Сатанинская трилогия - Рамю Шарль Фердинанд
*
Готовя в 1922 г. первое издание романа Смерть повсюду (Presence de la mort), Рамю добавляет в начале машинописного текста: «В память о лете, когда мы могли подумать, что такое реально». Лето 1921 г. на берегу Женевского озера выдалось действительно жарким — рекордные 38° в тени. В мистическую, полную тайн и легенд, а порой и откровенно религиозную ткань последних романов вмешивается реальность, правда, она сразу же переосмысляется: оказывается, необычная жара вызвана тем, что Земля соскочила с орбиты и несется к Солнцу, скоро все на ней высохнет, сгорит и погибнет. Но интрига, заявленная в начале романа, постепенно отходит на второй план, уступая место отдельным, порой разрозненным картинам, повествование становится рваным. Рамю добивался такого эффекта сознательно. Начиная с 1919 г. писатель пытался выработать новый принцип построения художественного произведения, теперь оно состоит из фрагментов, объединенных лишь изложенным вначале мотивом природной аномалии и голосом рассказчика. После выхода романа критики писали, что подобный принцип литературе не свойственен, это скорее киномонтаж, устраняющий вдруг всех главных героев и дробящий линейный сюжет.
Этому предшествовали многолетние поиски: мы встречаем в романе мотивы произведений, которые так и остались незавершенными — мотивы наброска Постройка дома (Construction de la maison, 1914), романов Окончание зимы (Sortie de I'hiver, 1920), Возвращение к жизни (Montee a la vie, 1920) и Труд в карьерах (Travail dans les gravieres, 1921) — пассажи из этих текстов сошлись воедино, в то же время от книги как бы отслоились другие — законченные романы Приход поэта (Passage du poete, 1921) и Разделение рас (Separation des races, 1922), а также роман Жизнь в небесах (Vie dans le del), который в 1921 г. Рамю бросил, а позже вернулся к нему, сочинив своего рода продолжение Смерти повсюду и изменив название на Небесную твердь (Terre du ciel). Одно перечисление этих вышедших в свет или же брошенных книг, задуманных в течение всего двух лет, создает впечатление постоянно плывущего перед глазами текста, который надо лишь правильно раздробить. С помощью монтажа небольших картин Рамю пытался вывести на первый план судьбу не конкретного человека, а всего человечества, создать отпечаток эпохи, нравов, людского естества.
Рамю начал писать роман в августе 1921 г. и закончил в следующем апреле. Рабочим названием было Конец света, в дневнике писателя сохранилась пометка: «Писать так, словно тебя лихорадит, колотит от жара, все должно идти изнутри». Складывается впечатление, что до самого конца романа, который в первой версии насчитывал на три главы больше, автор стремится оттянуть любую догадку о том, что же случится в финале. Рамю сочинял Смерть повсюду и Приход поэта одновременно. Явление поэта — безымянного корзинщика — должно было стать второй частью Смерти, тогда вся развязка, согласно дневникам писателя, зависела бы от того, как отреагируют на его приход жители деревень, терпящих бедствие. Идея, волновавшая Рамю в то время, была такова: может ли поэт повлиять на человеческую разобщенность, соединить разбитое на части, залатать бреши мира? Этот же вопрос сквозил в упомянутых выше незаконченных произведениях. Работая над романом из разных «монтажных планов», которые Рамю постоянно тасует, меняя главы местами, он словно дает нам ответ: кладет перед нами Книгу. Да, корзинщик-поэт-автор может соединить разрозненное, но не только.
В окончательной версии романа поэт пропадает, зато практически все время на виду сам автор, мы его как бы и не замечаем, это безымянный писатель, который сидит за столом и пишет только то, что происходит на самом деле, он называет вещи и они начинают существовать. Образ словотворца, умершего во время работы над текстом, маячил перед Рамю с 1914 г., - тогда появился первый монтажный фрагмент с таким же названием — Смерть повсюду, — и только несусветная жара дала толчок использовать его в большом сочинении. В итоге в романе есть второе, параллельное измерение: если поменять угол зрения, окажется, что этот текст не столько о конце света и порочной людской породе, сколько о роли писателя в создании-воссоздании мира. Если он не может сблизить людей, он может соединить мир, залатать его раны. Главы с перечислениями катастроф и злодеяний перемежаются описаниями создания текста, парадоксальным образом они как бы промелькивают незамеченными, читатель ищет сюжет и попадает в ловушку. Безымянный автор за крепко сколоченным письменным столом называет вещи, и сюжет продвигается, возникает новая картина, но читателя ведь предупреждали: захочет писатель, чтобы воды остановились, и они остановятся, захочет — и они потекут вновь. Захочет — конец света наступит, — все в его власти. Иначе говоря, реальность — это не то, что творится за окном, а то, что об этом написано.
