Вести ниоткуда, или Эпоха спокойствия - Моррис Уильям

Я почему-то не мог обращаться к нему как к живому человеку, и голос, которым я заговорил, показался мне менее похожим на мой. Я сказал ему в ответ:

– Они все сильны и храбры не менее прежних и будущих борцов, но они просты и не видят ничего дальше своего носа. Они одержат победу и не будут знать, что с ней делать. Они будут сражаться и одержат верх, сами ничего не зная. И из-за того, что они ничего не знают, их обманут, когда предводители их будут убиты; так что вся их победа как будто окажется ни к чему. Победят дяди короля и надругаются над ними. Но все же если победят лорды и вся Англия будет опять лежать у их ног, победа их окажется бесплодной. Свободных людей, арендующих несвободные земли, они не впрягут снова в хомут, и крепостное право ускользнет из их рук [101]. Вскоре после твоей смерти в Англии останется очень немного несвободных людей. Таким образом, и жизнь, и смерть твоя и твоих товарищей принесут полезные плоды.

– Не говорил ли я, – сказал Джон Болл, – что ты прибыл с вестями из других времен? Но вести твои хороши: ты говоришь, что земля будет свободна. Продолжай!

Он сказал это взволнованным голосом, и я продолжал несколько грустным тоном:

– Времена настанут лучшие, хотя король и лорды будут становиться все хуже. Ремесленные цехи будут усиливаться. Понаедет много чужеземных купцов. В стране будет изобилие, а не голод. Там, где теперь рабочий человек зарабатывает два пенса, он будет зарабатывать три.

– Если так, – сказал он, – то, значит, те, кто трудится, будут становиться все сильнее, и скоро наступит время, когда все люди будут работать и никто не будет заставлять других работать на себя. Таким образом, никого не будут грабить, и в конце концов все люди начнут трудиться, и настанет общее счастье – все будут пользоваться всеми благами жизни, не имея денег и ничего не покупая.

– Да, – сказал я, – это будет, но не сейчас и даже очень нескоро.

И я долго сидел, ничего не говоря; в церкви становилось все темнее по мере того, как бледнел месяц.

Затем я сказал:

– Но помни, что эти люди будут все-таки иметь над собой господ, у которых в руках законы и обычное право, поддерживающее власть этих господ; пользуясь властью, они смогут устанавливать все больше и больше законов, поддерживающих их интересы. Они позволят беднякам благоденствовать лишь до тех пор, пока их благоденствие выгодно тем же господам: дальше они его не потерпят. Так оно и будет в те дни, о которых я говорю. Тогда тоже будут короли, лорды, рыцари и эсквайры, и будут у них слуги, исполняющие их приказания и наводящие ужас на честных людей. И все они будут бездельничать и много есть, как прежде, и тем больше будет производиться всего в стране, чем больше разрастутся их потребности.

– Да, – сказал он, – я знаю, что они подобны пиявкам. Но как же они удовлетворят свою жадность, когда, по твоим же словам, не будет больше крепостных? Быть может, им будут платить аренду за землю [102] и работать на них, но ведь это будет делаться по закону, не превышая его. Таким образом, трудящийся люд будет богаче, чем теперь, а лорды не будут богатеть, и установится постепенно свобода и равенство.

Я на это ответил:

– Послушай, друг. В прежнее время лорды большей частью владели землей и всем, что было на земле, и люди, жившие на их земле, работали на них, как их лошади. Им давалась только пища и жилье, а все остальное принадлежало лордам. В грядущие же годы лорды увидят, что крестьяне процветают, и опять скажут себе: «У этих людей всего больше, чем им надо. Почему же этот излишек не иметь нам, ведь мы их господа?» Кроме того, в те дни начнется торговля товарами между отдельными людьми и между разными странами. И лорды тогда поймут, что если бы на их землях было меньше хлеба и меньше людей, то было бы больше овец, то есть больше шерсти для торговли, значит, следует иметь овец в гораздо большем количестве, чем в прежнее время. Ведь вся земля их (они получают за нее арендную плату или уплату работой), кроме отдельных огородов да кой-где небольшой землицы какого-нибудь свободного собственника. И вся земля может производить шерсть для продажи купцам [103]. Тогда наступит нечто новое в жизни Англии. До того люди жили и на земле и землей, теперь же земля перестанет нуждаться в людях. Имея много овец и несколько пастухов, лорды будут добывать шерсть, продавать ее за деньги купцам и прятать эти деньги себе в карманы. Они поднимут на ноги стряпчих, пустят в дело вооруженную силу, и всю землю отберут для себя и своих овец. Но кроме этих лордов-собственников мало будет свободных людей, у которых останется хоть четверть десятины земли, которую они не уступят по первому требованию лорда.

