Вести ниоткуда, или Эпоха спокойствия - Моррис Уильям
В животе каждого богача живет черт, и, когда богач хотел бы раздать свое имение бедным, черт восстает против его намерения и говорит: «Ты, верно, хочешь стать сам бедняком, переносить холод и голод, и насмешки, как бедные люди? В таком случае, конечно, отдай им свое имение и не береги его для себя». А когда в нем пробуждается сострадание, черт опять говорит ему: «Если ты будешь заботиться об этих лежебоках и печалиться, глядя на их печаль, и считать их настоящими людьми, то они же тебя будут презирать, и это не приведет ни к чему хорошему. Придет день, когда они нападут на тебя и убьют тебя, узнав, что ты таков же, как они».
Увы! Слишком часто черт говорит правду, показывая этим, что бесплодная правда порождает ложь. Правда то, что бедный считает богача чем-то иным, чем он сам, созданным властвовать над ним, – так, точно бедные произошли от Адама, а богатые от того, кто сотворил Адама, то есть от Бога; и, таким образом, бедняк часто притесняет бедняка из страха перед угнетателем. Но вы не таковы, мои братья! Иначе зачем бы вы собрались здесь вооруженные, свидетельствуя перед всеми, что вы сыновья одного отца и одной матери, рожденных из праха?
Когда он произнес эти слова, произошло движение среди вооруженной толпы, и все теснее столпились вокруг креста, но еще удерживали крик, который подымался у них в груди.
Джон Болл продолжал свою речь.
– Слишком много, – сказал он, – богатых людей в этом государстве; а между тем, будь здесь даже только один богач, он был бы лишним, ибо все сделались бы его рабами.
Слушайте же, жители Кента! Я, кажется, слишком долго уже говорил, но слова мои вызваны любовью к вам, и мне приятно к тому же поболтать с друзьями и товарищами после долгой разлуки.
Так слушайте же, что я вам еще скажу: когда богачи пожирают государство, то приходит время, когда те, кого они пожирают, то есть бедняки, становятся еще беднее, чем прежде, и жалобы их тогда возносятся еще громче к небу. Неудивительно, что в такие времена единение бедных людей часто становится более тесным и сильным – иначе ведь никто бы не услышал их жалоб. И в такие времена на богатых часто нападает страх, а от этого они становятся еще более жестокими; народ же ложно принимает их жестокость за усиление их власти и могущества. Поистине говорю я вам, что вы сильнее ваших отцов, потому что вы более угнетены, чем они; а вам было бы лучше, чем им, будь вы лошади и свиньи. Тогда вы были бы выносливее. Но нет у вас силы, чтобы терпеть, а есть сила для того, чтобы действовать.
Знаете ли вы, зачем мы пришли к вам накануне праздника в сегодняшний ясный вечер? Знаете вы, зачем я говорил вам о единении и товариществе? Я думаю, что вы знаете. Вы поняли, что я хочу напомнить вам о единении с товарищами в Эссексе.
Последнее его слово как бы выпустило на свободу крик, который давно уже был на устах всех собравшихся, и он прозвучал сильно и смело, разносясь по всей горной деревне. Но Джон Болл поднял руку, и крик уже не повторился. Снова наступило молчание. Тогда он опять заговорил:
– Жители Кента! Я надеюсь, что вы не так поражены, как жители других графств, знамением времени, о чем свидетельствует тот день, когда за прикрытием густых ветвей вы встретили герцога Уильяма алебардой и луком, когда он шел в Лондон после плачевной битвы при Сенлаке [89]. Я говорил вам о товарищеском единении, и вы слушали меня и поняли, что такое святая церковь. Вы знаете, что вы братья и товарищи и святых в небе, и бедняков в Эссексе. Так же, как некогда святые позовут вас на небесный пир, так теперь бедняки зовут вас в бой.
Жители Кента, вам здесь хорошо живется – ваши дома построены из крепкого дуба, вы пашете землю, которая вам принадлежит, пока ее не отнимет у вас какой-нибудь проклятый законник со своими подложными бумагами и липовыми актами [90], изданными в Чертовом замке. Но в Эссексе есть рабы и крепостные, и им грозит еще худшее. Лорды клянутся, что не пройдет и года, как волы и лошади будут свободны в Эссексе, а мужчины и женщины будут ходит в упряжке и за плугом; а к северу, в восточных деревнях, живут люди в жалких домиках из плетеного камыша и глины, и северо-восточный ветер, дующий с болот, завывает в них. Нищета их беспредельна. И если там кого-нибудь щадит лорд, то его прижимает чиновник, а кого чиновник забывает, того стрижет купец. И все же они крепки духом и отважны, и они ваши братья.
