Стефан Дичев - Путь к Софии
Но из дальнейшего разговора он понял, что доктор привел из Лопян человек пятьдесят крестьян. Они нужны штабу Дандевиля прокладывать дорогу в горах. Доктор этот снова уехал, в Брусен, что ли, а вернуться он намеревался в ближайшие дни. Косте показались странными эти разъезды. Клименту вроде незачем здесь ездить. «И раз уже была необходимость набирать крестьян, почему брат не взял с собой меня? — нервничал и злился Коста. — Я ведь такие дела могу делать получше его».
Не оставалось ничего другого, как ждать. И пока ждал, Коста навещал своих друзей из Псковского полка, которые разбили бивак на окраине города.
Он уже знал все про Моисеенко и про Иванова, про Фрола и Тимофея и про Никиту-запевалу. Даже про Мирона Потапыча кое-что разузнал. Он расспрашивал друзей, кто откуда родом и как выглядит их край, женат ли и сколько имеет детей; интересовался торговыми делами — что сколько стоит, и вообще жизнью. Он делал это не из простого любопытства, а от избытка чувств. Да что там, мол, мои невзгоды, я ведь, как говорится, у себя дома, а вот они, бедняги.
Ему так хотелось им чем-то услужить, сделать доброе дело. Он покупал им табак у маркитантов и в других полках. На их деньги конечно, потому что своих-то денег у него было немного и он их берег. Помогал им чинить мундиры. Доставал им мыло, говоря, что рубахи от грязи преют, а если их стирать без мыла, проку от такой стирки никакого... Он и рукавицы достал тем, у кого их не было. А как узнал, что с сапогами дело плохо, раздобыл несколько пар царвулей. Но он сам видел, что это капля в море, и, улыбаясь, обещал им раздобыть в Софии еще...
Он давно уже рассказал им о себе, кажется, все, но это «все» словно бы не имело конца. По вечерам у костра он снова и снова вспоминал, смешно выговаривая русские слова, над чем, правда, уж никто не смеялся, свой дом, Женду, Славейко. Вся рота знала, что он ждет второго ребенка.
Как-то шутник Фрол его поддел:
— Так что ж, Костя, значит, скоро ребенка родишь?
— Конечно... Жена, известно. Только и без меня тут дело не обошлось... — он подмигнул и спросил: — А твоя женка без тебя обходится?!
Дружный смех огласил лагерь. От соседних костров к ним стали подходить солдаты.
— Это Костя тут? Здорово, Костя! Здорово!
— Здравствуйте, — отвечал он им на приветствия и, обводя всех веселым взглядом, поглаживал свой горбатый нос, словно хотел его выпрямить.
— А ведь здорово он тебя, Фрол, подкусил. Наскочил топор на сучок, — заржал Моисеенко.
А Иванов краснел, словно девушка, и все старался быть поближе к своему недавнему пленнику.
Старый фельдфебель Егоров, сидевший с насупленным унтером Иртеневым в сторонке, вдруг спросил:
— А ты кого ждешь, девочку?
Коста обернулся, встретил его взгляд. Но тут же заметил насмешливое выражение на лице унтер-офицер.
— Девочка будет третьей, — сказал Коста. — Теперь я жду мальчика. Болгарии нужны солдаты... Верно? Вот кончится война, вы уйдете. Кто нас будет охранять тогда от турок?
С того вечера фельдфебель не раз останавливал Косту, спрашивал, нашел ли он брата, а кашеварам, когда его не было, говорил:
— Вы смотрите, полный котелок каши оставьте для нашего брательника...
Только унтер Иртенев оставался его недругом, был по-прежнему неумолим. Коста это знал и тысячу раз сожалел, что не промолчал насчет злополучной лиры, — может, она просто выпала из кошелька...
***Утром 13 декабря Косту разбудил шум на улице. Он выглянул в разбитое окно и увидел, что проходит кавалерия. Он глядел на нее, и все его существо наполнялось радостным волнением. «Пускай идут, пускай идут, — думал он, следя за рядами рослых сильных кавалеристов, ритмично покачивающихся в седлах. — Как же это их называл Климент? Тех, которые все как на подбор, рослые? Уланы или, может, драгуны? Э нет, у этих длинные ружья, а у улан покороче. Гусары вроде бы ружей вовсе не имеют... Нет, что это гусары, я не вполне уверен, пожалуй, это драгуны!»
Он испытывал мальчишескую гордость, определяя рода войск. И еще ему показалось, что есть какое-то особенное счастье в том, что ты улан, или гусар, или гренадер, или драгун. Ему нравились и казаки и артиллеристы. Только пехота казалась ему родом войск пониже. Но это не относилось к псковцам, ничего, что это был самый обыкновенный пехотный полк — его Коста ставил выше гусар, даже выше гвардейцев... выше всех... «А это, конечно, драгуны, — в полной уверенности думал он и вспоминал, что ему рассказывал о драгунах Климент. — Ну этим, пожалуй, легче всего… Они и на лошадях, они и из ружей стреляют издалека и не встревают в рукопашный бой», — рассуждал Коста, пока перед ним проходил кавалерийский полк, а затем одно за другим потянулись орудия какой-то батареи.
