Габриэле д'Аннунцио - Собрание сочинений в 6 томах. Том 2. Невинный. Сон весеннего утра. Сон осеннего вечера. Мертвый город. Джоконда. Новеллы
Бианка-Мария (в волнении). Мы знаем то, чему нельзя быть и что не может быть никогда.
Александр. Ах, еще одно препятствие к жизни!
Бианка-Мария. Мы знаем, что для разъединения существ есть вещи сильнее смерти. Сама смерть не могла бы так разъединить нас, как разъединяют эти вещи.
Александр. Какие вещи?
Бианка-Мария. Вы их знаете. Вещи святые!
Александр. Ах, Бианка-Мария, я готов иссушить тысячи жизней, лишь бы дать вашим устам утолить свою жажду!
Бианка-Мария. Не говорите так!.. Возле вас есть другая, слитая с вашею жизнь, жизнь бесконечно ценнее моей: почти божественная по своей сущности… Она так глубока, что я никогда не могла приближаться к ней без того, чтобы не дрожать всеми своими фибрами. Кажется, что для нее нет ничего неизвестного, что ничто ей не чуждо. Всякий раз, когда я могла склониться к ней, я чувствовала, как таинственные красоты поднимались из ее глубины и возвышали и уничтожали меня в одно и то же время. И я никогда не плакала так, как на этих коленях, не плакала слезами, которые причиняли мне столько блаженства и столько скорби.
Александр. Вы не знаете, каким ужасным внезапным бесплодием время поражает самые высокие человеческие отношения. Самые могучие корни углублены и продолжают сплетаться под землей, но подземная сила их перестает быть деятельной и не производит уже ни листвы, ни цветов. Неужели вы не чувствуете, как что-то скрытое, похожее на брожение весны, трепещет во мне всякий раз, когда ваша жизнь соприкасается с моей? Вашего одного присутствия достаточно для того, чтобы сообщить моему духу неизмеримую плодовитость. В тот день, когда мы стояли на террасе, среди сменившей крики тишины, и когда ветер бросил в меня прядью ваших волос, моя душа в несколько мгновений перешла все пределы, охватила бесконечное количество новых вещей, даже сама пыль гробниц была для нее волной почек, которые должны были распуститься. Мы могли бы сидеть друг возле друга в пустыне, вдали от человеческих путей, оставаться неподвижными и безмолвными, как нива в раннее утро, и каждое дуновение ветра приносило бы нам удивительные семена.
Бианка-Мария. Это в вас, это в вас вся эта сила!..
Александр. В вас, в вас заключено все то, о чем сожалеют люди, что никогда не изведали обладания им! Когда я на вас смотрю, когда я вслушиваюсь в ритм вашего дыхания, я чувствую, что через вас открываются другие красоты, приобретаются другие блага, что может быть через вас свершаются на свете деяния, такие же светлые, как прекраснейшие грезы поэзии. Я не в силах выразить, что я испытал когда-то, когда я стоял возле вас, при первом проявлении моей любви и желания. Это было исключительное чувство, которое я могу сравнить только с пробуждением в одно утро моего далекого детства… Я вспоминаю об этом пробуждении, как о каком-то радостном рождении, как о какой-то заре, когда я родился для другой жизни, бесконечно более чистой и более сильной, и когда внезапно раскрылись надо мною сомкнутые руки судьбы. Я тогда впервые плыл от берегов Апулии к водам Греции. Это случилось в Коринфском заливе, в Салонской бухте, в гавани Итеи, где я должен был высадиться на берег, чтобы отправиться в Дельфы. Вы знаете эти места, вы, странница всех стран, посвященных тайне и красоте!
Бианка-Мария (как бы сквозь сон). Салона! Помню: синий залив, весь изрезанный скрытыми, как внутренность раковины, бухтами, розовыми по вечерам, как раковина… В горах, изрытых пещерами, между скал, на каком-то клочке красной земли, колебалось несколько тощих колосьев, затерянных в пахучих травах. Помню, однажды вечером загорелось жниво на горе. Легкие, змеившиеся языки пламени бежали между скал с быстротой молнии. Я никогда не видела такого быстрого и такого яркого огня. Ветер приносил к нам благоухание сожженных трав. Казалось, все море наполнено благовонием дикой мяты. Тысячи испуганных соколов кружились над пожарищем, наполняя своими криками все небо.
Александр. Это было там, это было там! Я уснул на палубе, лицом к звездному небу августовской ночи. На заре, когда корабль уже бросил якорь, меня разбудил звон цепей. Вы знаете, на какое расстояние еще и теперь Парнас распространяет святость своего предания. Ваши глаза, перед которыми прошли прекраснейшие и высшие видения земли, конечно, пили этот идеальный свет, окружающий в летнее утро гору Аполлона. Все еще продолжая лежать, я видел только сказочные вершины в безмолвии бледных небес. Из портов доносилось пение петухов, проворное и зычное пение из беспрерывного зова и отклика, которое одно наполняло безмолвие высоких стен. Ах, никогда, никогда я не забуду обетов радости, которые в этом месте и в это утро давало моей новой жизни это воодушевляющее пение!..
