Габриэле д'Аннунцио - Собрание сочинений в 6 томах. Том 2. Невинный. Сон весеннего утра. Сон осеннего вечера. Мертвый город. Джоконда. Новеллы
Александр. Но разве не жило наряду с доброй сестрой другое существо? От его дыхания тускнело золото сиракузских медалей, только что извлеченных из жесткой земли, а бессмертные отпечатки становились чистыми от теплоты его пальцев. Это существо наклонялось к ямам, где лежали ниспровергнутые статуи, освобождало их лица от безжизненной оболочки, и в сумрачной земле вдруг зажигалась перед ней светлая улыбка божественной жизни. На поле Марафонской битвы оно читало, со слезами на глазах, имена павших афинян, написанные на героической колонне, а в Дельфах разгадывало таинственную мелодию хвалебного гимна, начертанного на мраморе священного столба. Всюду, где сохранился след великих преданий или обломок прекрасных образов, в которые род избранников воплощал силы мира, — всюду проходило это существо, полное воодушевляющей грации, проникая в дали веков так же легко, как тот, кто по усеянной развалинами равнине следует за песней соловьев…
Бианка-Мария. Кто же это существо? Разве я могла бы признать, что это я? Благодаря вам все преображается! Я была лишь бессильной, рвущейся помощницей, радость и мука моего брата была моей радостью и моим мучением. Мое сердце дрожало, когда дрожало его сердце…
Александр. Ах, какая Тайна и какая Красота не отразились на вас? И вы, и вы, как Кассандра, прах и драгоценности которой вы собираете, и вы переступили порог Скейских ворот. Сквозь последовательные слои развалин семи городов ваши глаза различали следы рокового пожара, предсказанного неутомимым голосом той, которая теперь уже молчит, здесь, в вашей тени. Разве не через вас исчезла погрешность времени? Разве не уничтожены вами дали веков? Было неизбежно, чтобы в живом и возлюбленном создании я нашел, наконец, это единство жизни, к которому направлены порывы моего творчества. Вы одна обладаете божественною тайной. Когда вы берете вашей рукой венец, украшавший чело прорицательницы, мне чудится, что это ваше движение вызывает древнюю душу, и идеальное воскресение, кажется, возвеличивает такое простое действие. Власть пробуждать, которую сами вы не сознаете, таится в вас. Самого простого из ваших движений достаточно, чтобы открыть мне истину, которой я не знал. А любовь подобна сознанию: она сияет соразмерно с истинами, которые она открывает… Скажите же мне, скажите, что вам кажется более святым, чем это, и более достойным сохранения и возвышения над всякой помехой и над всякой преградой.
Бианка-Мария (обессилев). Нет, нет… Вы опьянены самим собой. То, что вы видите во мне, существует только в ваших зрачках… Ваши слова создают из ничего тот образ, который вы хотите любить. Это — вы, это — вы одарены всяким могуществом…
Александр. Но к чему оно? К чему? Все это могущество, скрытое во мне, осталось бы скованным, исчезло бы в тысяче внутренних водоворотов, если бы божественная страстность, скрытая в вас, не привлекла его к проявлению в формах и движениях радости. Радости, радости я прошу у вас! В тот день, когда я принес вам цветы, на вашем лице выступали следы слез, но вокруг вас, в солнечных лучах, ваши нетерпеливые волосы дышали радостью. Необходимо, чтобы я стал свободным и счастливым в истине вашей любви, чтобы найти, наконец, вечное созвучие, которого ждал не один! Вы мне нужны, вы мне нужны!
Бианка-Мария (собираясь с силами). Так скажите, скажите: что вы хотите сделать? Что вы хотите сделать со мной, с теми, кого я люблю, кого вы любите? Скажите!
Молчание.
Александр. Пусть свершается неизбежное…
Бианка-Мария. А страдание? А страдание? Разве вы не чувствуете, что целая туча скорби повисла над нашими головами, сгущается и давит нас? Неужели вы не чувствуете, что дорогие, близкие души страдают от предчувствия ошибки или от страха перед несчастием, бороться с которым у них нет сил? Только что вам вспомнились мои слезы… Ах, если бы я могла рассказать вам всю тревогу этого дня! Если бы я могла открыть вам свое сострадание и свой ужас! Она знала, она знала. Я чувствовала, что она знает. Своими живыми руками — ах, слишком живыми! — она перебирала мою душу, как перебирают наиболее скрытые складки платья. Какое невыразимое мучение! Моя тайна была в ее руках, и она раскрывала ее, как раскрывают лепестки срезанной розы. И наряду с ее отчаянием я чувствовала в ней — я не знаю, какую нежность, я чувствовала, что ее сердце то сжималось, как кольцо, то раскрывалось, как чаша, — что вся она мучительно стремилась к жизни… (Молчание.)
