Пэлем Вудхауз - Том 13. Салли и другие
Вы можете судить о том, как я переволновался, по тому, что в душе у меня на эту страшную весть ничто не отозвалось. При других обстоятельствах, услышав даже о самой отдаленной угрозе того, что сей несравненный податель блюд может выйти в отставку и переправиться к Троттерам, «в пустынном воздухе теряя аромат»,[54] — услышав такое, я бы наверняка побледнел, задохнулся и не устоял на ногах, но теперь, повторяю, я выслушал это известие с совершенным спокойствием.
— Вот как? — только и переспросил я. — Вы послушайте, родная старушенция, что было. Я только подошел к сейфу и собрался было засунуть на место троттеровские жемчуга, как этот непотребный Л.Дж. Троттер очень заботливо взял и захлопнул дверцу, пресекши, тем самым, мои усилия и старания и поставив меня в крайне безвыходное положение. Я весь дрожу, как осиновый лист.
— И я тоже.
— Что теперь делать, не представляю себе.
— И я не представляю себе.
— Я напрасно ломаю голову, ища выход из этого, как говорят французы, impasse.
— Я тоже. — Она в сердцах запустила Агатой Кристи в подвернувшуюся вазу. Моя тетя, когда негодует, всегда проявляет склонность швырять и пинать всякие вещи. В Тотли-Тауэрс во время одного из наших самых бурных совещаний она перебила у меня в спальне все, что стояло на каминной полке, включая терракотового слона и фарфорового пророка Самуила в младенчестве за молитвой. — По-моему, ни одной женщине в истории не приходилось решать такие вопросы. С одной стороны, на мой взгляд, жизнь без Анатоля…
— У меня на руках это дорогое жемчужное ожерелье, собственность миссис Л.Дж. Троттер, и когда его пропажа…
— …совершенно невозможна. С другой…
— …обнаружится, поднимется страшный шум и гам, вызовут полицейских инспекторов с сержантами…
— …стороны, мне необходимо продать «Будуар», иначе мне не на что будет выкупить из заклада мое ожерелье…
— …и меня схватят с поличным, как говорится, горяченьким.
— Горяченьким!
— Вы ведь не хуже меня знаете, что ждет человека, схваченного с поличным, горяченьким.
— А холодненьким? — мечтательно вздохнула тетя Далия. — Как подумаю о его заливных креветках на льду так сразу же говорю себе, что надо быть безумной, чтобы согласиться на жизнь без Анатоля. Ах, его Selle d'agneau 'a la Greque! Его de poulet roti petit Due! И эти Nonats de la Mediterrande au Fenouil![55] Но потом я спохватываюсь, что надо быть практичной. Мне во что бы то ни стало надо получить обратно ожерелье, и если для этого потребуется… Боже милосердный! — возопила она (если тут подходит это слово), и каждая черточка ее лица выразила страдание. — Но что скажет Том, когда узнает, что Анатоль покидает нас?
— А что он скажет, когда узнает, что его племянник угодил за решетку?
— Как ты сказал?
— Я сказал: угодил за решетку.
— Кто это собирается угодить за решетку?
— Как, кто? Я.
— За что это?
Я устремил на нее взор, какого, строго говоря, ни один племянник не должен устремлять на родную тетку. Но я пришел в страшное негодование.
— Вы что же, меня не слушали?! — горячо спросил я ее. Она не менее горячо мне ответила:
— Разумеется, я тебя не слушала. Неужели ты воображаешь, что, когда мне угрожает потеря лучшего повара на всю Центральную Англию, я могу еще уделять внимание твоим дурацким разговорам? Что ты там болтал?
Я выпрямился. Слово «болтал» больно ранило меня.
— Я просто сообщил вам, что Л.Дж. Троттер захлопнул дверцу сейфа, в результате чего я не смог положить злосчастное ожерелье на место, и похищенная драгоценность осталась у меня на руках.
— Ну и что?
— Я также рискнул предсказать, что не успеем мы оглянуться, как сюда явятся полицейские инспекторы с сержантами, сграбастают меня в охапку и уволокут в кутузку.
— Какая ерунда. Почему кто-то может подумать, что ты к этому как-то причастен?
— Ха-ха, — произнес я. Этакий короткий, горький смешок. — Вам не кажется, что когда эта штука обнаружится у меня в кармане, могут возникнуть некоторые подозрения? Того гляди меня задержат, найдут при мне краденое, и не надо читать много детективных романов, чтобы знать, каково приходится злосчастным, у которых при себе находят краденое. Им достается так, что не обрадуешься.
Тетя Далия пришла в волнение. В благополучные времена моя тетя бывает непредсказуема, насмешлива и придирчива, когда я был моложе, она нередко давала мне по уху, если находила, что мое поведение того заслуживает; но стоит черным тучам сгуститься над Бертрамом, и она — в гуще схватки работает кулаками направо и налево.
