Эльза Триоле - Анна-Мария
— Есть тут кто-нибудь? — крикнули из передней. Она забыла запереть дверь… Роллан, незнакомец со светлыми глазами, стоял в дверях гостиной.
— Здравствуйте, Барышня, можно войти? — спросил он и бросил перчатки и светлый плащ на стул в прихожей. — На улице уже пахнет весной. У вас все в порядке, Барышня?
— Меня знобит, видите, развожу огонь… Я не почувствовала весны… Садитесь, рада вас видеть.
Роллан сел на стул, который до него занимал Мальчик-с-Пальчик. Он вытянул свои длинные ноги и вытер носовым платком капли дождя, которые блестели на его седеющих волосах.
— Погода отвратительная, — заметил он, — но уже пахнет весной. Жако сказал, что я могу зайти к вам. У вас все в порядке? — повторил он.
— Нет, не все в порядке, — ответила Анна-Мария. — Насморк и постоянно выключают свет. Мне так хотелось бы, чтобы Франция перестала дрожать от холода.
— А еще чего вы хотите?
— Еще хотелось бы знать, чем все это кончится.
Роллан улыбнулся усталой, застенчивой улыбкой.
В первый раз она не заметила этой улыбки…
— Вы спрашиваете так, словно мне это должно быть известно… Я не предсказатель. Не собираюсь читать вам проповедей, но положение у нас тяжелое, потому что многие французы, подобно вам, стали ко всему равнодушны. А страсть, ее не привьешь, ее нельзя почувствовать по заказу, ею можно, в лучшем случае, заразиться. Нужно быть последовательной, Барышня, именно последовательной…
Роллан встал и принялся мерить шагами комнату.
— У французов не осталось ни любви, ни ненависти… А между тем война не кончена. К примеру, чистка; чистка — мероприятие военное. Люди, из чувства долга проводящие чистку, совершают героическую работу. Героическую… Это своего рода битва. Расскажу вам один случай: в провинции, где шли бои, сразу после освобождения арестовали петеновского полицейского. Дело было яснее ясного, все знали, что он — палач, изувер, чудовище… Не стану перечислять его преступлений. Трибунал приговорил его к смертной казни, и приговор уже собирались привести в исполнение, как вдруг из Парижа пришла телеграмма с приказом отложить казнь в связи с новыми данными… На следующий день прибыл отец осужденного. Пышные, пожелтевшие от табака усы, сморщенные, негнущиеся пальцы… Для такого случая он принарядился: крахмальный воротничок, жемчужная булавка в галстуке… Мелкий чиновник в отставке. Он, конечно, не сообщил ничего нового, дополнительного расследования не потребовалось. Случай, повторяю, был совершенно ясный, а в те времена суд был скорый. Судили его макизары и два беглеца из французской тюрьмы с особо строгим режимом… Одному из них при допросе расплющили большой палец. На следующий день после приезда отца палача-полицейского повезли на виселицу. С рассвета отец ждал возле тюрьмы, в своем крахмальном воротничке и с жемчужиной в галстуке. Сын, рослый, красивый — да, красивый, — завопил: «Папа!», а старик, стоявший поодаль, упал на колени и начал кричать: «Марсель, цыпленочек мой!» Марселя втолкнули в машину. Старик, окаменев, не двигался с места… В одной руке он держал зонт… Когда машина тронулась, он поднял руки, все еще не выпуская зонта, потом отшвырнул его, бросился за машиной и уцепился обеими руками за ветровое стекло… Машина, набирая скорость, тащила его за собой. На повороте он скатился в канаву… Прибыли на место казни. Охрана состояла из макизаров. Когда Марсель остался один, лицом к лицу со смертью, он завопил и бросился бежать! Он бежал по полю, а ребята стреляли ему вдогонку, но никто не решался погнаться за ним, боясь попасть под пулю. Пока вскочили в машину, пока завели ее, он скрылся в лесочке; каким-то чудом ни одна пуля его не задела! Машина неслась… Никаких следов, лесок точно проглотил его! Прочесали весь лес и уже собрались бросить поиски, как вдруг заметили под откосом пару ног, они торчали, словно кто-то стоял на голове. Потянули за ноги — оказался наш беглец. Он бешено сопротивлялся, как Геркулес, как сатана… обратно ехали в машине, четыре человека держали его. Еще одно непредвиденное затруднение — виселицы не оказалось, пришлось его повесить на суку. Поняв, что все кончено, он принялся вопить: «Пощадите! Пощадите! Я все скажу! Всех выдам! Пощадите!..» С ним поспешили покончить. Да… Человек, которому гестаповцы расплющили палец, был бледен как мертвец. Надо быть последовательным, чтобы выносить некоторые невыносимые вещи.