Бианка-Мария. Да! Да! Помню…
Александр. И вот — необыкновенное настроение этого далекого утра снова овладело моей душой в тот благодатный час, когда проявилось могущество, скрытое в вас. Ваши уста были неподвижны, но я слышал, как от всей вашей крови поднималось пение, повторявшее мне эти далекие обещания. Ах, я знал, я знал! Я отлично знал, что все эти обещания рано или поздно сбудутся для меня. Поэтому я ожидал доверчиво. Я ожидал, что моя душа достигнет совершенной зрелости, чтобы в ней могла сосредоточиться высшая радость. Я всеми средствами расширял ее сознание, чтобы она умела лучше оценить всякий наиболее редкий дар. Я поил ее водою всех источников, я проливал в нее все благоухания, пропитывал всеми ароматами, чтобы в своей полноте она возможно живее могла чувствовать ненасытность своей природы. И ждал, ждал! И вот пришли вы, как вестница, появились на моем пути в то мгновение, когда я озирался кругом в недоумении, охваченный беспокойством перед замедлением, которое тянулось слишком долго. Я и прежде всматривался в вас, вслушивался в звуки вашего голоса, но в это мгновение вы показались мне каким-то новым существом, сбросившим завесу, скрывавшую вас. Прежде я смотрел на вас, не видя вас, слушал, не слыша вас. Теперь я узнал вас. Вы напоминаете мне о всех обещаниях этого далекого утра. И я не откажусь ни от одного из них, даже если бы мне пришлось силой принудить судьбу сдержать их…
Бианка-Мария (взволнованно). Молчите! Молчите! Вы говорите как пьяный!..
Александр (не сдерживая больше своего пыла). Вы необходимы мне! Вы мне необходимы! Если когда-нибудь формы, в которые я облекал свои мысли, казались вам прекрасными, если слова моей поэзии когда-нибудь казались вам утешающими, если вы когда-нибудь признавали какую-нибудь высоту за моим сознанием — я умоляю вас, умоляю вас, — не принимайте дурно необходимость, которая толкает меня к вам. В это мгновение моя жизнь похожа на реку, разлившуюся от вешних вод, наполненную деревьями подмытых ею лесов, на реку, которая бурлит в своих устьях, заваленных и запруженных избытком того, что она с собой несет. И мне кажется, что одна вы, что одна вы можете разрушить преграду: одна вы, каким-нибудь стебельком травы, каким-нибудь стебельком цветка в вашей маленькой руке…
Бианка-Мария. Не я! Не я!.. Ваши грезы ослепляют вас…
Александр. Вы, одна вы! Я уже встречал вас в мечтах, как теперь встречаю в жизни. Вы принадлежите мне, как если бы вы были моим творением, созданным моими собственными руками, одушевленным моим собственным дыханием. Ваш образ прекрасен во мне, как прекрасна во мне мысль. Когда поднимаются или опускаются ваши ресницы, мне кажется, что они бьются, как моя кровь, что тень от них проникает в глубину моего сердца…
Бианка-Мария (как бы растерянно). Молчите! Молчите! Я задыхаюсь… Ах, я не в силах более жить, я не смогу более жить!
Александр. Вы можете жить только во мне, только через меня, потому что вы уже принадлежите моей жизни, как ваш голос принадлежит вашим устам. Как долго я ждал вас! С какой верой ждал! Я не спрашиваю у вас, что вы делали в годы, которые мы оставались друг другу чужими, скрытыми друг от друга, друг другу невидимыми, хотя мы и жили поблизости, хотя и дышали под одним и тем же небом… Я знаю, я знаю!.. Вы углубляли вашу душу тайной и красотой, вы пили поэзию из самых отдаленных источников, вы отдавались вашим грезам в сиянии наиболее высоких, свершившихся судеб. Я знаю, я знаю, что вы совершили, чтобы я мог найти в вас первородную человеческую душу в свежести вашей любви!..
Бианка-Мария (растерянно). Своим дыханием вы возвышаете самое ничтожное из созданий. Я была только доброй сестрой: я всюду только окружала труженика-брата своей простой нежностью…
Александр. Но разве не жило наряду с доброй сестрой другое существо? От его дыхания тускнело золото сиракузских медалей, только что извлеченных из жесткой земли, а бессмертные отпечатки становились чистыми от теплоты его пальцев. Это существо наклонялось к ямам, где лежали ниспровергнутые статуи, освобождало их лица от безжизненной оболочки, и в сумрачной земле вдруг зажигалась перед ней светлая улыбка божественной жизни. На поле Марафонской битвы оно читало, со слезами на глазах, имена павших афинян, написанные на героической колонне, а в Дельфах разгадывало таинственную мелодию хвалебного гимна, начертанного на мраморе священного столба. Всюду, где сохранился след великих преданий или обломок прекрасных образов, в которые род избранников воплощал силы мира, — всюду проходило это существо, полное воодушевляющей грации, проникая в дали веков так же легко, как тот, кто по усеянной развалинами равнине следует за песней соловьев…