Наскоро перекусив остатками ужина, он растер на дворе лицо снегом и снова отправился на розыски брата. А войска продолжали все идти и идти. Весь городок выстроился по обеим сторонам главной улицы и смотрел на них. Со всех сторон неслись приветствия воинам, их обнимали. И почти каждый горожанин протягивал им либо хлеб, либо теплую одежду. Но чаще всего им подносили маленькие глиняные фляжки с ракией, которые солдаты принимали с благодарностью, кланялись и кричали: «Спасибо!»
Но что происходит? Они идут не вперед, не к Арабаконаку, а уходят куда-то... Уходят?
— Куда они идут? — спросил он какого-то молодого этропольца.
Тот кивком показал на Балканы. На глазах его были слезы.
— Началось?! Неужто началось? — встрепенулся Коста. — В добрый час! В добрый час! Спасибо, братушки!.. — закричал он, размахивая шапкой. — А псковцы? Они уже прошли? Они ведь тоже выступят? — встревоженно расспрашивал он.
Но никто не знал, кто тут псковцы и кто воронежцы.
— Если это пехота, то пехота уже прошла. Прошла задолго до конницы, — сказали ему.
Коста помчался на окраину городка, туда, где располагался лагерь псковцев. Их не было. Значит, так оно и есть! «Почему же они не сказали мне об этом вчера вечером? Но раз они не сказали, значит, и сами не знали. Дело военное! Пришел приказ — и давай выступай!.. А увидимся ли мы когда еще, ведь они отправились на смертный бой, в такую-то погоду и в наших-то горах?!» Он снова кинулся догонять свой полк. Бежал на другой конец Этрополе, но успел только проводить последнее орудие последней батареи. Потом мимо него покатили легкие обозные повозки, а он все стоял и глядел вдаль. Колонны войск терялись, исчезали среди снегов. А впереди вздымались горы, огромные, сплошь окутанные мглой и снежными вихрями... Что делать, попытаться догнать псковцев? А сумеет ли он? Разве он не видит, что делается? И неужели они будут идти по этой дороге? Все по этой дороге? Их ведь разделят на роты, и они рассыплются в цепь, пойдут в атаку, будут сражаться. Нет, видно, ничего не получится. А он столько раз обещал им: когда выступим на Софию... «Они войдут в город, а меня с ними не будет... И этих я потерял», — горестно подумал Коста и с этой мыслью зашагал обратно.
На постоялом дворе, куда он заходил каждый день, его ждала новость. Утром здесь был доктор. Сказал, что пойдет с русскими войсками. А что, если он уже уехал? Но вскоре ему крикнул кто-то:
— Беги в церковь!
— Зачем? Что там такое?
— Брат твой там!
«Ты смотри, Климент в божий храм пошел! — посмеивался Коста, чуть ли не бегом направляясь к церкви. — Он, правда, не такой безбожник, как Андреа, но в свою науку, а не в бога верит. Только здесь ему притворяться словно бы нечего. А понял, понял! Что худого, если человек на всякий случай осенит себя в храме крестным знамением?» — рассуждал Коста и представлял, как удивится брат, увидев его здесь. Он пересек небольшой базарчик и вышел на площадь перед церковью.
Но тут ему пришлось задержаться. Вся площадь сплошь была запружена телегами, запряженными буйволами и волами. Среди них толпились крестьяне в кожухах и бурках, с лопатами, мотыгами, ломами.
— Что вы тут собрались с таким снаряжением, а? Не церковь ли сносить? — спросил озадаченно Коста, натолкнувшись на неожиданное препятствие.
— Мы за делом пришли, — ответил ему здоровенный парень в высокой шапке. — А ты что, молиться собрался или работать?
— Если б я работать пришел, то зачем же мне в церковь?
Что это за люди?.. Может, как раз те самые крестьяне, которых собирает брат? Ну конечно же! Вот вытаращится он, как увидит меня здесь! Коста проталкивался изо всех сил к церкви. «Этому скопищу конца края нет, — думал он, поднимаясь от нетерпения на цыпочки, в надежде разглядеть в толпе брата. Но кругом он видел только островерхие и плоские шапки, серые и коричневые башлыки и выглядывавшие из-под них улыбающиеся, сдержанно-спокойные, хмурые и строгие, усатые и бородатые незнакомые лица. — Да тут их, наверное, тысяча! И как успел Климент собрать столько людей? Для чего понадобились они братушкам?»
Вдруг со стороны церкви послышался голос, пытающийся перекрыть гомон, стоявший на площади. Коста приподнялся, снова оглядел площадь: кто это такой горластый? Над толпой возвышался забравшийся, видно, на стул или камень молодой человек без шапки. Энергично жестикулируя, он что-то говорил, обращаясь к крестьянам.
