Пэлем Вудхауз - Том 13. Салли и другие
— …и пошарив в недрах сейфа, нашел футляр с жемчужным ожерельем и, естественно, решил, что это ваше…
— …и немедленно наложил на него лапу. Очень благородно с твоей стороны, Берти, я ценю твою заботу. Если бы ты не улизнул утром из дома, я бы тебя предупредила, что Том распорядился, чтобы в доме все положили свои ценности в сейф, но ты укатил в Лондон. Зачем, хотелось бы знать, между прочим.
— За дубинкой, прежде принадлежавшей сыну тети Агаты Тосу. У меня начались неприятности. Угрозы.
Тетя Далия посмотрела на меня с восхищением. Видно было, что она глубоко тронута.
— Так это ты, мое золото, — дрогнувшим голосом произнесла она, — доставил сюда свинчатку? Я-то приписала ее появление непосредственно моему ангелу-хранителю. О, Берти, если я когда-нибудь называла тебя безмозглым болваном, которому полагается уютное место в сумасшедшем доме, я беру все свои слова назад.
Я кратко поблагодарил ее.
— Но что будет теперь?
— Теперь я крикну трижды «ура» и примусь разбрасывать розы из своей шляпы.
Я нахмурился с некоторым раздражением.
— Я говорю не о вас, престарелая родственница, а о вашем племяннике Бертраме, каковой племянник сидит по пояс в густом супе, где и может с минуты на минуту бесследно утонуть. У меня в кармане чьи-то жемчуга…
— Мамаши Троттер, я их узнаю! Она надевает их по вечерам.
— Прекрасно. С жемчугами, значит, разобрались. Они принадлежат, как мы выяснили, мамаше Троттер. Теперь вопрос, что с ними делать?
— Как что, положить обратно.
— В сейф?
— Именно. Положи их обратно в сейф. Замечательная мысль. Как это мне самому в голову не пришло?
— Вы попали в самую точку. Да, я пойду положу их обратно в сейф.
— Я бы на твоем месте не стала откладывать. Отправляйся прямо сейчас.
— Иду. Да, кстати, приехала Дафна Долорес Морхед. Она сейчас в саду вместе с Сыром.
— Ну, и как она тебе?
— Глаз не отвести, если мне позволено воспользоваться этим выражением. Я и не представлял себе, что бывают такие роскошные романистки.
Я готов был и дальше описывать отрадное впечатление произведенное на меня красотой юной гостьи, но тут пороге возникла фигура мамаши Троттер. Она бросила меня взгляд, явно оценивающий мое присутствие как совершенно излишнее.
— О, добрый вечер, мистер Вустер, — холодно произнесла мамаша Троттер. — Я рассчитывала застать вас одну, миссис Трэверс, — добавила она со свойственным ей тактом, которым она славится на весь Ливерпуль.
— Я должен, к сожалению, удалиться, — успокоил я ее. — Всего вам наилучшего.
— И вам того же.
— Ну-с, пока, пока. — И я ринулся в холл приободренный, поскольку, по крайней мере, часть моих бед с минуты на минуту должна была с моих плеч свалиться. Если, конечно, сейф не успели запереть.
Сейф запереть не успели. Я подошел и уже готов был вытащить из кармана футляр и пихнуть на место, как за спиной у меня раздался голос. Я обернулся, как вспугнутый олень, и увидел Л.Дж. Троттера.
Со времени моего приезда в Бринкли-Корт я почти не имел случая пересечься с этим крысомордым старикашкой. Он еще тогда, во время ужина, которым я их угощал, показался мне не особым любителем молодого общества. Поэтому я слегка удивился, что сейчас он как будто бы не прочь завести со мной разговор, и пожалел, что он не выбрал для этого более подходящий момент. Имея при себе проклятое ожерелье, я жаждал только одного — остаться в одиночестве.
— Эй, — обратился он ко мне. — Где ваша тетя?
— У себя в комнате, — ответил я. — Разговаривает с миссис Троттер.
— Да? Ладно. Увидите ее, скажите, что я лег спать. Это меня удивило.
— Спать? Но еще ведь совсем рано.
— У меня опять разыгралась моя диспепсия. У вас не найдется при себе таблетки от расстройства?
— К сожалению, нет. Не захватил.
— Черт! — ругнулся он и потер себе живот. — У меня страшная боль, кажется, будто я проглотил двух диких кошек. Постойте-ка, — вдруг сменил он тему, — почему это сейф стоит открытый?
Я подкинул ему мысль, что, по-видимому, его кто-то отпер, и он кивнул в подтверждение моей теории.
— Безобразие, — сказал он. — Возмутительная неосторожность. Так что угодно могут украсть.
И прямо у меня на глазах подошел и ткнул дверцу. Она с лязгом захлопнулась.
— Охх! — прокряхтел он, опять потер живот, кивнув, пожелал мне доброй ночи и зашагал вверх по лестнице. Я словно примерз к полу. Ну, просто как жена Лота.
