Михаил Садовяну - М. Садовяну. Рассказы. Митря Кокор. Л. Ребряну. Восстание
— Любое сопротивление должно быть немедленно подавлено военной силой, разумеется, после положенных по закону предупреждений! — решительно заявил в заключение Балоляну.
— А как нам действовать, господин префект, если села снова будут восставать в тылу наших войск? — спросил генерал Дадарлат, стремясь во что бы то ни стало показать, что у него свои мысли и он весьма предусмотрителен, как это положено выдающемуся военачальнику.
— Такие села должны быть стерты с лица земли артиллерийским огнем, господин генерал! — отчеканил префект, высокомерно вскидывая голову и выпячивая живот.
— Да, да, разумеется! — согласился Дадарлат.
Затем вплоть до самого вечера Балоляну принимал потерпевших помещиков, которые жаловались громче других и требовали немедленного возмещения убытков или, по крайней мере, значительных денежных пособий — иначе они умрут на улице с голоду. Большинство просило выделить в их распоряжение специальные воинские части, чтобы те сопровождали их в усадьбы и охраняли от ярости мужиков, другие хотели во что бы то ни стало получить пушки и перестрелять тех, кто разграбил их имущество. Префект не скупился на обещания, но пояснил, извиняясь, что пока не имеет возможности вплотную заняться их жалобами, ибо его первоочередная задача — восстановление порядка. Он заверил помещиков, что ущерб им возместят, и предложил подать соответствующие прошения с подробным перечислением убытков.
Лишь к девяти часам вечера Балоляну встретился с Григоре Югой и Титу Херделей в ресторане. Боереску уже успел рассказать ему о судьбе Мирона Юги, и префект патетически обнял Григоре.
— Ты не можешь себе представить, как мне будет больно, если слухи подтвердятся, дорогой Григорицэ! Но не надо терять надежду на провидение и милосердие божье!
Он ел и пил с отменным аппетитом, совсем забыв о том, что толстеет, без умолку болтал и хвастался тем, какие хитроумные распоряжения он отдал. Затем Балоляну сообщил своим сотрапезникам, что завтра они могут ехать с ним до Костешти, но там, к великому сожалению, им придется расстаться, так как он приступит к исполнению своей печальной миссии в местах, куда доступ неофициальным лицам не разрешен.
— Хоть это и не разрешено, я буду следовать за тобой на определенном расстоянии! — твердо заявил Григоре Юга. — Это мой долг, Александру.
— Ну, разумеется, о чем речь! — с готовностью уступил префект. — Не думай, что я не понимаю твоего душевного состояния, дорогой! Я только хотел тебе сказать, что официально…
— Если официальные власти оказались не в состоянии предотвратить беду, то пусть, по крайней мере, не ставят мне палки в колеса! — укоризненно заметил Григоре.
— Вполне справедливо, вполне! — примирительно согласился Балоляну и, спеша перевести разговор на другую тему, горячо продолжал: — Впрочем, понимаешь, я дал строжайшие приказания, чтобы…
5В воскресенье утром по Амаре прошел слух, что идут войска. Какие-то возчики из других сел, расположенных в долине, возвращаясь со стороны Питешти, встретили по дороге тьму-тьмущую солдат и пушек, а офицер, который ехал верхом, будто бы матерно обложил их и пригрозил: «Я вам покажу революцию!» Другие крестьяне, пришедшие из деревень, расположенных севернее, рассказали, что вокруг Костешти собралось несметное воинство, готовое двинуться сюда и привести обратно помещиков, а может, оно уже и двинулось…
Село закипело. Весть, обошедшая Амару, сперва вызвала просто любопытство. Крестьяне передавали ее друг другу с удивлением и недоумением, покачивали головой и вопросительно переглядывались. Потом, по мере того как новость подтверждалась, их удивление перерастало в изумление.
— Что ж они, не знают о королевском указе?.. Или, может, не хотят подчиняться указу и переметнулись на сторону мироедов?
Постепенно селом овладели возмущение и гнев. Перед корчмой собралась большая толпа мужчин и женщин. Все ожесточенно кричали, лица были искажены отчаянием. Вопросы сыпались один за другим:
— Зачем сюда идет войско?.. Нас убивать, что ли?.. Да что мы им сделали?.. Мы что, собаки или люди? Почему не дают нам жить?.. Мало издевались над нами бояре?..
Ответы, раздававшиеся то здесь, то там, звучали сперва робко, но потом становились все громче и смелее.
— Пусть хоть войско придет, мы все одно не уступим!.. Лучше все помрем, избавимся от мук!.. Мы армии не боимся!.. Вилами их прогоним, ежели на нас полезут!.. Не станем больше терпеть, братцы!.. Беритесь за топоры!..