Роман-обманка заканчивается неожиданно: в последней главе говорится о спасшихся, читателю открывается панорама деревни, о которой прежде ничего не рассказывалось, финал получает ярко религиозную окраску, наконец-то становится ясной «мораль». Критики ошибались, утверждая, что финал нелогичен. Рамю, все укрыв от читателя, словно случайно завершает роман таким образом.
Столь долго сдерживаемая развязка — третье измерение текста — скрывает от нас рассказчика, к тому времени все и так о нем позабыли, следя за последовательностью событий, отыскивая привычную сюжетную канву. Автор продолжает рассказывать, описывать, но себя больше не упоминает, его «я» исчезло из повествования, уступив место тем, кто может спастись. Среди них его нет, как нет и среди погибших. Голос его звучит откуда-то издалека.
Как описать мир, в котором больше не существует порока, если язык романиста принадлежит миру греховному? Рамю пытался ответить на этот вопрос задолго до того, как начал работать над Небесной твердью (Terre du ciel). Заглянуть по ту сторону смерти писатель старался множество раз: отголоски текста об иной жизни мы находим еще в 1910 г., когда в сборнике Повести и отрывки (Nouvelles et morceaux) были опубликованы рассказы Небесный покой (La Paix du ciel) и Бедный корзинщик (Le Pauvre Vannier).
В Небесном покое речь идет о безымянном человеке, воскресшем и вновь оказавшемся в своей деревне, воссозданной по образцам минувшего. Он снова встречается с женой Марией, которая умерла прежде него. Они любят друг друга, но у женщины не осталось воспоминаний о земной жизни, тогда как муж сожалеет об утрате глубины чувств: он думает о давних горестях, о том, как сильны были страдания, которых в вечном покое он уже не испытает. Однако воспоминания постепенно стираются, и он воссоединяется с небесным миром. В рассказе Бедный корзинщик Рамю повествует о старом Ансельме, решившем отправиться в горы и идти, пока не упадет от изнеможения, поскольку никому из людей он больше не нужен. В спустившейся на мир великой тьме он вдруг различает, что горы запылали и стали прозрачными, а впереди раскрылось ущелье. Ансельм направляется туда и попадает в рай, но уже через несколько дней начинает скучать по своему ремеслу. Старик не может отыскать ивовых прутьев и решает сходить за ними. Его предупреждают, что в следующий раз вход в мир праведников может оказаться закрыт. Через некоторое время пастухи находят в горах тело Ансельма. Неизвестно, был рай предсмертным видением или же Ансельм в действительности недолгое время пробыл среди избранных. Этот сюжет Рамю позаимствовал из новеллы Вход в рай (Der Gang ins Paradies), вошедшей в сборник О чем рассказывают жители Альп. Сказки и предания Воле (Was die Sennen erzahlen. Marchen und Sagen aus dem Wallis), опубликованный в 1907 г. в Берне. Позже Рамю объединит мотивы альпийских легенд с библейскими; странствующего корзинщика, который не может отыскать себе места, мы увидим в романе Смерть повсюду, а по заснеженной горной тропинке пустится, ища свою смерть, никому не нужная старая Маргерит в Царствовании злого духа. К миру, в котором больше нет ни времени, ни смерти, Рамю вернется через шесть лет, когда с июня 1916 г. по август 1917 г. будет сочинять роман Воскрешение тел (La Resurrection des corps) — именно так называлась первая версия. В конце этой версии Рамю отчасти дает ответ, как и почему слова земные могут возвыситься до мира горнего: слова — ничто, но выраженные в них устремления — все! Тем не менее, Рамю оставляет этот проект на неопределенное время, признавшись в дневнике, что в произведении «не хватает реальности».
