Аркадий Савеличев - Генерал террора
Выход нашёл сам Савинков.
— Здесь много нас, членов «Союза защиты Родины и Свободы». Мы вполне можем принять решение... о роспуске «Союза». Да-да, — остановил он всякое возражение. — Это не минутный гнев, это закономерный исход. Не вспышка безумной обиды — я по дороге сюда обдумал. Тайное общество может существовать только в той части России, которая занята большевиками. Здесь земля свободная. Пока — по крайней мере. Эту землю надо защищать, а не опутывать словесами. Да-да, Виктор Михайлович, — кивнул он откуда-то взявшемуся Чернову. — Всё вояжируете? Из Москвы в Самару, из Самары — в Казань, в Уфу... А дальше?
Чернов, обиженно хлопнув дверью, затопал по коридору. Савинков продолжал в примолкшем кругу офицеров:
— Дальше — надо воевать. Я сегодня подготовлю обращение к членам «Союза». Надеюсь, меня поймут. Незачем играть в конспирацию на свободной земле. Честь имею, господа офицеры! Завтра я уезжаю на фронт.
Удивление было всеобщее:
— Ну, Борис Викторович!..
— На фронт?
— Куда?..
Савинков допил бокал, притушил в пепельнице недокуренную сигару и ответил:
— К полковнику Каппелю. Рядовым волонтёром. Ещё раз — честь имею, господа.
Следом за ним встал и юнкер Клепиков. Вытянулся перед генералом Рычковым:
— Я тоже — честь имею! На фронт. За своим генералом-волонтёром.
На улице ему Савинков попенял:
— Ах, Флегонт, Флегонт!..
Но попенял добродушно. Да чего там, с радостью.
VIII
Полковник Каппель носил в своих генах дальнюю немецкую кровь. Но он верой и правдой служил российскому Отечеству. Слова такого громкого, конечно, не произносил. Просто был верен воинской присяге, изменить не мог. Кого угодно могла ввести в заблуждение его пронемецкая педантичность. Но только не Савинкова. Во-первых, он в семнадцатом году встречал на фронте полковника Каппеля; во-вторых, в Казани наслушался эсеровских говорунов, рад был подружиться с боевым офицером. Его не удивило, когда он в сопровождении Флегонта Клепикова, опять переодевшегося в форму Павловского училища, с императорскими вензелями на погонах, без предупреждения и без доклада попал, что называется, на расстрел.
— Вы заслужили, подпоручик, десять винтовок. Вы их получите. Глаза завязать?
— Не... надо... не надо! — вытянулся перед строем бледный как полотно, ещё безусый мальчишка.
— Последняя просьба? — поднял руку в белой перчатке Каппель.
— Только одна, господин полковник, — мальчишка обрёл твёрдый мужской голос, — моему отцу-подполковнику сообщите, что пал смертью храбрых... за Россию!
— Будет исполнено, господин подпоручик, — рука в белой перчатке резко пошла вниз.
Она ещё не успела коснуться бедра, как грохнул залп. Подпоручик упал на колени, потом, как бы поднимаясь, ткнулся мальчишеским вихром — фуражка слетела — в пыльную, прокалённую землю. Савинкову вдруг вспомнились давние, когда он ещё был комиссаром Временного правительства, слова покойного Лавра Георгиевича Корнилова; как раз вводилась, не без нажима и его, Савинкова, смертная казнь на фронте. Во время первого, показательного, расстрела Корнилов вот так же стоял перед строем и говорил: «Один вовремя расстрелянный трус спасёт сотню солдатских жизней». Тут — не Корнилов, тут полковник немецкой крови... и не боится публично лить русскую кровь...
Каппель повернулся и мерным шагом пошёл вдоль полкового строя, по команде «Смирно!» наблюдавшего экзекуцию. Савинкову пришлось догонять. Но полковник ещё успел подать следующую команду:
— Вольно. Почиститься, проверить оружие. Пообедать. Через два часа выступаем.
Стоявший в четыре шеренги строй рассыпался и разбежался за своими ротными и взводными. Каппель, взглянув на ручные часы, тоже собрался уходить.
Савинкову не оставалось ничего иного, как напомнить о себе. Он приложил руку к фуражке:
— Волонтёр Савинков прибыл в ваше распоряжение.
Следом его спутник:
— Юнкер Клепиков!..
Полковник Каппель остановился:
— Борис Викторович, я не удивлюсь, если вы завтра объявите себя волонтёром... скажем, всего земного шара. Были вы французским волонтёром, были военным министром, были петроградским генерал-губернатором, были, как слышал я, отменным террористом, в Ярославле и Рыбинске чуть не создали новую российскую республику, — теперь ко мне? Не обессудьте, я знал о вашем прибытии. В Казани у меня свои люди, что надо, докладывают. Лишний штык не помешает. Но вы видели, какие у меня, в отличие от казанских болтунов, жестокие порядки?
