Пэлем Вудхауз - Том 13. Салли и другие
Однако возвращаться в сыроварню они не любят, поэтому не приходится удивляться, что вынужденный по вине почтенного мажордома прекратить военные действия, Сыр воззрился на него с плохо скрываемой злостью. Он спросил крайне нелюбезным тоном:
— Чего вы хотите?
— Дверь, сэр.
Сыр и вовсе перестал скрывать свою злость. Взгляд, устремленный им на Сеппингса, был так ею полон, что, казалось, тете Далии грозит серьезная опасность остаться без дворецкого.
— В каком смысле вы хотите дверь? Которую дверь? Какую дверь? Какого черта вам понадобилась дверь?
Мне стало ясно, что если ему не растолковать, сам он никогда не поймет, поэтому я, так уж и быть, выступил с объяснением. Я вообще люблю в таких случаях помогать людям по мере моей возможности. Поскребите Бертрама Вустера, часто говорю я, и внутри найдете бойскаута.
— Речь идет о входной двери, любезный Сыр, мой танцевальный партнер, вот какую дверь, надо полагать, имел в виду Сеппингс. Готов побиться об заклад, что в дверь позвонили. Я прав, Сеппингс?
— Да, сэр, — с достоинством ответил дворецкий тети Далии. — В дверь позвонили, и я, как предписывают мои обязанности, пришел открыть ее.
Затем, выражая всем своим видом надежду, что этого для усмирения Сыра будет довольно, он приступил к исполнению.
— Дело в том, Сыр Чеддер, мой пирожок, — заключил я объяснения, — что там за дверью, держу пари, дожидается гость.
Я не ошибся. Сеппингс открыл дверь, блеснули золотые волосы, пахнуло «Шанелью Номер Пять», и в дом вошла юная дева, да такая, которую с одного взгляда сразу можно было отнести в разряд симпомпончиков чистой воды.
Те, кто близко знает Бертрама Вустера, подтвердят, что он не из тех, кто станет разливаться соловьем, говоря о представительницах слабого пола. Бертрам Вустер сдержан и критичен. Он взвешивает каждое слово. Так что, когда я называю девушку симпомпончиком, вам должно быть ясно, что тут мы имеем дело с явлением необыкновенным. Она могла бы войти в любое собрание претенденток на корону Всемирной Королевы Красоты, и жюри расстелило бы перед ней красную ковровую дорожку. А модные фотографы бросились бы драться насмерть за право запечатлеть ее на фотопленке.
Подобно героине «Загадки Красного рака» и вообще всем героиням детективов, которые мне в жизни довелось читать, она обладала локонами цвета спелой ржи и очами васильковой голубизны. Подкиньте сюда вздернутый носик и фигурку, изобилующую изгибами наподобие игрушечной железной дороги, и вам не покажется странным, что Сыр, вложив меч в ножны, застыл перед нею с разинутым ртом, более всего похожий на человека, в которого ни с того ни с сего вдруг ударила молния.
— Миссис Трэверс тут где-нибудь? — вопросило это видение, обращаясь к Сеппингсу. — Скажите ей, что приехала мисс Морхед.
Я был ошарашен. По какой-то причине, может быть, потому, что у нее три имени, я представлял себе Дафну Долорес Морхед в виде пожилой дамы с лошадиным лицом и с пенсне в золотой оправе, подвешенным на черном шнурке к верхней пуговице. Увидев же ее воочию и в натуральную величину, я мысленно поздравил тетю Далию с мудрым решением пригласить эту красавицу в Бринкли-Корт, как я понял, чтобы способствовать продаже «Будуара». И вправду, одного ее слова, конечно, будет довольно для запускания Л.Дж. Троттера в нужном направлении. Он, конечно, превосходный, преданный муж, верный, как сталь, своей супруге, но и превосходные, верные, как сталь, мужья не могут не реагировать по полной программе, когда девушки типа Д-Д. Морхед применяют к ним свои меры воздействия.
Сыр все еще стоял, выпучив на нее глаза, точно бульдог, перед которым положили фунт сырого мяса, но теперь, когда ее васильковые глаза попривыкли к полумраку, она всмотрелась в него и издала возглас, как это ни странно, выражающий одобрение.
— Мистер Чеддер! — воскликнула она. — Ну, надо же! То-то мне показалось, что знакомое лицо. — Она еще раз пригляделась. — Вы ведь д'Арси Чеддер, тот, что выступал за Оксфорд в гребных состязаниях?
Сыр безмолвно кивнул, по-видимому, не в силах произнести ни слова.
— Я так и подумала. Мне показали вас как-то на выпускном балу. Но сейчас я вас с трудом узнала. У вас тогда были усы. Рада за вас, что их больше нет. Без усов вам гораздо лучше. Вообще я считаю, что усы — это что-то ужасное. Я всегда говорю, что мужчина, павший так низко, чтобы отпустить усы, способен даже отрастить бороду.
Этого я так оставить не мог.
