Вести ниоткуда, или Эпоха спокойствия - Моррис Уильям

– Друг, – сказал я, – ты судишь по себе, по своим доблестным чувствам, утверждая, что подпавшие под иго будут бороться насмерть, пытаясь свергнуть его. Будут войны в мире, большие и страшные, но не из-за этих причин. Люди будут сражаться, как сражались они во Франции по приказу какого-нибудь знатного лорда и владельца замка, или же короля, или, в конце концов, по требованию какого-нибудь ростовщика и скупщика, завладевшего рынком. Будут, конечно, доблестные люди в начале этих горестных времен, и хотя они умрут, как и вы, все же их смерть не принесет таких плодов, как ваша. Ведь вы боретесь против крепостного ига, которое должно исчезнуть, они же против лихоимства, которое будет возрастать. К тому же я-то тебе рассказываю о том, что будет, когда исполнится мера времен; мы, глядя на все это издалека, можем судить, как оно в действительности было. Но живущие в начале этих времен и посредине их не будут знать, что делается вокруг них. Они будут страдать, но не будут знать, как избавиться от страданий. Им будет постепенно становиться все тяжелее и тяжелее, они сделаются слабыми и беспомощными, и не найдется у них силы противиться злу. И потом опять, когда немножко улучшатся времена и станет им несколько легче, это покажется им небесным блаженством, и они уже не захотят восставать против тирании, а будут счастливы, что их меньше терзают. Ошибаешься ты и в том, что нужно будет постоянное вмешательство стражи и солдат, чтобы заставлять людей работать, и что они будут трудиться только из-под кнута. Не так оно будет. Всегда будет больше рабочих, чем хозяева смогут занять, так что люди будут страшно бороться за право труда. И когда один скажет, мол, я продам свой рабочий час за такую-то цену, тогда другой скажет: а я за меньшую. Так что никогда у господ не будет недостачи в рабах, готовых трудиться, а часто рабам будет недоставать хозяев, желающих купить их труд.

– Чудеса все это! – сказал Джон Болл. – Но если не все будут обрабатывать землю, то разве не будет голода и недостатка в предметах?

– Голод будет, – ответил я, – но не из-за недостатка в товарах, а как раз наоборот. Что ты скажешь, узнав, что настанет время, когда сообщение по морю будет такое быстрое и удобное, что все товары упадут в цене, а хлеб будет дешевле всего остального?

На это он ответил:

– Я бы сказал, что тогда жить будет легче. Всем будет хватать собственного посева и не придется тратиться на приобретение недостающего у других. Конечно, это будет хорошо для честных людей, но скверно для скупщиков и мелочных торговцев [105], которые или скупают товары, когда они дешевы, и поднимают потом цену по своему усмотрению, или же, покупая товар по рыночной цене, продают его с барышом, не двигаясь с места, когда торг на рынке кончается. Но стоит ли жалеть этих свиней, которые выманивают деньги у людей, сами ничем им не помогая?

– Да, друг мой, – сказал я, – но в те позднейшие дни, о которых я говорю, власть окажется в руках именно этих свиней, и они будут всем управлять. И вот, представь себе, что тогда избыток всего будет причиной голода. Все будут молить, чтобы поднялись цены на товары, чтобы скупщики и торговцы, занимающиеся перепродажей, преуспевали, для того чтобы частица их избытков перепадала тем, за чей счет они будут жить.

– Я устал от твоих загадок, – сказал он. – Надеюсь, по крайней мере, что население в стране будет все уменьшаться. Так оно должно быть, когда жизнь становится такой тяжелой и печальной.

– Увы, друг мой! – сказал я. – Ты и представить себе не можешь, какой печальной станет для многих жизнь: и все же людей будет прибавляться все больше и больше, пока наконец там, где теперь один человек, в те дни будет двадцать, а в иных местах даже двести.

– У меня не хватает духу спрашивать тебя еще, – сказал он. – Ты отвечаешь ясными словами, но то, о чем ты говоришь, я едва могу понять. Скажи мне еще вот что: будут ли люди думать в те дни, что все так должно остаться навсегда, как умные люди говорят нам и теперь о наших несчастьях, или же они будут стараться одолеть зло?