— Видел... и как ни прискорбно — одобряю. Мне вот, пока вы справляли войсковой долг, вспомнились слова генерала Корнилова...
— Обязан буду, напомните.
— Один расстрелянный трус спасёт сотню солдатских жизней.
— Верно говорил Лавр Георгиевич. Но ведь и ему не удалось претворить эти слова в воинский долг?
— Не успел генерал...
— ...светлой памяти, да. Но чего ж мы на ходу? — Он впервые улыбнулся сухим вышколенным лицом. — Хоть вы сейчас и рядовой, но честь имею пообедать с вами. Не откажите в любезности.
— С одним условием: и юнкер Клепиков. Он мой адъютант ещё с первых дней Добровольческой армии.
— Вот дожили: у рядовых волонтёров — адъютанты!
Савинков не обиделся.
— Между прочим, до того, как стать адъютантом, он служил в разведке у Корнилова.
— Разведчики... террористы... — Полковник Каппель крикнул пробегавшему мимо поручику: — Найдите капитана Вендславского. Ко мне.
Не успели зайти в окраинную избу и сесть за накрытый денщиком стол, как с порога кавалерийским рыком грянуло:
— Капитан Вендславский по вашему приказанию!..
Каппель жестом пригласил за стол:
— Вначале пообедаем.
Пока денщик наливал по предобеденной рюмке, ухнул близкий разрыв.
— Неужели у большевиков шестидюймовки?.. — безошибочно определил Савинков.
— Есть и трёх... и шести... всего достаточно. Из Рыбинска по Волге сюда сплавляют.
Савинков хмуро опрокинул свою рюмку и замолчал.
— Не обижайтесь, Борис Викторович, — извинился полковник. — Я это только к слову. Такие города, как Рыбинск и Ярославль, — нож в сердце большевикам. Их берут крупными войсковыми силами. А вы были брошены... преданы нашими политиканами!
— Да, предан.
— Один Чернов сколько наговорит! Да и Рычков — краснобай отменный. Славно вы его проучили!
Савинков поднял от тарелки вопросительные глаза.
— Говорю же — у меня свои люди в Казани. С казанской шельмой иначе нельзя. Надоело словоблудство.
— Надоело. Надо дело делать.
— Вот сейчас покончим с обедом и о деле поговорим.
Походный обед не долог. Щи из молодой капусты с бараниной, каша гречневая с той же бараниной, и на закуску — осетрина с лучком и огурцами. В полчаса со всем управились.
— Теперь — пора, — полковник сверил время. — Час остаётся. Слушайте. Отряд мой хоть и сводный, что-то вроде корпуса, но пехотный. Следовательно, маломанёвренный. У большевиков же есть конница, есть автомобильная колонна... наконец, бронепоезда и даже аэропланы. Что из этого следует? Мы вслепую дерёмся. Храбро — но на авось. Этот несчастный подпоручик побежал потому, что со своим десятком солдат напоролся сразу на два броневика, которых винтовочные пули не брали. Мастодонты в их глазах! Что прикажете мне делать?
— Приказать не могу, полковник, а посоветовать — извольте. Нужно заслать в красные тылы хороший диверсионный отряд. Навести там такой шорох... извините, жаргон старого экса. Страх! Страх Божий. Чтоб чертям было тошно!
— Вы что, Борис Викторович, мысли мои читаете?
— Читаю.
— А раз прочитали, поступайте в распоряжение драгунского капитана Вендславского, — кивнул сухо. — Сотня сабель, два лёгких орудия, пулемёты, гранаты, взрывчатка, даже пилы и топоры — всё, что я могу выделить. Остальное берите с бою. — Опять глянул на часы. — Капитан Вендславский, когда думаете выступать?
— После полуночи, — тряхнул шевелюрой капитан. — Чтоб без потерь прорубиться сквозь большевистские порядки и уйти в их тылы.
— Резонно, — согласился Каппель.
— Разумно, господин капитан, — с подчёркнутым подчинением заметил и Савинков. — Мы по пути сюда подобрали хорошего артиллерийского унтера. Позвать?
— Зовите, если ручаетесь за него.
Савинков кивнул Клепикову:
— Срочно разыщите унтер-офицера Посохина. — И уже капитану, тоном беспрекословно подчинённого: — Что сейчас прикажете делать?
— До десяти — отдыхать. Дальше два часа для знакомства с лошадью и со всем прочим снаряжением.
Савинков отдал честь капитану и пошёл отыскивать для себя подходящий тенистый куст.