— Есть усы и усы, — возразил я и покрутил свой личный ус. Но видя, что она явно с недоумением спрашивает себя, кто этот стройный, приятный незнакомец, я ткнул пальцем себе в грудь и представился:
— Вустер, Бертрам, племянник миссис Трэверс, а она, соответственно, моя тетя. Могу ли я проводить вас к ней? Она, наверное, считает минуты.
Мисс Морхед с сомнением поджала губы, как будто предложенная мною программа действий не во всем отвечала идеалу.
— Д-да, пожалуй, я думаю, надо пойти поздороваться. Однако чего мне на самом деле хочется, это осмотреть дом и сад. Здесь так живописно.
Сыр, пунцовый, как роза, частично вышел из ступора и невнятно, сдавленно забормотал, словно человек с волчьей пастью, пытающийся декламировать стихотворение «Гунга Дин».[51] Под конец у него даже получилось что-то осмысленное.
— Можно я вам все тут покажу? — сипло спросил он.
— Буду очень рада.
Тут он поспешно сказал: «Хо!» — будто спохватился, что не сказал этого раньше, и теперь торопился исправить промах. Через мгновение они уже приступили к исполнению задуманного, а я, чувствуя себя Даниилом, выходящим через служебную дверь из львиного логова, удалился в свою комнату.
Как там было прохладно и покойно! Тетя Далия полагает, что гостей надо ублажать, предоставляя к их услугам всевозможные кресла и шезлонги, и шезлонг, в который я опустился, мягко принял меня в свои объятия. Скоро я ощутил приятную сонливость, усталые вежды сомкнулись. Я заснул.
Проснулся я спустя полчаса и сразу сильно вздрогнул. Потому что, освежив мозги сном, вспомнил про полицейскую дубинку.
Вскочив в ужасе, я выбежал из комнаты. Необходимо было как можно скорее вновь завладеть этим спасительным орудием. Хотя в первом раунде нашего поединка я и одержал над Сыром верх благодаря более совершенной работе ног и более точному чувству ринга, но ведь неизвестно, когда он раскачается на второй раунд. Временная неудача может ненадолго обескуражить Чеддера, но он по-прежнему — мой лютый враг.
Свинчатка, как вы, надеюсь, помните, пролетела по воздуху, подобно падучей звезде, и приземлилась где-то у подножия дядиного сейфа. Туда я и помчался на окрыленных стопах. Вообразите же мой испуг, когда ее там не оказалось. В Бринкли-Корте постоянно что-то пропадает: садовые лестницы, полицейские дубинки, да мало ли что еще. Человеку остается только поднять руки вверх и обратить лицо к стене.
Я как раз и обратил лицо к стене, к той стене, в которую был встроен сейф. И при этом снова сильно вздрогнул.
Открывшегося мне зрелища вполне хватало на то, чтобы заставить человека вздрогнуть изо всех сил. Первые две или три секунды я просто не верил своим глазам. «Бертрам, — сказал я себе, — ты слишком перенапрягся. Ты просто окосел». Но нет. Я поморгал, протер глаза, но когда я перестал моргать и тереть, то, что я увидел, осталось неизменным.
Дверца сейфа была открыта.
18Вот в такие мгновения Бертрам Вустер как раз и проявляет себя с самой наилучшей стороны, его холодный ум начинает работать, как машина. Другие, увидев открытую дверцу сейфа, стали бы тратить драгоценное время на стояние с разинутым ртом и гадание, почему она открыта, да кто ее открыл, да почему тот, кто открыл, не закрыл за собой. Не то Бертрам. Поднесите ему что-нибудь на блюдечке, и он не будет мямлить и колебаться. Он действует. Я молниеносно сунул руку внутрь, торопливо пошарил в глубине, и все готово.
Там были ларчики с драгоценностями на каждой полке, и минуты две или три ушли на то, чтобы их открыть и исследовать содержимое, но жемчужное ожерелье имелось только одно, так что мне не пришлось испытывать муки выбора. Я мгновенно сунул его в карман брюк и помчался в логово тети Далии, как тот самый кролик, на которого я так походил во время недавнего близкого общения с Сыром. Она, по моим расчетам, должна была уже быть там, и я с удовольствием предвкушал, как сейчас принесу снова солнечный свет в жизнь этой достойной старушенции. При последней встрече она имела вид человека, очень даже нуждающегося в солнечном свете.
Тетю Далию я застал на означенном месте, она дымила сигаретой и продиралась по страницам очередной Агаты Кристи, но солнечного света я ей не принес, поскольку он у нее уже был. Меня потрясла перемена, произошедшая с ней с тех пор, как она понуро побрела к дяде Тому выяснять, наговорился ли он со Сподом про старинное серебро. Тогда, если помните, вид у нее был обреченный. Теперь же при взгляде на нее можно было заключить, что она изловила синюю птицу. Она повернула мне навстречу лицо, сияющее, как сидение брюк у автобусного водителя, и я бы не слишком удивился, заулюлюкай она победно на охотничий манер. У нее был вид тетки, нектаром вскормленной, вспоенной райским млеком,[52] и я даже подумал, что раз она так жизнерадостно настроена сейчас, до того как услышала добрую новость, как бы она просто не лопнула от радости, когда я ей ее сообщу.
