Михаил Садовяну - М. Садовяну. Рассказы. Митря Кокор. Л. Ребряну. Восстание
— Сейчас, дорогой Григорицэ, мы расстаемся, — сказал Балоляну, как только поезд прибыл на станцию Костешть. — Послушайся моего совета — оставайся пока здесь и жди вестей от меня. Надеюсь, что до вечера нам удастся усмирить все села, включая вашу Амару, и ты сможешь поехать туда, ничем не рискуя. Вот так, дорогой. Ну, до свидания!.. Будьте здоровы, господин Херделя! — закончил он и растроганно пожал обоим руки.
Пухлое лицо Балоляну побледнело, и даже голос изменился от волнения. С важным, почти мрачным видом спустился он на перрон. Майор Тэнэсеску, командир приданной префекту воинской части, усатый и бровастый, с пронзительным взглядом и резким голосом, вытянулся перед Балоляну и отрапортовал, что, согласно приказам, полученным как непосредственно от командующего дивизией, генерала Дадарлата, так и от командира полка, он передает себя в распоряжение префекта.
— Какими воинскими силами вы располагаете, господин майор? — осведомился Балоляну.
— Один батальон усиленного состава военного времени и артиллерийская батарея с шестью орудиями! — отчеканил офицер.
Префект сухо поблагодарил и осмотрелся. На перроне, кроме нескольких офицеров, находилась только большая группа беженцев. Балоляну подошел к ним, решив, что не мешает расположить их к себе и к своей партии.
— Господа, мы прибыли, чтобы восстановить порядок, и мы его восстановим без промедления! Прошу вас, окажите нам доверие и помогите, проявив немного терпения.
Полковник Штефэнеску, приехавший этим же поездом, не успокоился, пока не попросил шепотом майора Тэнэсеску не забывать о нем, так как только на него, майора, он возлагает все надежды. Полковник считал, что ему очень повезло, — по-видимому, бог смилостивился над ним, раз поручил именно Тэнэсеску командовать воинской частью. Они были давними однокашниками и как раз в доме Тэнэсеску укрывались от мужиков дочери Штефэнеску да и он сам, после того как крестьяне прогнали его из усадьбы.
Л. Ребряну
«Восстание»
Со станции префект, в сопровождении представителей прокурорского надзора и Тэнэсеску, быстро проследовал в примэрию. Волостной начальник доложил все имеющиеся у него данные о положении в восставших селах. Картина оказалась весьма безотрадной, тем более что, судя по всему, крестьяне намеревались оказывать упорное сопротивление. Сведения были, разумеется, почерпнуты от лиц, бежавших или изгнанных из усадеб и, следовательно, до смерти напуганных силой, напористостью и жестокостью повстанцев. Несмотря на это, Балоляну, хотя и дрожал в душе, внешне сохранял спокойствие и уверенность.
— Во всяком случае, мы будем действовать без спешки и не поддаваясь слепому гневу. Мирному населению мы несем мир. В отношении остальных примем меры принуждения. Мы не желаем кровопролития, но там, где это будет необходимо, пустим в ход оружие без малейшего колебания. Это наша основная линия, господин майор и господа прокуроры.
Затем, расстелив на столе карту уезда, они снова обсудили маршрут, разработанный еще вчера в префектуре Питешти. Балоляну решил, что он вместе с главным прокурором поедет в коляске, во главе колонны войск. Майор возразил, что префект не должен подвергать себя такой опасности, и предложил принять меры предосторожности, предписанные уставом. Балоляну охотно согласился не рисковать и принял предложение майора: усиленный патруль под командованием офицера предварительно проведет в селах разведку и принудит мужиков с уважением встретить представителей законной власти…
Григоре Югу, который остался на станции вместе с Титу Херделей, сразу же окружили многочисленные знакомые, которые с опечаленными физиономиями наперебой выражали ему свое искреннее соболезнование. Григоре заметил среди них Исбэшеску.
— Да подойдите ближе, расскажите мне наконец, что случилось!
— Здравия желаю, господин Григорицэ! — растерянно пробормотал бухгалтер. — Вы уж меня простите за то, что я не осмеливался… Правда, здесь есть еще кое-кто из наших, кому чудом удалось спастись из когтей душегубов!
Григоре даже не заметил, что рядом с Исбэшеску стояли унтер-офицер Боянджиу и сборщик налогов Бырзотеску. Меньше чем за сутки на Югу обрушилось столько горестных новостей, что в душе у него все перевернулось. И все-таки, по существу, он еще не знал ничего определенного. Сведения он получал от людей, которые тоже знали обо всем лишь по слухам, от третьих лиц. Неуверенность мучила его хуже, чем самая жестокая, но достоверная правда. Он и рвался сейчас в Амару главным образом для того, чтобы точно узнать, что случилось. Ему казалось, что вместе с определенностью он обретет и душевный покой.