Женщины кричали громче мужчин. Ангелина, дочь Нистора Мученику, всегда плаксивая и забитая, сейчас орала как сумасшедшая, с выпученными от ярости глазами, не выпуская из рук ребенка:
— Мужа мово убили в их казармах, я все им мало, сожрали бы их псы лютые! Чтоб все хвори и беды на их головы свалились! Сгорели бы они в геенне огненной, как мое сердце сгорело!
Корчмарь Бусуйок, стоявший на пороге корчмы, некоторое время с удовлетворенным видом прислушивался к шумной перебранке и, не подумав, сказал с укором:
— Так-то оно и выходит, люди добрые, не послушались вы тех, кто вам советовал за ум взяться, и вот сейчас…
Словно огретые хлыстом, крестьяне налетели на него, обрадовавшись, что можно отвести душу. Бусуйоку еле удалось юркнуть в лавку, а оттуда в жилую половину дома. Людской поток хлынул в корчму. Одни разбивали и уничтожали все, что им попадало под руку, другие накинулись на бутылки со спиртным.
Свалка длилась всего несколько минут. К корчме подошел Петре вместе с группой молодых мужиков и парней.
— Идет Петрикэ!.. Пришел Петрикэ!.. Вот он, Петрикэ!.. Да уймитесь вы, Петрикэ пришел!..
— А что здесь стряслось, люди добрые? — спросил он, увидев, что в корчме все перевернуто вверх дном. — Что там еще натворил дядюшка Кристаке, чего это вы взяли его в оборот, будто мироеда?
Пока одни ругали корчмаря, другие спешили рассказать Петрикэ о приближении войска. Говорили со страхом, с гневом, и все смотрели на парня вопросительно, будто от его ответа зависела их судьба. Игнат Черчел слезливо причитал:
— Что ж нам теперь делать, Петрикэ!.. Научи ты нас, надоумь, как себя вести!
Петре горящими глазами окинул окружавшую его толпу. На худощавом лице, под смуглой, туго натянутой кожей перекатывались желваки. Вдруг губы его скривились в презрительной усмешке:
— Ежели вы войска боитесь, чего же не сидели смирно?.. Нечего было подниматься на господ, коли думали, что они будут сидеть сложа руки и позволят нам забрать их поместья, да и потрепать их вдобавок. Задаром землю нигде не получишь! За нее надо платить, хоть деньгами, хоть чем другим, но платить надо!
— Мы-то войска не боимся, напрасно ты нас поносишь! — пробормотал Игнат таким же плаксивым голосом. — Но когда солдаты придут, надо знать, что делать!
— А бояться нам и впрямь нечего, — продолжал Петре, — войско идет сюда, только чтобы нас припугнуть.
— Верно говоришь, Петрикэ! — запальчиво воскликнул Тоадер Стрымбу. — Нет у них права поднять на нас оружие, ведь и мы солдатами были, сами знаем, что и как!
А Николае Драгош, как бывший сержант, добавил, что даже если офицеры прикажут открыть огонь, солдаты будут стрелять не в крестьян, а в воздух, либо, может, и вовсе не подчинятся приказу и перейдут на сторону своих отцов и братьев.
— Вашими устами да мед пить… — недоверчиво пробормотал Серафим Могош. — Но только надеяться на это нам нельзя, потому как через несколько часов или того раньше запрудят село солдатские роты и жандармы, тогда увидите, как они будут нас избивать и пытать.
Петре признал, что Серафим прав. Солдаты сами не будут стрелять в крестьян, но приведут обратно жандармов и господ.
— Нет! Нет!.. Не пустим мы сюда войска! — крикнул Петре. — Нечего войскам делать в нашей деревне! Нам они не нужны!.. Пусть сидят в городе и охраняют там господ, а мы себя сами убережем.
Собственный крик ожесточал и распалял Петре, как будто он пререкался с невидимым врагом. Крестьяне, которые толпились вокруг, еще тяжело дыша после свалки в корчме, громко подбадривали его, стараясь подбодрить себя, доказать самим себе свою силу и отвагу. Те, что дорвались до выпивки, уже не выходили из корчмы, распевая во все горло удалые песни и честя Бусуйока и мироедов.
— Все — и мужики и парни — пусть соберутся на околице села! — резко и отрывисто, как в армии, приказал Петре.
Ему пришлось несколько раз повторить, чтобы никто не приходил с пустыми руками, а каждый бы вооружился, чем сможет, хотя бы железными вилами.
— Ну, а дальше, как бог захочет! — пробормотал он, осеняя себя крестным знамением.
6— Сейчас, дорогой Григорицэ, мы расстаемся, — сказал Балоляну, как только поезд прибыл на станцию Костешть. — Послушайся моего совета — оставайся пока здесь и жди вестей от меня. Надеюсь, что до вечера нам удастся усмирить все села, включая вашу Амару, и ты сможешь поехать туда, ничем не рискуя. Вот так, дорогой. Ну, до свидания!.. Будьте здоровы, господин Херделя! — закончил он и растроганно пожал обоим руки.
