжа на место и стала.
Михаю Тооту история понравилась, он попросил разъяснений, что было весьма опасно, ибо, если доктор пускался в научные рассуждения, остановить его было невозможно.
К счастью, они уже добрались до леса, и исправник хитро уклонился от выслушивания докторских объяснений.
— Вы идите вперед, идите! А я обожду Пимпоши на опушке иначе он меня не найдет. Я вас догоню, господа!
Они направились в чащу леса, а Ности сел на пенек и стал слушать птичий щебет. Куда лучше лекций Пазмара! Фери казалось, будто птицы поют специально для него. А какими сладкими чувствами наполнял его сердце лес! Погрузившись в мечты, он вглядывался в таинственный, глубокий сумрак деревьев. У ног его из-под камня сочилась вода; сначала она бежала серебряным шнурком по лужайке, потом исчезала в трещинах земли или под кустом, затем снова появлялась чуть дальше и снова пряталась. «У нее даже голоса нет, — думал Ности, — бежит совсем беззвучно, а ведь потом примется бормотать, ворчать и, быть может, где-нибудь превратится в шумный поток, гневными волнами бьющийся о скалы».
Все внимание Ности было устремлено на серебряную ленту он следовал за ней взглядом, видел, как она расширяется, как труден ее путь вначале, как натыкается она на камень и, пенясь, откатывается, как забредает в яму, откуда не может сразу выкарабкаться, видел, где она добирается до плоской скалы и разливается по ней серебряной скатертью… Не желая терять ручеек из виду, Фери даже встал, чтобы проследить его дальнейший путь, как вдруг перед ним зарябили два сверкающих глаза и рыжая морда. Старая лиса вылезла из норы, осторожно огляделась, макнула морду в ручеек и вскоре почти весь его выхлебала. Вероятно, кумушка недурно пообедала.
Спрятавшись за куст, чтобы лисица его не заметила, Ности ругал про себя Пимпоши, что тот все еще не принес ружья. Лиса, утолив жажду, огляделась по сторонам, совсем как венгерский крестьянин, ожидающий дождя, — только мужик на небо глядит, а лисица землю обнюхивала. Вокруг стояла тишина, нигде ничего подозрительного. Она вернулась к норе и издала своеобразный звук.