Они пошли вместе, и по дороге Григоре попросил своих спутников рассказать ему все, что они знают. Начал Бырзотеску, но до того подробно стал повествовать о своем бегстве, что Григоре пришлось его перебить. Боянджиу пожаловался на то, что его жена осталась среди мужиков. А как она его умоляла увезти ее хоть куда-нибудь. Если с ней что случилось, это останется на его совести до самой смерти… Затем он рассказал, как бунтовщики обезоружили и прогнали его. Не желая выставлять себя в невыгодном свете, Боянджиу заблаговременно состряпал героическую версию: как только в Руджиноасе заполыхал пожар, он помчался туда и, согласно уставу, принял все необходимые меры, чтобы помешать огню распространяться дальше. К несчастью, он натолкнулся на злонамеренное сопротивление крестьян, кроме того, не хватило воды, так что не удалось спасти почти ничего. Но он, по крайней мере, сумел напасть на след злоумышленников-поджигателей. Утром он доложил об этом старому барину, и тот приказал закрыть на все глаза, чтоб еще больше не разъярять крестьян. Боянджиу не успел даже передохнуть, как ему сообщили, что в Леспези тоже подожжена усадьба и совершены еще более страшные злодеяния. Тогда же ему дали знать, что горит и усадьба Козмы Буруянэ. Он решил немедленно навести порядок любой ценой, даже если бы для этого пришлось пойти на кровопролитие. Стало очевидно, что бандиты действуют до определенному плану и речь идет о самом настоящем заговоре. Неподалеку от корчмы он встретил толпу крестьян, на вид тихих и смирных. Он вошел в эту толпу и…
Григоре Юга терпеливо слушал Боянджиу, пока тот не рассказал всю свою историю. Так он, по крайней мере, узнал, как начались беспорядки. Остальное он надеялся услышать от Исбэшеску. Впрочем, об убийстве Мирона Юги все узнали именно от Исбэшеску. Добравшись до Костешти в крестьянском платье, тот стал героем дня. Ему пришлось, по крайней мере, раз двадцать рассказывать местным господам об ужасных событиях, происшедших в Амаре. Волостной начальник тут же официально сообщил новость в префектуру, смертельно напугав Боереску, а от него ее узнал уже весь город. Градоначальник предложил Исбэшеску кров в собственном доме и раздобыл для него у помощника судьи костюм, который Исбэшеску, стремясь подольше сохранить мученический венец, надел, однако, не сразу, а лишь сутки спустя.
— Моя история длиннее, господин Григорицэ, — начал бухгалтер скорбным, под стать обстоятельствам, голосом. — Если уж хотите меня выслушать, то не сочтите за труд, зайдите вместе со мной на квартиру к градоначальнику, где меня приютили, благо это совсем рядом, и я расскажу вам все, до мельчайших подробностей!.. Ох, боже, боже!.. Чего только я не пережил, чего не насмотрелся, и сейчас не верится, что все это случилось на самом деле! Я-то хоть, слава всевышнему, остался в живых, а вот бедный барин Мирон, упокой господи его душу…
— Он умер? — выдохнул Григоре.
— Убили его разбойники…
— Когда?.. Давно?..
— Позавчера, в пятницу, под вечер! — ответил Исбэшеску.
— Пойдемте к вашему хозяину, расскажете мне все! — упавшим голосом пробормотал Григоре.
Совещание префекта с офицерами и представителями прокуратуры затянулось. Балоляну имел привычку повторять каждое свое указание раз по десять, предусматривая все мелочи, дабы не сомневаться, что его правильно поняли. Так он всегда поступал долга, в своей конторе, разъясняя секретарю любые процедурные пустяки, тем более действовал он так сейчас, когда шла речь о важнейших решениях, от которых могла зависеть его жизнь, да и судьба страны! Сочтя наконец, что все уже достаточно ясно, он торжественно заявил, встав в героическую позу:
— А теперь, господа, вперед, приступим к исполнению своего долга!
Несмотря на то что перед коляской, в которой он восседал с главным прокурором, шагала рота солдат с заряженными винтовками и туго набитыми патронташами, Балоляну чувствовал, что душа у него уходит в пятки. Он вспомнил заплаканную, взволнованную Меланию, которую оставил на перроне Северного вокзала в Бухаресте. Только бы это не было плохим предзнаменованием! Мужики, охваченные повальным безумием, способны на все! Их так много, что никакой армии не под силу их сломить. А как быть, если несколько тысяч этих отчаявшихся разбойников вдруг окружат их и атакуют со всех сторон? Ведь, в сущности, и на армию нельзя полностью полагаться, когда выступаешь против крестьян: в любую секунду тебя могут растерзать твои собственные солдаты.