Я оглянулся. В церкви едва брезжил свет, но это уже не был таинственный свет луны, а первые проблески дня.

– Да, – сказал Джон Болл, – уже близко утро. Да пошлют нам Господь и святой Христофор радостный день!

– Джон Болл, – промолвил я, – я сказал тебе, что твоя смерть даст людям то, за что ты боролся при жизни, скажи, как, по-твоему, стоило положить свой труд за то, к чему ты стремился? Или же ты веришь в мой рассказ о грядущих днях?

Он ответил:

– Я вновь повторю, что считаю тебя пророком; выдумать все это не мог бы ни один человек. То, что ты говоришь, слишком волшебно для певца, и повесть твоя слишком печальна. Если же ты спрашиваешь меня, считаю ли я свой труд потерянным, то я отвечу «нет»; в том случае, конечно, если в эти грядущие дни (а они будут хуже, чем наше время) люди не будут отчаиваться, а будут стараться одолеть зло. Поэтому я опять спрашиваю тебя, будут ли они искать исцеления от зол?

– Да, – сказал я, – и спасение свое они будут искать в том же, что и ты, хотя времена станут другими: когда народ порабощен, то что ему может помочь, кроме свободы? Они будут стремиться к свободе разными путями, и когда увидят, что пути эти никуда не приводят, то будут искать новых. Но в те дни борьба за свободу будет вестись медленно: хозяева будут гораздо властнее твоих, так что им даже не нужно будет прибегать к силе. Пока зло не достигнет крайних пределов, людей будут убеждать в том, что они по собственной воле покупают право на труд ценой своей работы. Кроме того, ваши лорды и хозяева кажутся вам могущественными каждый в отдельности. Они действительно могущественны, но их мало. А хозяева грядущих дней не будут казаться сильными каждый в отдельности, но их будет много, и они будут действовать все согласно, сами того не замечая, подобно тому, как, глядя на движение весел, когда не видно гребцов, видишь только, что весла поднимаются и опускаются, точно движутся все одной волей.

– Но ведь то же самое можно сказать, – возразил он, – и о тех, которых будут пожирать. У них тоже будет одна воля.

– Друг мой, – сказал я, – они будут хотеть того, чего хотят самые жалкие существа на земле, – жить. Поэтому, как я сказал тебе, они будут продавать себя, чтобы только иметь возможность существовать. Их нужда будет источником благополучия для их хозяев. Те смогут спокойно спать, потому что нужда заставит рабочих трудиться, а не тратить времени на сетования о своем рабстве или на размышления о средствах избавиться от него. И все-таки ты верно говоришь. У них всех будет одна воля, только они об этом не будут знать. Долгое время они будут лишь смутно мечтать. Но, конечно, в конце концов они ясно поймут и тогда найдут средство избавиться от ига. И в те дни обнаружится, что ты не напрасно боролся, так как ты понял заранее, в чем спасение, как поймут это и люди позднейшего времени.

Мы некоторое время посидели молча. Утренний свет побеждал ночь, но очень медленно. Я взглянул на мак, который все еще держал в руке, вспомнил про Уилла Грина, и сказал:

– Смотри, уже светает. Пора мне вернуться к Уиллу Грину, как я обещал.

– Иди, если хочешь. Но мне кажется, что скоро он сам сюда придет; тогда ты сможешь лечь спать под деревьями на зеленой траве, пока солнце не встанет высоко. Войско наше не рано подымется: приятно спать в тени в солнечное утро после тревожной ночи.

– Я все-таки пойду к нему, – сказал я. – Спокойной ночи или, вернее, доброго утра!

Я приподнялся с этими словами, но вдруг мне не захотелось уходить. Я сел и снова услышал голос Джона Болла, сначала так, точно он говорил издалека, потом голос стал приближаться и становиться все более знакомым, будто действительно говорил Джон Болл, представший передо мной живым.

Глава XII

Не к добру была бы перемена, если бы не привела к новой перемене

Он сказал: