Вести ниоткуда, или Эпоха спокойствия - Моррис Уильям

Что еще сделано было на самой дороге, я не имел времени наблюдать, потому что наши стрелки разместились вдоль забора в шести футах один от другого. Остальные с алебардами пошли за стрелками и стали группами, человек по шесть, вдоль их линии, держась наготове, чтобы прийти им на помощь, если враг двинется вперед под их стрелами, или бежать дальше, чтобы удлинить линию обороны в случае, если враг попытается ворваться в наш фланг. Живая изгородь перед нами была сделана в минувшем феврале и еще очень прочна. Она стояла на низкой насыпи. Кроме того, уровень огорода был на тридцать дюймов выше уровня поля, а ров на два фута ниже поля. Поле шло, извиваясь за церковь, делая четверть оборота вокруг деревни, и на западном конце его стояли мишени, где стреляли в цель. Оттуда и приходил народ, когда я впервые вступил на деревенскую улицу.

В общем, мне, хоть и не очень сведущему в военном деле, позиция казалась достаточно удобной для обороны. Я сказал, что дорога, по которой прискакал со своими вестями высокий Грегори, шла к северу, но первый ее поворот приходился почти на восток – так что заходящее солнце не светило никому из нас в глаза; и там, где Уилл Грин стал на свое место, а я подле него, солнце было почти у нас за спиной.

Глава VI

Битва у околицы деревни

Наши воины разместились по местам, не торопясь и довольно спокойно, все время смеясь и шутя. Когда мы шли дорогой вдоль изгороди, предводители срывали густые ветки с низко растущих дубков и прикрепляли их в знак единения к своим шляпам и шлемам; у двух-трех были рога, чтобы трубить призыв.

Уилл Грин стал на свое место ярдах в тридцати от того, где Джек Стро и люди с алебардами стояли в углу между двумя заборами – одним, ограждавшим от большой дороги, и другим между огородом и полем. Он оглянулся направо и налево, затем обернулся к человеку, стоящему слева, и сказал:

– Послушай, товарищ, когда ты услышишь, что мы трубим в рога, то ничего не спрашивай, а стреляй прямо и метко во всякого, кто бы ни шел на нас, стреляй, пока не получишь нового приказа от Джека Стро или от меня. Передай этот приказ дальше.

Потом он взглянул на меня и сказал:

– А ты бы, молодец из Эссекса, сел куда-нибудь в сторонке. Не знаю я, право, зачем я привел тебя сюда. Не вернуться ли тебе к кресту, ведь ты не годишься в воины.

– Нет, – возразил я. – Я хотел бы поглядеть на эту игру. Какова она будет?

– Пустяшная, – сказал он. – Мы уложим одну-две лошади, вот и все. Ты, кажется, никогда не видел битвы, а я видел их несколько и потому могу тебе сказать, что латники не могут быстро бежать ни в бой, ни из боя. Если же они приедут верхом, что мне помешает пустить стрелу в бедное животное? Ну, а теперь садись в траву, потому что все-таки в начале придется пострелять.

Сказав это, он снял свой пояс и другие украшения, а также куртку, положил свой колчан на землю, снова опоясался, привесил к поясу секиру и щит и повесил остальную одежду на ближайшее дерево позади нас. Потом он открыл колчан, вынул из него дюжины две стрел и воткнул в землю подле себя, чтобы иметь их наготове. Большинство стрелков сделали то же самое.

Взглянув в сторону домов, я увидел три-четыре светлые фигуры, которые направлялись к нам через сады. Вскоре я убедился, что это были женщины, все одетые приблизительно так же, как девушка в «Розе»; только у двух были еще белые чепцы, покрывающие волосы. Цель их прихода была ясна: каждая несла под мышкой пучок стрел.

Одна из них прямо направилась к Уиллу Грину, и я сразу увидел, что это его дочь. Она была высокого роста, сильная с виду, черноволосая, как ее отец, миловидная, хотя далеко не красавица. Подойдя к отцу, она улыбнулась – больше глазами, чем губами, и это придало ее лицу удивительно нежное, доброе выражение. Отец также ответил ей улыбкой, удивительно похожей на ее собственную, так что и я улыбнулся из симпатии к ним.

