Габриэле д'Аннунцио - Собрание сочинений в 6 томах. Том 2. Невинный. Сон весеннего утра. Сон осеннего вечера. Мертвый город. Джоконда. Новеллы
Александр. Они кричат до позднего вечера: кричат до первых звезд…
Анна. До свидания.
Уходит с Бианкой-Марией.
Сцена IVАлександр остается у балкона, прислонившись к одному из косяков, все еще всматриваясь вдаль. Леонард провожает глазами свою сестру, уводящую слепую, до порога.
Александр. Что это за огни вон там, на вершине Лариссы? Посмотри! Один, два, три… А там еще огонь над Ликоном. Видишь ты, видишь столбы дыма? Они кажутся неподвижными… Ни малейшего ветерка… Какое бесконечное затишье! Это один из самых прекрасных и самых торжественных вечеров, какие мне приходилось видеть.
Молчание. Леонард подходит к своему другу, братским движением кладет руку ему на плечо и остается безмолвным.
Посмотри на эти цвета и на очертания гор, вырисовывающиеся в небесах! Всякий раз, когда я смотрю на них, по вечерам, я совершаю непринужденный акт благоговения перед их божественностью. Ни в одной другой стране не чувствуется так, как в этой, что в образе далеких гор есть святость. Не правда ли?
Леонард (изменившимся голосом). Да. Нужно молиться горам… они так чисты.
Александр. Как они чисты сегодня вечером! Кажется, что они сложены из сапфира. Одна Арахнея еще краснеет: ее вершина гаснет всегда последней. Но что это за огни? Число их увеличивается, они спускаются все ниже и ниже по холмам до самой равнины. Смотри, под Лариссой они расположились венцом… Странно, что столбы дыма такие белые… Кажется, что они озарены каким-то другим светом — какой-то невидимой луной. Не правда ли? Это святые столбы: может быть, они возносят людские молитвы.
Леонард. Может быть. Люди просят у Бога воды жаждущей земле.
Александр. Эта жажда ужасна.
Молчание. Леонард отходит и делает несколько шагов по комнате, где сумрак начинает сгущаться вокруг тускло блещущих драгоценностей. Он не в силах сдержать свое внутреннее волнение. Подходит к столу, где лежат драгоценности Кассандры.
Александр следит за ним беспокойным взглядом.
Ах! Ты смотришь, хорошо ли расположены богатства Кассандры?.. Бианка-Мария занималась приведением их в порядок, когда я пришел сюда за тобой… Я хотел, было, ей помочь… Но затем мы… начали говорить… И целый час пролетел, как молния… Мы говорили и о тебе, Леонард.
Леонард (взволнованно). Обо мне?
Александр. О тебе: о твоей тайне…
Леонард (побледнев). О моей тайне?
Александр (подойдя к другу и нежно взяв его за руку). Что у тебя? Скажи мне, что с тобой? Почему ты так дрожишь?
Леонард. Я не знаю, отчего я дрожу…
Александр. Разве я не брат твоей душе? Уже столько, столько дней я жду, столько дней жду, что ты заговоришь со мной, что ты откроешь мне свое мучение… У тебя нет больше доверия ко мне, да? Я уже перестал быть для тебя тем, кто понимает все, кому можно все сказать?
Леонард (подавляя волнение, сжимающее ему горло). Нет, нет, Александр, ты не перестал быть для меня таким существом… Чем я не обязан тебе? Чем я был, пока не знал тебя, пока не узнал общения с твоей душой? Чем я был? Тебе я обязан всем: откровением жизни… Ты заставил меня жить твоим огнем… ты оживил вокруг меня все, что до этого было мертвым… Ах, чем были бы для меня все эти сокровища, если бы я не знал тебя? Безжизненным металлом. И только ты, один ты сделал меня достойным быть свидетелем чудес…
Александр. Ну, а теперь? Теперь я уже ничем не могу помочь твоему горю?
Леонард (растерянно). Я не знаю, что со мной, не знаю, что со мной… Не знаю, что это у меня за болезнь…
Александр. Бедный друг! Вот уже два года, два долгих года, как ты здесь, в этой стране жажды, у подножья этой обнаженной горы, уже два года, как ты весь поддался заклятию этого мертвого города, как ты роешься в земле, среди этих чудовищных привидений, вечно встающих перед твоими глазами из раскаленной пыли… И как только твои силы не надломились до сих пор? В продолжение двух лет ты дышал убийственными испарениями скрытых гробниц, подавленный ужасом самой трагической судьбы, какая только когда-либо уничтожала человеческое племя… Как только ты мог продержаться? Как только ты не боялся сойти с ума? Ты похож на отравленного человека… И подчас я замечал, что безумие мелькает у тебя в глазах.