А если кто-нибудь из собравшихся столь бессердечен, что считает все это неважным, то пусть подумает о себе: если те будут по-прежнему гнуть шею под ярмом, то скоро за это поплатится и Кент. Вы потеряете поля, огороды и леса и сделаетесь слугами в своих собственных домах, и ваши сыновья будут в услужении у лордов, а жены ваши сделаются их наложницами, и вы сами поплатитесь за смелое слово ударами плетей, а за честный поступок вас будут вздергивать на виселицу.
Подумайте также, что вам придется иметь дело уж не с герцогом Уильямом – он хотя и был вором и жестоким лордом, но все же рассудительным человеком и мудрым воином. Эти же люди жестоки и упрямы, воры и глупцы, поэтому вы должны повергнуть их головы в прах!
Снова поднялся бы крик, но его мощный голос еще громче возвысился и продлил молчание толпы. Он продолжал:
– Что же будет, когда их не станет? В чем у вас будет недостача, когда не будет над вами хозяев? Не отнимут у вас тогда полей, вами возделанных, домов, вами построенных, одежд, вами сотканных. Все это будет ваше так же, как все, что приносит земля. Тогда никто не будет косить густую траву для других, когда у его собственных коров не будет хватать корма; тот, кто посеет, тот и пожнет, а пожавший будет есть плоды земли с товарищами, вместе с которыми он и собрал их. И тот, кто построил дом, будет жить в нем с теми, кого он позовет к себе по доброй воле; и в житницах будут заготовлять хлеб для всех на суровое время, когда ливни зальют снопы в августе. Денег не будет, и никто ничего не будет покупать. Тогда все будут свято и весело соблюдать церковные праздники, спокойные и радостные телом и душой. Человек станет помогать человеку, и святые на небе будут радоваться, потому что люди перестанут бояться друг друга. Злые люди будут стыдиться своей злобы и скрывать ее, пока она совершенно не исчезнет. Тогда-то установится товарищеское единство на небе и на земле.
Глава V
Вести о битве и приготовления к ней
Он оборвал свою речь так, точно хотел еще что-то сказать. Я и полагал, что он назначит место сбора, а также скажет, куда войско должно двинуться оттуда; для меня уже было теперь ясно, что собравшиеся здесь были отрядом войска. Но многое произошло, прежде чем Джон Болл снова заговорил, стоя у креста, и вот как это случилось.
Когда наступило молчание после последнего крика, вырвавшегося у толпы, послышался тонкий, резкий звук издали, где-то на севере от креста. Мне казалось, что это скорее звук трубы или призывного рога, чем голос человека или животного. Уилл Грин, по-видимому, тоже услышал его. Он резко повернул голову, потом снова пристально оглядел толпу, точно ища чьего-то взгляда. Рядом с пленником, сидевшим верхом на лошади, стоял очень высокий человек в самых последних рядах толпы и держал повод лошади. Я видел, как этот человек, хорошо вооруженный, поднял голову и что-то сказал пленнику, который наклонился и шепнул ему что-то в ответ. Высокий человек кивнул головой, и пленник сошел с лошади, которая была лучше других лошадей в отряде. Высокий человек спокойно отвел коня в сторону от толпы, сел на него и поехал по направлению к северу довольно быстрой рысью.
Уилл Грин внимательно глядел на все это, и когда уехал всадник, улыбнулся, видимо, довольный тем, что было сделано, и стал опять внимательно слушать священника.
Но теперь, когда Джон Болл перестал говорить и вслед за его речью раздался громкий крик толпы, выражавшей свое возбуждение, радость и надежду, опять наступило молчание. Священник готовился снова заговорить, но остановился и повернул голову в сторону, откуда дул ветер, точно прислушиваясь к чему-то. Я тоже услышал звук, и, вероятно, все в толпе его слышали, и хотя он не был очень громким, но звуки слышны издалека в ясные тихие вечера. Это был топот лошади, которая мчалась галопом по холмистой поросшей травой дороге. Я понял, что возвращается высокий человек с вестями, о важности которых я мог догадаться.
