Жорис-Карл Гюисманс - В пути
«Чин, положенный для братии в обычные дни — от Пасхи до Воздвижения Святого Креста.
Встать в два часа.
Час первый и обедня в пять с четвертью.
Работа — согласно назначению.
В девять часов конец работы и перерыв.
Сексты в одиннадцать.
Анжелюс и трапеза в одиннадцать с половиной.
Полуденный отдых после трапезы.
Конец отдыха в половине второго.
Ноны и работа — пять минут спустя по пробуждении.
Окончание работы в четыре с половиной; перерыв.
Вечерня и после нее молитва в пять с четвертью.
В шесть ужин и перерыв.
В двадцать пять минут восьмого повечерие.
В восемь отхождение ко сну».
Перевернув листок, увидел на обратной стороне другое расписание, озаглавленное:
«Чин зимний. От Воздвижения Святого Креста до Пасхи».
Вставали так же, но ложились спать часом раньше. Обеденная трапеза отодвигалась с половины двенадцатого до двух часов. Уничтожался полуденный отдых и вечерняя трапеза. Канонические службы совершались позже, кроме вечерни и повечерия, указанных вместо пяти с четвертью и двадцати пяти минут восьмого — в четыре с половиной и шесть с четвертью.
— Не весело средь ночи вставать с постели, — вздохнул Дюрталь. — Полагаю, что богомольцы не подчинены этому военному уставу.
А это — для меня, — и взяв другой картон, прочел заглавие:
«Правила для богомольцев с Пасхи до Воздвижения Святого Креста».
— Исследуем их. — И он углубился в рассмотрение распорядков утреннего и вечернего, соединенных вместе.
Утро часы
Вечер часы
4 Встать при звонах Анжелюса. 1 1/2 Конец отдыха. Четки.
4 1/2 Молитва и созерцание. 2 Вечерня и повечерие.
5 1/4 Час первый. Обедня. 3 Третье созерцание.
6–7 Испытание. 3 1/4 Духовное чтение.
7 Завтрак (не ждать друг друга). 4 1/4 Утреня. Часы
7 1/2 Шествие на Голгофу. 5 1/4 Размышление. Вечерня с пением.
8 Сексты и Ноны. 5 1/2 Испытание. Молитва.
8 1/2 Второе созерцание. 6 Ужин. Отдых.
9 Духовное чтение. 7 Литания, великое молчание.
11 Поклонение и испытание. Час третий. 7 1/4 Присутствие за повечерием.
11 1/2 Анжелюс, обед, отдых. 7 1/2 Песнь Salve Regina, Анжелюс
12 1/4 Полуденный сон. Великое молчание. 7 3/4 Особое испытание. Отхождение ко сну.
— Это выполнимее: 4 часа утра — время терпимое! Но я ничего не понимаю. Богослужебные часы не совпадают на этой карте со службами монахов. И к чему здесь две вечерни и повечерия? Мне совсем не по душе эта мелочность, эти приглашения столько-то минут созерцать, столько-то читать! У меня не такой рыхлый дух, чтоб я мог его вылить в эту вафельницу! Положим, я волен делать, что угодно. Кто проверит, что творится во мне, созерцаю я, например, или нет…
Ах, да, — есть еще правило на обратной стороне, продолжал он, перевертывая карту. Устав с сентября, меня он не касается. Почти одинаков с летним, а это послесловие относится к обоим расписаниям:
«Примечание:
1) Молитва по служебнику может быть заменена малым прославлением Святой Девы.
2) Господа богомольцы приглашаются исповедаться в первые же дни после прибытия, чтобы освободить к созерцанию свой дух.
3) Следует после каждого созерцания прочесть соответствующую главу „Подражания Христу“.
4) Наиболее благоприятное время для исповеди и шествия на Голгофу от 6 до 9 часов утра и от 9 утра до 2 вечера, а летом — от 2 до 5 вечера.
5) Прочесть таблицу предостережений.
6) Желательно не заставлять себя ждать в часы трапез.
7) Лишь отец гостинник управомочен пещись о нуждах господ богомольцев.
8) Не имеющие книг могут получать их в убежище».
— Исповедь! Единое только это слово вынес он из цепи правил. Пора, однако, о ней подумать!
Мороз пробежал у него по коже. Надо поговорить с отцом Этьеном, когда придет.
Недолго продолжалось его немое сокрушение, почти сейчас же вошел монах и спросил:
— Заметили вы, чего не хватает вам и что может вам потребоваться?
— Нет, отец мой; но я попросил бы немного более воды…
— Нет ничего легче. Вам каждое утро будут приносить большой кувшин.
— Благодарю вас…
Я начал обозревать регламент.
