Сирило Вильяверде - Сесилия Вальдес, или Холм Ангела
— Хороши же мы будем, если ради всякого бездельника, который вздумает вступиться за наших рабов, станем прощать им не только самые тяжкие их провинности, но даже и настоящие преступления!
Донья Роса удивленно взглянула на мужа и ответила подчеркнуто спокойно:
— Но ведь ты же согласен с моим решением?
— Да, возможно.
— Так в чем же дело?
— Дело в том, что с этими мошенниками надо поступить действительно по всей справедливости, по всей справедливости закона. Эти негодяи сбежали от нас, когда мы больше всего нуждались в их услугах.
— Прости, но что значит поступить с ними по всей справедливости закона?
— Это значит, — раздельно отвечал ей дон Кандидо, — воздать каждому по заслугам и должным образом наказать тех, кто совершил преступление.
— Но в таком случае мы поступили бы несправедливо.
— То есть как — несправедливо? Спроси у сына — он ведь изучает право, — спроси у него, что значит поступить по всей справедливости закона! Или хотя бы вспомни судебные повестки, что печатаются в «Диарио» по распоряжению прокурора постоянной военной судебной коллегии. Помнишь? «Я, имярек, капитан армии его величества и прочая и прочая, сим приглашаю, увещеваю и вызываю такого-то, имярек, явиться в течение ближайших стольких-то дней в городскую тюрьму, дабы он мог снять с себя возводимые на него обвинения, послужившие основанием для возбуждения против него дела о ночном разбое… или, скажем, мошенничестве. Если обвиняемый, имярек, явится в суд в течение вышеозначенного и не подлежащего продлению срока, он может быть уверен и надежен, что с ним будет поступлено по всей справедливости закона…» Вот видишь, по всей справедливости. Я даже наизусть помню.
— Но когда человека приглашают в эту самую коллегию, или как она там называется, чтобы поступить с ним по всей справедливости закона, — ведь это еще не значит, что его непременно накажут?
— Нет, как раз значит, потому что под тем или иным предлогом, но этих людей всегда наказывают. Недаром же, сколько эта коллегия их ни приглашает, сколько ни увещевает и ни вызывает, а по доброй воле туда никто не является. А почему? Да потому, что про справедливость закона говорится только так, для красного словца, а на деле — пусть даже вызванный будет невинен, как новорожденный младенец, но раз уж он попался к ним в руки, от тюрьмы-голубушки ему не уйти; засудят его года на три-четыре, это как пить дать. А ведь такого наказания я разве только врагу своему и пожелаю.
— Хорошо, Кандидо. Все это прекрасно. Но я — то ведь, когда говорила о том, что с ними будет поступлено по всей справедливости, имела в виду совсем другое. Я, собственно, обещала простить их, то есть тех, за кого ходатайствовал Гойо.
— Ты ошибаешься, Роса. Ты вовсе не обещала их простить. Ничего подобного. А если бы даже и обещала, то совсем не обязана выполнить обещанное…
— Но ведь я дала слово.
— Пустое, Роса, пустое. Говорю тебе — ты ничего не обещала, и я хотел доказать тебе это, чтобы нам потом не пришлось каяться в своем мягкосердечии. Из того, что ты сказала: «С ними будет поступлено по справедливости», вовсе не следует, будто ты обещала простить их так уж безусловно… за здорово живешь.
— Да, но Гойо будет думать иначе — он будет считать, что я его обманула.
— Ну так что же? Пусть он на тебя рассердится. Какое это имеет значение? И кроме того, зачем быть честными с теми, кто сам по природе своей нечестен.
— В конце концов, для меня действительно неважно, что подумает Гойо; он всего только старый, невежественный негр, и я даже уверена, что он не понял смысла моих слов. Все так. Но как же совесть, Кандидо? Я ведь намеревалась…
— Знаю, — перебил ее дон Кандидо, — ты намеревалась простить их. Что из того? — И с тонкой иронией он добавил: — На этот раз совесть твоя может быть совершенно спокойна. А если и есть здесь какой-то грешок, я беру его на себя: семь бед — один ответ. И я тебе вот что скажу: если человеку хоть однажды станет совестно перед негром за то, что он говорил или чего не говорил, за то, что делал или чего не делал, это будет значить, что сей благочестивый муж или сия благочестивая дама и понятия не имеют о том, как управлять неграми. Угрызения совести — и из-за чего? Из-за каких-то скотов! — И дон Кандидо громко расхохотался.
