Вести ниоткуда, или Эпоха спокойствия - Моррис Уильям

А. В. Каменский

Глава I

Кентский народ [83]

Иногда я бываю вознагражден за все мои житейские заботы неожиданно приятными видениями. Конечно, не наяву, а когда засыпаю. Мои сны своего рода архитектурные сюрпризы. Я вижу прекрасное здание благородного стиля, как бы нарочно воздвигнутое для меня, и вижу его отчетливо, как наяву, без всякой неопределенности или несуразности, присущей снам, с полной ясностью и логичностью всех подробностей. Мне снится, например, дом елизаветинской поры: часть здания старинная, XIV века, остальное – искажения времен королевы Анны, Уильяма и Виктории. Они портят, но не уничтожают первоначальный стиль. Дом стоит в старой деревне на месте, когда-то расчищенном среди лесов и песков Сассекса. Или я вижу старинную, необыкновенно интересную с виду церковь и рядом с ней остаток домашней постройки XV века среди довольно живописной выштукатуренной эссекской фермы. Церковь вполне подходит к остальному, к дремотным вязам и задумчивым курам, которым скребут подстилку на дворе фермы; стоптанная желтая солома настлана вплоть до низа церковных дверей норманнского стиля, с богатой резьбой. Или же иногда я вижу великолепную коллегиальную церковь, без малейших следов реставрации усердствующих пасторов и архитекторов. Она стоит посреди островка стройных деревьев и домиков из серого камня и глины, крытых соломой и обсаженных цветами, на узкой полоске ярко-зеленых заливных лугов, тянущихся между широко раскинувшимися уилтширскими холмами, которые так любил Уильям Коббет. Или же моему взору представляется никогда не виданная прежде, но все же хорошо знакомая группа домов в серой деревушке у верховьев Темзы; над домами вырисовываются нежные очертания церкви XIV века. Иногда даже я вижу здания минувших времен, не пострадавшими от жалкого утилитаризма, которому нет дела до красоты и истории. Так, однажды, когда я путешествовал (во сне) вниз по хорошо памятным изгибам Темзы, между Стритли и Уоллингфордом, там, где подножие холмов Уайт-Хорс отступает от широкого потока, я увидел совершенно явственно средневековый город, кровли домов, башню и колокольню в ограде старинных серых стен, не тронутых со времен, воздвигнувших их строителей. Все это я видел во сне яснее, чем мог бы вызвать в воображении наяву.

Вот почему, если бы мне приснился и на этот раз чисто архитектурный сон, в этом не было бы для меня никакой новизны. А между тем мне предстоит рассказать об очень странных и неожиданных происшествиях, совершившихся после того, как я заснул. Мое пребывание в призрачной стране началось с того, что мне казалось вполне возможным прочесть лекцию в одно и то же воскресенье в Манчестере и Митчем-Фер-Грине в половине двенадцатого ночи; мне казалось, что я отлично поспею в оба места. Затем я пустил в ход все свое красноречие, читая перед большой аудиторией под открытым небом – в том костюме, в каком я действительно был в ту минуту, то есть в ночной сорочке (во сне костюм этот был дополнен только панталонами без подтяжек). Неприличие моего костюма настолько меня угнетало, что серьезные лица слушателей (занятые придумыванием сокрушительных антисоциалистических вопросов, они, очевидно, не замечали, как я одет) стали расплываться, и мой сон рассеялся. Я проснулся (как мне казалось) и увидел, что лежу на земле у дороги, около дубовой рощи за какой-то деревней.