Троттер ушел, и вместе с ним улетучилась всякая возможность для меня запихнуть что-либо обратно в сейф.
19Я не стану утверждать, будто у меня уж такое необыкновенно богатое воображение, пожалуй, что нет, но в ситуации, вроде выше описанной, и не требуется особенно богатого воображения, чтобы представить себе, что теперь будет. Отчетливо, как верхнюю строку в таблице окулиста, я увидел, какое будущее ждет Бертрама.
Мне ясно представилось, как у захлопнутой дверцы сейфа стоим мы с полицейским инспектором, да при нем еще силы поддержки в лице крайне неприятного с виду сержанта.
— Вы пойдете добровольно. Вустер? — спрашивает инспектор.
— Кто? Я? — говорю я, весь дрожа. — Я вас не понимаю.
— Ха-ха! — смеется инспектор. — Вот остряк, а, Фодерингей?
— Шутник, сэр, — отвечает сержант. — Я даже усмехнулся, ей-богу.
— Теперь уже поздно для таких штучек, приятель, — гнет свою линию инспектор, снова приняв суровый вид. — Кончились ваши игры. Мы располагаем доказательством, что вы приблизились к этому сейфу и извлекли из него ценное ожерелье, собственность миссис Л.Дж. Троттер. Если это не означает для вас пять лет в кутузке, я проиграл пари.
— Но уверяю вас, я думал, что оно принадлежит тете Далии.
— Ха-ха, — смеется инспектор.
— Ха-ха, — подпевает за ним сержант
— Очень правдоподобная история, — говорит инспектор. — Расскажите ее присяжным и посмотрите, как они е оценят. Фодерингей, наручники!
Вот какая картина возникла у меня перед глазами, пока стоял перед захлопнутой дверцей сейфа, весь съежившись, как присоленная устрица. За окнами в саду птицы пели свою вечернюю песню, а мне чудилось, будто каждая из них исполняет собственную арию на слова: «Да, братцы, загремел Вустер. Теперь мы не увидим Вустера несколько лет. Ах, какая жалость, какая жалость. Был славный парень, пока не ушел в криминал».
Тяжелый стон вырвался из моей груди, но прежде чем за ним последовал второй такой же, я уже мчался в комнату к тете Далии. На ее пороге меня встретила мамаша Троттер, посмотрела на меня строгим взглядом и прошествовала мимо, а я вошел к престарелой родственнице. Она сидела в кресле, прямая, как доска, и глядела перед собой невидящими глазами. Мне сразу стало ясно, что опять случилось нечто, покрывшее черным инеем ее солнечную душу. Сочинение Агаты Кристи валялось на полу, явно соскользнувшее с ее колен в тот миг, когда она содрогнулась от ужаса.
Как правило, заставая эту честнейшую старушку в состоянии глубокой подавленности, я имел обыкновение приводить ее в норму, шлепая ее ладонью между лопатками и призывая держать хвост пистолетом, но сейчас личные беды не оставляли мне досуга на воодушевление теток. Можно было не сомневаться, что какие бы катастрофы и катаклизмы ни случились у нее, они не могли равняться с теми, что обрушились на меня.
— Послушайте, — сказал я, — произошла ужасная вещь! Тетя Далия мрачно кивнула. Мученица на костре была бы жизнерадостнее.
— Можешь поставить свои лиловые носки, что так оно и есть, — отозвалась она. — Мамаша Троттер сбросила маску, будь она проклята. Она положила глаз на Анатоля.
— А кто бы не положил?
Минуту мне казалось, что моя тетя сейчас вскочит и влепит любимому племяннику порядочную оплеуху, но усилием воли ей удалось себя успокоить. Конечно, «успокоить» — не то слово, внутри она продолжала вся кипеть, но ограничила проявления гнева областью устного слова.
— Ты что, не понял, осел ты эдакий? Она открылась и изложила свои условия. Заявила, что позволит Троттеру купить у меня «Будуар», только если я уступлю ей Анатоля.
Вы можете судить о том, как я переволновался, по тому, что в душе у меня на эту страшную весть ничто не отозвалось. При других обстоятельствах, услышав даже о самой отдаленной угрозе того, что сей несравненный податель блюд может выйти в отставку и переправиться к Троттерам, «в пустынном воздухе теряя аромат»,[54] — услышав такое, я бы наверняка побледнел, задохнулся и не устоял на ногах, но теперь, повторяю, я выслушал это известие с совершенным спокойствием.
— Вот как? — только и переспросил я. — Вы послушайте, родная старушенция, что было. Я только подошел к сейфу и собрался было засунуть на место троттеровские жемчуга, как этот непотребный Л.Дж. Троттер очень заботливо взял и захлопнул дверцу, пресекши, тем самым, мои усилия и старания и поставив меня в крайне безвыходное положение. Я весь дрожу, как осиновый лист.