– Что же это значит? – спросил Джон Болл. – Неужели опять народ будет закрепощен?

– Нет, – сказал я, – крепостных больше не будет в Англии.

– Значит, будет еще хуже, – сказал он, – и все, кроме очень немногих, будут рабами, которых можно купить и продать с публичного торга.

– Друг мой, – возразил я, – ты ошибаешься. Все будут совершенно свободны. Но, как я сказал, мало кто будет владеть хотя бы одной пядью земли, не приобретя ее, как милость, у своих господ.

– Теперь я совсем не понимаю твоих слов, – сказал Джон Болл. – Я знаю, что бывают рабы – они принадлежат своему господину во всякий час и никогда не принадлежат себе; я знаю, что такое крепостные – они принадлежат известное время своему господину, известное время себе. Я знаю, что значит быть свободным человеком: он всегда принадлежит себе. Но как можно принадлежать себе, если не имеешь, чем пропитаться? Не стать же свободному человеку вором, грабящим у других людей? Это преследуется законом. Странные вещи ты говоришь о свободных людях, которым нечем жить.

– Однако так оно будет, – сказал я. – И эти-то свободные люди будут изготовлять все предметы для продажи.

– Этого не может быть! Ты говоришь загадками, – сказал он. – Как же плотник сделает ящик, не имея дерева и инструментов?

– Он должен, – ответил я, – купить дозволение работать у тех, которые имеют все нужное для работы, кроме самого рабочего.

– Но как же он купит? – спросил Джон Болл. – Что у него есть, кроме себя самого?

– Самим собой он и купит то, что ему нужно, – сказал я, – своим телом и заключенной в его теле рабочей силой. Ценой труда он купит право на труд.

– Опять загадки! – сказал он. – Как он может продать свой труд за что-либо, кроме насущного хлеба? Он должен добыть себе своим трудом пропитание, одежду и кров. Как же он может продавать свой труд дважды?

– Нет, – сказал я, – дело будет обстоять вот как: он будет продавать себя, то есть свою рабочую силу хозяину, который даст ему работу, а тот уделит ему из изготовленного им же, рабочим, товара, сколько ему нужно, чтобы поддерживать существование, иметь детей и кормить их до тех пор, пока они вырастут и их можно будет продавать так же, как и отца их. Все же остальное богатые люди оставят себе.

Джон Болл громко засмеялся и сказал:

– Да, я вижу, что загадки еще не кончились. Конечно, можно поступать так, как ты говоришь, чтобы поддерживать жизнь. Но можно отказаться от этого и жить свободным человеком.

– Это правда, – ответил я.

Глава XI

Трудно старому миру представить себе новый

Он на минуту замолчал, а потом сказал:

– Но ведь никто не продаст себя и своих детей в рабство, если его к этому не принудят. И нет ведь таких глупцов, которые бы добровольно удовлетворялись названием свободных людей, соглашаясь жить как рабы, вместо того чтобы жить как свободные люди. Но я хотел спросить у тебя еще кое-что. И тем охотнее я предложу тебе мой вопрос, что ты, я вижу, пророк, знающий будущее: ведь, наверное, ни один человек не мог бы выдумать сам те безумства, о каких ты рассказываешь. Так вот, я полагаю, что когда люди сбросят с себя иго крепостничества, как ты предсказываешь (и за это я благословляю тебя), то они без тяжелой борьбы не согласятся подчиниться еще худшей тирании. Борьба, наверное, будет упорная, прежде чем сдадутся наши доблестные сыны. Я думаю, что девушки и дети возьмут в руки мечи и копья, и во многих местах не вода, а кровь будет вертеть мельничные колеса. Но когда все это кончится и тирания водворится только потому, что мало людей останется после великой войны, то что же станется тогда с вами? Будет, что ли, много солдат и начальников и мало рабочих? Вероятно, в каждом приходе у вас будут стражи, принуждающие людей к работе. Они, верно, будут говорить каждый день: «Послушай-ка, такой-то, продал ты себя на сегодня или на эту неделю, или на этот год? Отправься и продай себя: не будет плохо». И где только будет происходить работа, будет налицо и стража [104], и люди будут работать из-под кнута, как иудеи в Египте. И все будут воровать, где можно, как собака, которая старается стащить кость. А для охраны от воров вам нужно будет так много солдат и стражи, что они пожрут страну: лорды и хозяева не будут в состоянии содержать их. А прибыли хозяев будут невелики, потому что ведь немного в конце концов может сработать человек в день.