Анна-Мария с трудом вынесла этот рассказ. Она смотрела на руки Роллана: нет, большой палец не расплющен… подвижные, умные руки с десятью нетронутыми пальцами. Слава богу. Роллан посмотрел на часы:
— Жако назначил мне у вас свидание. Слишком мы бесцеремонны с вами! Да он еще и опаздывает… Я не отнимаю у вас время?
— Нет, — рассеянно и озабоченно отозвалась Анна-Мария — что ей было до времени! — Вы и в самом деле считаете меня непоследовательной? Я работаю… Значит, по-вашему, бесполезно делать то, что я делаю?
Роллан улыбнулся своей застенчивой улыбкой. Морщины на лбу, казалось, украшали его.
— Почему же — бесполезно? И как я могу судить об этом?
— Глупо говорить о себе… — Анна-Мария вдруг потеряла свою обычную сдержанность. — Но я действительно не в ладах сама с собою. Вокруг нас чувствуется тревога, она пронизывает все, как сырость… Такое ощущение, словно у меня начинается грипп…
— Пусть лучше грипп! Его лечат грогом, это не так уж неприятно… Но душевное смятение… — Роллан встал и снова принялся расхаживать по комнате. — Но, видимо, я несправедлив, боюсь поддаться вашему настроению: да — тревожно, по очень сложным причинам. Если завтра появятся мясо и плюшки, тревога значительно уменьшится! Но ведь мяса и плюшек нет по вполне определенным причинам, а если мы начнем доискиваться их, это заведет нас слишком далеко! Туда, куда вы не хотите следовать за нами, дорогая Барышня.
Анну-Марию знобило, но она пыталась не поддаваться гриппу, ей не хотелось, чтобы Роллан ушел.
— Я не умею обобщать, — сказала она. — Люди возмущаются из-за частностей — мясо, плюшки… Глупо и ни к чему; все, видимо, зависит от чего-то настолько огромного…
— Это симптом…
— Стоит ли бороться с симптомами?
— Стоит, несомненно стоит… Вы лечите туберкулез и одновременно даете микстуру от кашля, который является лишь симптомом болезни. Вы хотите мяса? Потребуйте, чтобы вам его дали, раз оно имеется в стране. Это ударит по спекулянтам и тем, кто делает возможным их существование.
— По-вашему, лучше громко требовать мяса, чем заниматься фоторепортажем?
— Я ничего подобного не говорил!
Роллан засмеялся, воздев руки к небу. Звякнул колокольчик у дверей: пришел Жако.
— Жако, — сказала Анна-Мария, чувствуя, что щеки ее пылают. — Признаюсь вам, у меня грипп… Озноб и голова горит… Нет, мне как раз не хочется, чтобы вы уходили… прошу вас… Побалуйте меня: я лягу, а вы приготовьте обед. Придвиньте стол к кровати, хорошо?
— Ну конечно! — Роллан снова посмотрел на часы.
— Поговорим на кухне, пока я буду готовить обед, — сказал Жако, — а тем временем Аммами ляжет в постель.
До нее доносился шум из кухни, плеск воды, льющейся из крана, и ей было так хорошо лежать в постели и прислушиваться к дружеским, приглушенным голосам… От гриппа все чувства обострились, жгли, как огонь… Как приятно ощущать легкое прикосновение к телу рубашки, ночной кофточки. Конечно, она легла в постель не из кокетства, но она знала, что ничто так ей не идет, как постель, распущенные косы. Роллан вошел с тарелками. В его удивленном взгляде мелькнуло восхищение.
Жако придвинул стол, поставил приборы, подал суп, который пришлось лишь разогреть, а фасоль в томате — американские консервы — просто выложил из банки. Роскошные припасы, которые поставляла белошвейка, стали Анне-Марии не по средствам. Анна-Мария пила липовый отвар: все трое были довольны, им было тепло — и морально и физически.
Колетта обладала удивительным даром появляться некстати. Она ужасно обрадовалась, застав у Анны-Марии гостей, да еще мужчин: а вдруг что-нибудь получится, совсем неожиданно…
— Вы больны, Анна-Мария?
Конечно, не в ее привычках заходить без звонка, но она шла мимо и не могла устоять… Рассчитывала пообедать у Анны-Марии, Гастон занят — обед в мужской компании… Надеюсь, я не помешала? Мужчины стояли молча — в тарелках стыла фасоль — не они здесь хозяева…
— Что вы, конечно нет, — сказала Анна-Мария. — Вы не обедали? Не рискую предложить вам остаться, у меня грипп, и обедом занимаюсь не я, а Жако… О! Совсем забыла вас представить.
Колетта улыбнулась:
— Давайте я вам помогу! В такого рода вещах женщина может быть полезной.
— Все уже готово, мадам, — сказал Жако, — и даже съедено… Запасы Анны-Марии полностью уничтожены. Сыр, вот все, что я могу вам предложить — тридцать процентов жирности, — и четверть бокала вина!