– Что ты, милая, – сказал он, – уж не вообразила ли ты, что здесь готовится нечто вроде битвы при Креси? [96] Зачем мне вся эта артиллерия? Иди домой, дитя мое, и поставь горшок на огонь; обед нам очень понадобится, когда мы вернемся домой, я и вот этот сочинитель песен.

– Хорошо, – сказала она, ласково кивнув мне головой, – если здесь не может повториться сражение при Креси, так ведь я могу остаться и смотреть, что будет – так же, как этот сочинитель песен. У него тоже нет ни меча, ни алебарды в руках.

– Дорогая, – сказал он, – иди скорей домой. Тут игра будет небольшая, но все-таки тебя могут ранить. Поверь, придет время, когда ты и другие женщины тоже возьмете в руки мечи и пики. Сегодня же мы вернемся домой раньше, чем взойдет луна.

Она повернула назад со слезами на глазах, положила пучок стрел у подножия дерева и быстро ушла обратно через сад. Я хотел что-то сказать, но Уилл Грин поднял руку, делая знак, чтобы я прислушался. Стук лошадиных копыт, приближавшийся все время, внезапно смолк, и вместо него слышен был теперь неясный шепот многих голосов.

– Иди укройся где-нибудь, старина, – сказал Уилл Грин. – Пляска скоро начнется, музыку ты услышишь сейчас.

Действительно, когда я соскользнул вниз по забору, у которого стоял, то услышал со стороны большой дороги резкий звон натянутых луков – одного, другого, третьего, почти всех вместе, затем свист стрел, тотчас же заглушенный смешанным, но громким и грозным криком с другой стороны; потом опять зазвенели натянутые луки, и за звоном раздалось далекое бряцание оружия и вместе с тем крик сильного человека, невольно вырвавшийся из его груди и настолько не похожий на его обыкновенный голос, что уже по этому звуку можно было судить, как все изменяет смерть. Затем на секунду все стихло. Наши начальники не затрубили в рога, хотя человек шесть солдат с алебардами бросились на большую дорогу при первых выстрелах из луков. Но тотчас же раздались громкие звуки труб и рогов с другой стороны, и целый поток блестящей стали и ярких доспехов ринулся на поле перед нами; рога неприятелей продолжали трубить, когда они разворачивались по направлению к нашему левому флангу. Скот, который до того продолжал мирно пастись на лугу, испугался внезапного шума; коровы забегали, громко мыча и высоко подняв свои хвосты; старый бык наклонил слегка голову, твердо расставил упрямые ноги и грозно ревел; гуси у ручья быстро удирали с громким гоготаньем. Все это показалось нам таким комичным, что, хотя появление сверкающего войска грозило нам смертью, мы все, или по крайней мере большинство из нас, громко рассмеялись; Уилл Грин тоже склонил голову на бок, подражая быку, и завыл, как он, чем еще больше рассмешил нас. Он обернулся ко мне, налаживая стрелу, и сказал:

– Хотел бы я, чтобы они приблизились еще шагов на пятьдесят, а они ни с места. Эй, Джек Стро, стрелять, что ли?

Джек был теперь поблизости от нас. Он покачал головой и ничего не сказал, вглядываясь в линию врагов.

– Не сомневайся, это они, Джек, – сказал Уилл Грин.

– Да, да, – сказал Джек, – но подожди немного, они не могли пройти через большую дорогу без ущерба: двое из их начальников уже получили сообщения от серых гусей. Подожди, они еще не перерезали дороги по правую руку и, может быть, не видели там наших товарищей, которые спрятались в кустах.

Я пристально взглянул на говорившего. Это был высокий, сухой и широкоплечий человек. На нем были красивые доспехи из блестящей стали, изготовленные, конечно, не для крестьянина, но поверх он носил простую полотняную блузу, как носят или носили прежде наши полевые рабочие, а к шлему его прикреплен был вместо пера пшеничный колос. У него в руках был тяжелый топор, кроме того, он был опоясан мечом, и на шее у него висел большой рог. Я знал, что есть по крайней мере три Джека Стро в Союзе недовольных, один из них уехал в Эссекс.

Пока мы ждали и стрелки стояли наготове, произошло движение в рядах против нас. Из них выделилась маленькая кучка из трех человек, средний был верхом, а другие вооружены мечами с длинной рукояткой, и все трое были закованы в латы. Когда они приблизились, я увидел, что у всадника поверх лат было пестро расшитое платье, узор вышивки изображал зеленое дерево на золотом поле. Он держал в руке трубу.