— Дело плохо, — произнесла моя тетя, подняла с полу маленькую скамеечку для ног и запустила ею в фарфоровую пастушку на камине.
Я подтвердил это и добавил, что не просто плохо, а ужасно.
— Придется тебе…
— Т-с-с-с!
— Что?
— Т-с-с-с!
— Что значит: Т-с-с-с?
А зашипел я потому, что услышал за дверью приближающиеся шаги. Однако объяснить ей это я не успел, так как ручка двери резко повернулась, и вошел дядя Том.
Я определил на слух, что у моего родича, вернее — свойственника, не все в порядке. Потому что, когда у дяди Тома на душе забота, он бренчит ключами. Сейчас ключи тарахтели так, будто дядя играет на ксилофоне. А выражение лица было мрачное и страдальческое, какое у него появляется при известии, что на конец недели ожидаются гости.
— Это наказание Божие! — воскликнул дядя Том, весь клокоча.
Тетя Далия постаралась скрыть собственную тревогу за улыбкой, которую она, наверное, считала приветливой.
— Ах, это вы, Том? Заходите, заходите, составите нам компанию. Что вы называете наказанием Божьим?
— Все вот это. Я расплачиваюсь за то, что по слабости характера позволил вам пригласить сюда этих проклятых Троттеров. Так и знал, что случится что-нибудь ужасное. Чувствовало мое сердце. Когда в дом набиваются такие люди, того и жди несчастья. Само собой понятно. У него лицо, как у крысы, у нее добрых двадцать фунтов лишнего веса, а ее сынок носит баки. Безумием было допустить, чтобы они переступили наш порог. Вам известно, что произошло?
— Нет. Что же?
— Кто-то украл ее ожерелье!
— Боже правый!
— Я так и думал, что вы воскликнете: «Боже правый!» — с мрачным удовлетворением в голосе сказал дядя Том. — Сейчас она остановила меня в коридоре и попросила открыть сейф, так как она хочет надеть к сегодняшнему ужину свои жемчуга. Я отвел ее в холл, отпер сейф, а их там не оказалось.
Я мысленно приказал себе сидеть тихо.
— Вы хотите сказать, они пропали? — уточнил я. Он бросил на меня довольно раздраженный взгляд.
— Ты соображаешь быстро, как молния, — заметил он. Ну, а что в этом дурного?
— Но как это могло случиться? — спросил я. — Разве сейф был открыт?
— Закрыт. Но, по-видимому, я оставил его открытым. Суета с обмороком этого треклятого Сидкапа могла отвлечь мое внимание.
Тут он чуть было опять не сказал, что, мол, вот какие веши случаются, когда пускают в дом подобную публику, но не сказал, верно вспомнил, что его он пригласил сам.
— Так что вот, — сердито продолжал дядя Том. — Должно быть, кто-то оказался возле сейфа, когда мы поволокли его наверх, увидел, что дверца сейфа открыта, и воспользовался удобным случаем. Старуха Троттер всполошилась, я едва уговорил ее немного обождать и не посылать сразу за полицией. Сказал, что надо сначала тихо самим провести расследование, это может принести результат получше. Скандал нам совсем ни к чему. Но навряд ли бы я ее уломал, если бы не молодой Горриндж, он подошел и поддержал меня. Вполне толковый юнец, этот Горриндж, хотя и носит баки.
Я непринужденно откашлялся. По крайней мере, постарался, чтобы получилось непринужденно.
— Какие же шаги вы намерены предпринять, дядя Том?
— Я намерен во время ужина извиниться и уйти, сославшись на головную боль, — она у меня и вправду имеется, да будет вам известно, — и обыскать все комнаты. Глядишь, может быть, и нападу на след. А пока что пойду выпью. Вся эта история на меня очень неприятно подействовала. Не хочешь пойти со мной пропустить по рюмочке, Берти, мой мальчик?
— Я, пожалуй, еще останусь, если вы не против, — ответил я. — Мы тут с тетей Далией беседовали о том о сем.
Дядя Том исполнил финальное арпеджио на ключах.
— Ладно, как угодно. Но мне, в моем теперешнем состоянии, кажется странным, что кто-то может отказаться от выпивки. Ни за что бы не поверил, что такое возможно.
Дверь за дядей Томом закрылась, и тетя Далия с хрипом выдохнула воздух.
— Уфф! — произнесла она.
Я нашел, что это метко сказано.
— Что нам теперь делать, как вы думаете? — спросил я ее.
— Я знаю, что бы я хотела сделать: поручить разрешение всех наших трудностей Дживсу, если бы некоторые умники не умудрились отпустить его на пирушку в Лондон, когда он так нужен нам здесь.