Я поднялся, протер глаза и оглянулся. Местность показалась мне незнакомой, хотя по общему характеру пейзажа это была обыкновенная английская равнина, кое-где принимающая холмистые очертания. Дорога была узкая, но чрезвычайно прямая, так что я сразу признал ее частью римской дороги. По всему пространству раскинуты были рощи, и вдали виднелись две-три большие деревни и маленькие деревушки, кроме той, возле которой я очутился, отделенный от нее фруктовыми садами, где уже начинали краснеть на деревьях ранние яблоки. По другую сторону дороги и рва, который тянулся вдоль нее, было небольшое пространство в четверть акра, аккуратно огороженное живой изгородью. Внутри него росли в большом количестве белые маки, а также, насколько я мог разглядеть через забор, несколько кустов ярко-красных роз – кажется, тот единственный сорт, из которого изготовляют розовую воду. На остальном пространстве не было оград, но все оно было вспахано большей частью узкими полосами и засеяно разными злаками. По другую сторону соседнего леска поднималась высокая колокольня, белая и совершенна новая, очень смелого рисунка, грациозная, без манерности и чисто английского типа. Колокольня, так же как пахотная земля без изгороди, необычное изящество и аккуратность обведенного изгородью цветника и плодовых садов, удивила меня в первую минуту. Я видел, что колокольня только что выстроена, но не мог понять, как современный архитектор создал нечто подобное. Кроме того, я привык к загороженным полям и к неряшливому, разоренному виду деревень в наше время. Понятно поэтому, что аккуратность и прибранность полей, похожих на сады, изумили меня. Но через несколько минут удивление мое прошло. И если то, что я видел и слышал после того, вам покажется странным, то помните, что мне это тогда совсем не представлялось необычным – за некоторыми исключениями, о которых я вам скажу. Затем, предупреждаю раз навсегда, что если бы я вам дословно передавал то, что мне говорили, то вы едва ли поняли бы слова моих собеседников, хотя они говорили по-английски. Я же тогда отлично их понимал.

Начинаю рассказ. Когда я потянулся и повернулся лицом к деревне, я услышал топот лошадиных копыт по дороге. Издали показался всадник – он ехал рысью, и слышен был лязг металла. Доехав до меня, он только кивнул головой, не обращая больше на меня внимания. На нем были латы из стали и кожи, он был опоясан мечом, и за плечами у него был серп с длинной рукоятью. Вооружение его было фантастической формы и прекрасной работы, но странность его уже не поражала меня; я освоился с его видом и только пробормотал про себя: «Это, должно быть, гонец к сквайру». Затем я решительным шагом направился в деревню. Не удивляла меня также и моя собственная одежда, хотя она и могла поразить своей необычностью. На мне было черное суконное платье, спускавшееся ниже колен, с красивой вышивкой на вороте и обшлагах, с широкими рукавами, собранными у кистей рук; на голове был капюшон с каким-то свешивавшимся мешком; широкий пояс из красной кожи обхватывал мою поясницу. С одной стороны к нему были привешены красиво вышитая сумка и футляр из черной кожи с вытесненной на нем охотничьей сценой; я знал, что это футляр для чернильницы и пера. С другой стороны пояса висел маленький нож в ножнах – орудие обороны лишь на случай крайней нужды.

Вступив в деревню, я не увидал (и уже не ожидал, что увижу) ни одного здания, похожего на наши теперешние, хотя многие были совершенно новые. Так, например, церковь была, видимо, недавно отстроена. Она была очень просторна и привела меня в восторг своей чрезвычайной красотой, изяществом и удобством. Внутренняя отделка алтарной части была, по-видимому, только что закончена: каменная пыль еще покрывала белым слоем летнюю траву под резными окнами. Почти все дома построены были из дубовых срубов, обмазанных глиной или известкой; в некоторых нижний этаж был из щебня, а окна и двери из хорошо обтесанного песчаника. Большинство домов были украшены красивой своеобразной резьбой, и хотя некоторые дома уже приходили в ветхость, все же в каждой подробности заметно было то же изящество, законченность и даже красота, которые уже поразили меня в полевом хозяйстве. Крыши домов были дубовые, большей частью посеревшие, как камень; один только дом был совершенно новый, и крыша его светло-желтая. Это был угловой дом, и в одном его углу была резная ниша, а в ней стояла ярко разрисованная фигура с якорем в руках, очевидно, святого Климента, так как в доме жил кузнец. Недалеко от восточного конца кладбищенской стены стоял большой каменный крест, такой же новый, как церковь; на верхушке его было прекрасно вырезанное распятие, обвитое листвой. К подножию креста вели широкие каменные ступени, образуя восьмиугольник, где сходились три дороги из других деревень. Площадь вокруг креста была так просторна, что там могла свободно стоять толпа в тысячу человек.