Леонард. Да, да… правда: я отравлен…
Александр. Так почему ты не хотел послушаться меня? Когда ты позвал меня и я приехал сюда, ты был уже поражен этой губительной лихорадкой. Я предчувствовал опасность… Я хотел оторвать тебя от этой упорной идеи, увезти тебя куда-нибудь, прервать этот ужасный труд. Ты не помнишь? Начало весны мы провели бы в Закинфе, на берегу моря, невдалеке отсюда… Но твое упорство было непреодолимо — и ты заболел… Поэтому теперь нужно уехать, немедленно нужно уехать к воде, в леса, к зеленеющим полям… Тебе нужно упасть в объятия зеленеющей земли, уснуть в густой траве, тебе нужно почувствовать постепенное проникновение в тебя новых мыслей…
Леонард. Да, да, ты прав: нужно уехать далеко… Но куда? Куда? И она… и она… моя сестра, Бианка-Мария и она уехала бы с нами, и она уехала бы с нами…
Александр (сумрачно колеблясь). Да, и она… Ты не думаешь, что и она подавлена, что ей нужно вздохнуть, жить… Она удручена из-за тебя, она плачет из-за тебя…
Леонард. Плачет? Плачет?
Александр. Она боится, что ты ее больше не любишь, что у тебя нет больше прежней нежности к ней…
Леонард (бледный, хриплым голосом). Прежней нежности… Она плачет? Плачет?
Александр (берет его снова за руки, почти насильно). Да что же с тобой? Что? Почему ты теперь так дрожишь?
Леонард (в порыве отчаяния). Ах, если бы ты мог меня спасти!
Александр. Я должен, я хочу спасти тебя, Леонард!
Леонард. Тебе нельзя, тебе нельзя меня спасти… Я погиб.
Он растерянно делает несколько шагов по комнате, идет к балкону, подходит к двери, закрывает ее… Возвращается к Александру, шатаясь как человек, охваченный внезапным безумием.
Как тебе сказать! Как тебе сказать! Ах, это ужасно! Это — чудовищно…
Александр (пораженный его движениями и словами). Леонард!
Леонард (падает в кресло и сжимает свои виски руками). Это чудовищно!..
Александр (берет его за руки и наклоняется к его лицу, в тени). Да говори! Говори же! Разве ты не видишь, что разрываешь мое сердце?
Леонард. Да, я буду говорить, скажу тебе… только ты не смотри на меня, не стой так близко, только не держи меня за руки… Садись туда… Подожди… Подожди, пока стемнеет… Я тебе скажу… Я должен тебе сказать… тебе… одному тебе… Это чудовищно!..
Александр (садясь несколько в стороне, глухим голосом, подавленный беспокойством). Вот, я сижу здесь… я жду… жду… ты в тени… я тебя почти не вижу… говори!
Леонард. Как сказать?..
Молчание. Они сидят друг против друга в темноте, оживленной блеском драгоценностей. Когда Леонард начинает говорить, голос у него дикий и надорванный. Александр неподвижно слушает его, словно все его существо сжалось от волнения.
Ах, ты ее знаешь, ты знаешь ее!.. Ты знаешь, какое дивное, нежное, какое чистое создание… моя сестра… Ты знаешь, ты знаешь, чем она стала для меня в годы одиночества и труда!.. Она стала благоуханием моей жизни, отдыхом и свежестью, советом и поддержкой, мечтой, поэзией и всем… Ты знаешь, ты это знаешь!.. (Молчание) Какие другие радости знавал я в своей юности? Какая другая женщина подходила ко мне на моем пути? Никто. Моя кровь текла без всякого волнения… Я жил, словно дав обет, я дрожал только перед красотой статуй, которые я отрывал. В пустыне наша жизнь была всегда чиста, как молитва. Ах, пустыня!.. Сколько дней, сколько дней мы прожили друг возле друга, брат и сестра, одинокие, одинокие счастливые, как дети… Я ел плоды, на которых были следы ее зубов, я пил воду из ее ладоней. (Молчание.) Одинокие, вечно одинокие, в домах, полных света!.. Теперь ты представь себе человека, который бессознательно пил яд, любовный напиток, что-то нечистое, отравившее ему кровь, осквернившее его мысли: незаметно, в то время как его душа наслаждалась миром… Представь это невероятное несчастье!.. Ты переживаешь обычный час твоего существования, час, похожий на всякий другой, зимний день, ясный и чистый, как алмаз — все ясно, все видно, вблизи и вдали. Ты возвращаешься после своего труда: твое напряжение унимается, ты не замечаешь ничего необыкновенного ни в себе, ни в окружающем: твое дыхание мерно, твоя душа спокойна, твоя жизнь течет, как вчера, по законам постоянства, от прошедшего к будущему… Ты входишь в дом, как вчера, полный тишины и света, открываешь дверь, входишь… и видишь ее, ее, твою невинную подругу, ты видишь ее уснувшей у камина, покрасневшей от пламени, с маленькими ногами, протянутыми к его теплу. Ты смотришь на нее и улыбаешься. И пока ты улыбаешься, внезапная и невольная мысль пронизывает твою душу: грязная мысль, перед которой все твое существо содрогается от отвращения… Тщетно! Тщетно! Мысль упорствует, крепнет, становится чудовищной, господствующей… Ах, разве это возможно?.. Она завладевает тобой, проникает в твою кровь, охватывает все твои чувства. И ты становишься ее добычей, ее жалкой и трепещущей добычей, и вся твоя душа, твоя чистая душа заражена, и все в тебе — грязь и осквернение… Ах, разве это вероятно?