В это время на террасе появились вернувшиеся после посещения барака для больных молодые люди и девушки. Доктор Матеу сообщил, что укусы, полученные негром, оказались хотя и серьезными, но жизни его не угрожали, так как сосредоточены были главным образом в области предплечий, плеч, кистей рук, лодыжек и стоп; незначительные ранения имелись также на трех пальцах правой руки, с которых была содрана кожа.
— Но, к счастью, — добавил доктор на свойственном ему ученом жаргоне, — клыки животных проникли в мышцы не слишком глубоко и не задели ни одного сколько-нибудь крупного и жизненно важного для организма кровеносного сосуда. Поэтому гематоза можно не опасаться, посмотри на то, что у больного отмечается резко выраженная гемалопия, явившаяся следствием той физической и психической депрессии, в которой он пребывал все последнее время. В подобных случаях показано применение пиявок, каковые рекомендуется ставить на виски. Кстати, в аптечке инхенио пиявок нет, придется привезти их из города. Весьма возможно, что в дальнейшем разовьются также явления столбняка, поскольку больной, будучи уже укушенным, попал в воду. Чтобы предотвратить эту опасность, я назначил ему частые смазывания раненых конечностей мазью, составленной из пороха, тертого чеснока и оливкового масла.
Леонардо был более лаконичен. Обращаясь к матери, но стараясь говорить так, чтобы и отец мог его слышать, он рассказал следующее: из того, как Педро держался с ним, можно было заключить, что он не желает признавать Леонардо своим господином; мало того, он наотрез отказался выдать своих сообщников, утверждал, будто не знает, где они находятся, и дон Либорио даже запугиваниями не смог вырвать у него ни одного признания — напротив того, когда управляющий сказал, что бежать из барака невозможно, и пригрозил держать Педро в колодках до тех пор, пока он не развяжет язык, дерзкий негр только рассмеялся и ответил, что не родился еще тот удалец, который смог бы силком удержать его, Педро, там, где ему быть не хочется. Леонардо объяснил, что при этих словах с негодованием покинул барак.
— Но не странно ли, — добавил молодой человек, — едва только мы оттуда вышли, он позвал меня и сказал мне, что хочет видеть господина, то есть папу.
— Так я и думал, — пробормотал дон Кандидо, вставая. — Ничего, подождет до завтра, не велик барин! Или, может быть, его светлость полагает, что я стану утруждать себя ради него в такую пору?
Однако, если бы о посещении барака спросили у побывавших там девушек, их рассказ сильно отличался бы от того, что рассказали доктор и Леонардо. Они поведали бы о черном Геракле, распростертом навзничь на жестких дощатых нарах, о ногах его, зажатых в колодки, о зиявших на пепельно-черном теле кровавых ранах — страшных следах бульдожьих я укусов, о его изодранной в клочья одежде, подложенной ему под голову вместо подушки, о раскинутых руках его с истерзанными кистями, видимо причинявшими ему жестокую боль, и о том, как, взглянув на него, одна из подруг воскликнула, что он похож на Христа, претерпевшего крестную муку, на распятие из эбенового дерева; и еще они сказали бы, что зрелище это преисполнило их сердца состраданием и благочестивым трепетом и что нестерпимо стыдно стало им оттого, что они целой толпой прибежали поглазеть на беглого негра, — но что еще нестерпимее было для них сознание своего бессилия, ибо ничем не могли они облегчить участь этой новой жертвы общественной несправедливости и тирании, господствовавшей на их несчастной родине!
Глава 6
О неграх рассказать… О! Слаб язык мой
И мукам их названья не найдет!
Д. В. ТехераВ это утро, утро первого дня рождества, управляющий инхенио Ла-Тинаха поднял рабов на ноги гораздо раньше обычного. Что было тому причиной, сказать трудно: возможно, он хотел выслужиться перед хозяевами, показать себя человеком усердным и деятельным; возможно также, что всему виной были петухи, запевшие в неурочный час и тем введшие дона Либорио в заблуждение.
Еще не отзвучал в воздухе последний удар колокола, торжественным своим голосом созывавшего негров на работу, когда дон Либорио, подкрепившись двумя-тремя чашечками кофе, закурив сигару и вооружась, снял с гвоздя знакомый читателю ключ, кликнул бульдогов и пешком направился к невольничьему поселку, чтобы отпереть его железные решетчатые ворота. Энергичным движением вложил он в отверстие замка тяжелый ключ и попытался повернуть его — ключ не поворачивался. «Что за наваждение! — подумал про себя управляющий. — Не иначе как тут кто-то ковырялся. Ну добро же, всыплю я им сегодня! Небу станет жарко!»