Александр (колеблясь). Вы думаете, что она уверена?
Бианка-Мария. Да, она уверена. (Молчание.) А он? Вы не думаете, что и он подозревает?
Александр. Ах, нет! В нем нет ни малейшего подозрения. Я его знаю хорошо…
Бианка-Мария. А его странная перемена, его тайная, почти дикая печаль, а его отношение ко мне… Иногда он устремляет на меня невыносимый взгляд. Когда я подхожу к нему, когда я беру его за руки, мне иногда кажется, что от всего его существа веет глубоким отвращением ко мне…
Александр. Вы ошибаетесь, Бианка-Мария. Он не подозревает ничего. Он необыкновенно озабочен своей болезнью…
Бианка-Мария. Болезнью! Так и вы думаете, что он действительно болен?
Александр. Его силы подорваны слишком долгим и слишком упорным напряжением. Мрачные вымыслы должны мучить его изнуренный ум… Без сомнения, что-то необъяснимое в нем есть… Но он заговорит со мной, назовет мне призрак, который преследует его. Он мне скажет причину своего страха. Человеку нельзя безнаказанно раскрывать гробницы и всматриваться в лица мертвецов, и каких мертвецов! (Молчание.) Он заговорит со мной. Вчера вечером он был уже готов заговорить… Я разыщу его сегодня. Вы не знаете, куда он ушел?
Бианка-Мария. Не знаю. Может быть, к Персейскому источнику. Он предпочитает это место, когда хочет остаться наедине! Вода! Вода! Ах, что может быть на свете прекраснее воды? А здесь все засохло, всюду одна жажда, жажда… Персейский источник — единственное убежище: его нежное журчание усыпляет, усыпляет мысли.
Она отходит от стола с сокровищами и направляется к балкону медленно, почти обессилев.
Вода! Вода! Сколько времени я не видела большой реки, протекающей по зеленому лугу, опоясанного лесами озера, белоснежного водопада…
Александр (вдруг останавливая ее на ходу, взяв ее за руки, бледный от желания). Ах, прекрасная, прекрасная, поистине нежная и поистине свежая, как журчащая вода, как утоляющая жажду вода… Вся ваша красота, ах, мне кажется, что вся ваша красота заливает мои чувства, как живая вода, как вода, которая трепещет, дрожит… Ах, прекрасная, прекрасная, прекрасная только для одного меня.
Бианка-Мария (обомлев). Пустите меня! Пустите меня, Александр!
Александр (опьяненный). Я чувствую любовь во всех ваших венах, в ваших волосах, она поднимается, поднимается, я вижу, как она нахлынула к вашим ресницам… Я чувствую как бы благоухание в слезах под вашими ресницами… Весь ваш образ бледнеет во мне… Вы вся во мне, как глоток воды, который я выпил…
Он тянется к ее устам, чтобы поцеловать их. Она отскакивает назад, растерянная, с трудом сдерживая крик. Они стоят друг перед другом, тяжело дыша, не в силах больше говорить.
Бианка-Мария (вздрогнув). Слышите! Александр. Что такое?
Бианка-Мария. Ее голос…
Несколько мгновений оба прислушиваются.
Это — ее голос! Это — ее голос! Она ищет вас, конечно, она вас ищет.
Александр. Не бойтесь ничего, ничего не бойтесь!
Бианка-Мария. Она знает все, она все понимает. Скрыть невозможно. Как только она переступит порог, она услышит биение нашей крови. Нельзя скрыть!..
Александр (с горечью). От души, которая достойна принять истину, не следует скрывать ничего, Бианка-Мария.
Бианка-Мария. А страдание, страдание?..
Александр. Она — невольница скорби, нам ничего нельзя сделать для ее освобождения. Она принадлежит другой жизни.
Бианка-Мария. Другой жизни…
Она опускает голову и направляется к выходу.
Сцена IIАнна в сопровождении кормилицы появляется на пороге… Все ее лицо выражает необыкновенно тихую печаль…
Анна. Бианка-Мария!
Бианка-Мария (взяв ее за руку). Вот я! Я здесь!
Анна. Ступай, ступай, няня!
Кормилица уходит, Бианка-Мария ведет слепую к Александру.