— Дело вот в чем, — объяснил монах: — от вас требуется в точности, без малейших послаблений, соблюдать богослужебные часы. Упражнения, указанные на карте, не обязательны. В том виде, как они намечены, они не бесполезны людям первой молодости или лицам, лишенным всякого почина. Остальных они скорее стеснили бы, — по крайней мере, на мой взгляд. Основное наше правило — не слишком заниматься богомольцами, предоставлять их влиянию уединения, и вам самому предстоит разрешить вопрос о наиболее благочестивом употреблении вашего времени. Я не потребую от вас ни одного из предписанных здесь чтений, позволю себе только настойчиво предложить вам читать «Малое прославление Пречистой Девы». Оно есть у вас?
— Вот, ответил Дюрталь, протягивая тоненькую книжку.
— У вас очаровательный экземпляр, — заметил отец Этьен, перелистывая роскошно отпечатанные красным и белым страницы. Остановившись на одной из них, он громко прочел третью утрени.
— Какая красота! — воскликнул он. Восторгом засияло вдруг его лицо, загорелись глаза, дрожали державшие книжку пальцы. — Да, — произнес гостинник, закрывая требник, — особливо читайте его у нас, вы знаете, что Пресвятая Дева — истинная покровительница, истинная игуменья траппистов! — Помолчав, он продолжал: — В письме к аббату Жеврезе я определил продолжительность вашего пребывания здесь в восемь дней, но, разумеется, гостите у нас, сколько заблагорассудится, если не соскучитесь.
— Я хотел бы продлить между вами мои дни, но это зависит от того, как мое тело справится с борьбой. У меня больной желудок, я боюсь за него, и на всякий случай попрошу вас, будьте добры, как можно скорее пригласите мне духовника!
— Хорошо, завтра вы увидите его. Я заявлю о вас сегодня вечером, после повечерия. Что касается пищи, то, если вы не удовлетворитесь ею, я могу дополнительно назначить вам яйцо. Но на этом мои полномочия кончаются — ни рыбы, ни мяса: устав воспрещает их безусловно. Только овощи и, сознаюсь, не весьма изысканные! Впрочем час ужина близок, и вы увидите сейчас сами. Если хотите, я покажу вам трапезную, где вы повечеряете вместе с господином Брюно.
Спускаясь по лестнице, монах продолжал: Брюно — человек, отрекшийся от мира и, не произнеся обетов, живущий под монастырской сенью. Таких, как он, чин наш именует «посвященными». Он муж мудрый и благочестивый, не сомневаюсь, что понравится вам. За трапезами будет вашим собеседником.
— Я все остальное время следует хранить молчание? — спросил Дюрталь.
— Да, но если вам что требуется, обращайтесь ко мне, и я всегда отвечу. Устав наш не терпит никаких смягчений в вопросе молчания, а равным образом, и в соблюдении предписанных часов вставанья, сна, церковных служб. В этом надлежит выполнять его со всею точностью.
— Хорошо, — ответил Дюрталь, слегка смущенный строгим тоном инока. — Еще одно: в моем расписании есть статья, приглашающая меня ознакомиться с таблицей предостережений, — но у меня нет такой таблицы!
— Она вывешена на лестничной площадке, возле вашей комнаты. Прочтите ее завтра, когда встанете с постели. Входите! — И он толкнул одну из дверей в нижнем коридоре, как раз против аудитории.
Дюрталь поклонился пришедшему туда до них пожилому господину. Познакомив их, монах исчез.
Все кушанья стояли на столе: два яйца на блюде, миска рису, другая с фасолью, банка меду.
Брюно прочел «Будь благословенна» и начал угощать Дюрталя.
Подал ему яйцо.
— Для парижанина печальный ужин, — заметил он с улыбкой.
— О! Яйцо и вино скрашивают все. Сознаюсь, я боялся, что мне предстоит пить одну чистую воду!
Они дружески беседовали.
Брюно оказался человеком любезным и изысканным. Добрая улыбка освещала его аскетический облик, желтое, суровое лицо, изрытое морщинами.
С благодушной откровенностью отвечал он на любопытные расспросы Дюрталя, рассказал, что после бурной жизни ощутил перст благодати и удалился от мира, чтобы годами лишений и молчания искупить свои грехи и прегрешения других.
— И вы никогда не скучали здесь?
— Ни разу за пять лет пребывания моего в пустыни. Быстро мчится время в распределении траппистов.
— Вы участвуете во всех упражнениях братии?
— Да. Но с той разницей, что ручной труд я заменяю созерцанием в келье. Как посвященный, я мог бы, по желанию, не вставать к нощному бдению в два часа утра, но для меня великое наслаждение — петь до рассвета сияющие бенедиктинские псалмы. Но вы слушаете меня и не едите. Могу я предложить вам еще немного рису?
