Аркадий Савеличев - Генерал террора
— В нашем деле всё нужно своими руками проверить.
Возражать было нечего. Савинков благодушно кивнул, на досуге закуривая спрятанную за пазухой сигару. Дымок и минёров на мысль навёл:
— Мы тоже заранее под камушком огонёк зажжём.
— Коротковат бикфорд, да отбегать по кустам — запнуться можно.
— Как пить дать! Загодя надо пламешочек... Вдруг пофартит с поездом?
Значит, и они под паровоз метят?
Огонёк был такой малый, да по дневному времени сухой и бесцветный, что и вблизи не видать. Тем более с паровоза. Один из минёров, замерив шагами бикфорд, сторожить остался, другой у крайней, ещё доступной с берега сваи пристроился. Он-то, приложившись ухом к рельсу, и подал голос:
— Гудёт!
Савинков с оставшимся минёром уже подожгли бикфорд... но паровоз вылетел из-за поворота с целым хвостом пассажирских вагонов!
По военному времени едва ли там были обычные пассажиры. Но минёр решительно наступил сапогом на провод, шепча:
— Люди же, люди!..
Что было делать? Минуты ведь исходили, секунды! Кстати ли, некстати ли — вдруг всплыло лицо Вани Каляева, его нервный шепоток: «Боря, нет, ты скажи: можно убивать безвинных?!» Савинков, уже готовый отшвырнуть глупый сапог, не сделал этого!..
Паровоз с десятком вагонов прогремел колёсами, раскрытыми окнами, отбившими все уши революционными песнопеньями:
Сме-ло мы в бой пойдё-ём
За вла-асть Совето-ов!..
Торчали в провалах окон такие ярые матросские физиономии, что Савинков сказанул своё любимое:
— Ах, чёрт дери!..
Скатившийся с насыпи минёр, зверски глянув на своих двоих ротозеев, сам уже с близкого расстояния, хоть и с запозданием, снова запалил бикфорд. Но когда-то огонь подползёт к детонатору? Даже и на двух последних метрах?!
— Каляев, помнится, мне сказал: «Жалко безвинных, но карателей...»
— Каляев? Какой Каляев?! Иванов — его фамиль!..
На помощь главному минёру бежал и этот, что своим неурочным сапогом испортил всё дело. Савинков уже опережал его, открыто перед окнами гремевшего поезда, как вдруг с той стороны опять вылез злосчастный дедок со словами:
— Нет, тамо не клюёть...
Первый минёр в одиночку потащил его в кусты, матерясь на чём свет стоит... и в это время грохнул взрыв, накрыл их обоих обломками шпал и камешником...
Матросский поезд успел проскочить, погромыхивал на подъёме от моста, а эти двое лежали в нескольких саженях, которые оказались роковыми...
На звук взрыва прискакал, не таясь, сам капитан:
— Что случилось? Почему опоздали?
Оставшийся в живых минёр, не глядя на Савинкова, начал оправдываться:
— По первому разу, не рассчитав, задлинили шнур... спохватились, обрезали... неудачно...
— Капитан, я во всём виноват, — не мог вынести Савинков этой спасительной лжи.
Но капитан уже метнулся в седло:
— Отходите! Видите?..
Как не видеть! Поезд остановился, из заднего вагона выскакивали матросы и разворачивались в цепь. Прикрывавший незадачливых минёров пулемёт встречь резанул несколько раз. Нечего было и думать, чтобы принять открытый бой. Целый эшелон матросни! Уже слышалось, капитан поднимал своих грозной командой:
— К сёдлам!..
Матросы не успели развернуться. Постреляли лишь.
Отряд на рысях уходил прочь от железной дороги.
У моста остался первый непохороненный волонтёр...
IX
Капитан Вендславский был прав: немало лошадей оказались лишними... Дрались ведь всё больше в пешем строю. Что могли сделать сто сабель, даже рассыпавшись внезапной орущей лавой? Красных армейцев всегда оказывалось больше. Нет, только засада, только дерзкий налёт. От рывка к рывку, от одной бешеной скачки до другой. Как ни скрывались, красные вскоре взяли след отряда. Принимать встречный бой было сущим безумием; удирать от погони по прямой — просто устилать свой путь трупами. Савинков вполне оценил тактику капитана Вендславского. Оказывается, нечто подобное применялось уже в Галиции, при Корнилове. В то время, когда Савинков организовывал там отряды добровольцев, некто из неглупых штабистов вспомнил приснопамятного Дениса Давыдова. Впереди штурмовых батальонов скрытно проникали через боевые порядки летучие конные отряды и сеяли панику в передовых немецких тылах. Вот так и сейчас. Эскадрон Вендславского, состоявший на три четверти из офицеров, уже многие сутки бороздил тылы Троцкого. Да, было известно: сам Троцкий брошен на этот восточный фронт. Но и он мало что мог сделать с неуловимым эскадроном. Незадача у первого моста стала хорошим уроком; теперь таких ошибок не случалось. Каждый день то в одном, то в другом месте взрывали полотно железной дороги, связывавшей фронты с центром России. Валились, как лес-сухостой в бурю, крепчайшие телеграфные столбы. Пилы не зря точили; топоры вострили тоже не зряшно. Большевистских ставленников по деревням и станционным посёлкам расстреливали прилюдно — на войне как на войне. В открытый бой, и то внезапно, вступали только с небольшими гарнизонами. Россыпь пуль, гранат — и аллюр три креста!
Большевики бросили от Казани несколько конных отрядов, шли по пятам, на свет взрывов и пожарищ. Но никак не могли вычислить шахматные ходы Вендславского. Сам капитан заговорил про шахматы. Савинков удивился:
— Странно, в своей прежней конспирации и мы использовали шахматную тактику!
— Чего тут странного? — не принял удивления Вендславский. — Собственно, Денис Давыдов тоже ведь никогда не скакал по прямой. Истинно партизанская уловка. Помню, ещё перед первым рейдом в Галиции я долго думал над этим. Как устроена голова военного штабиста? Под циркуль и ровную линейку. Безразлично, у француза, немца, русского. Преследуя нас, большевики не изобрели ничего нового. В штабах у них сидят наши же, офицерские, прихвостни. Они отмеривают средние версты наших суточных переходов и наносят их на карту. А мы ведь можем пройти и пятьдесят вёрст, а можем лишь пять. Вы хорошо, Борис Викторович, вчера надоумили: основному отряду свернуть немного в сторону и оврагом выйти в тыл нашим преследователям, до времени затаиться. Не знаю, как красного командира, а меня смех разбирает: они гонятся за облаком пыли, которое поднимают десять наших добровольцев...
— Всё-таки меня мучает совесть: не настигли бы...
— Я дал им лучших лошадей. Лучшие конники! Двое из местных. Теми же знакомыми оврагами и вернутся обратно.
— Ну-ну...
Эскадрон отдыхал, ужинал всухомятку, не разжигая костров.
— Сейчас красные уже вёрст на тридцать опередили нас — только зря мылят лошадей. Передохнем — и снова с Богом, Борис Викторович!
— Чтоб запутать их окончательно, я со своими помощниками по ночному времени здесь, вблизи, рвану полотно. Для фейерверка!
— Не надоело, Борис Викторович?
— Такое дело никогда не может надоесть. С детства люблю фейерверки.
— Но всё-таки не засиживайтесь при своих свечах. Всё пишете, даже в таких условиях?
Савинков расположился под сосновой коряжиной. Буря погубила дерево, но дала ночное пристанище Ропшину; свечи нельзя было заметить и в десяти метрах.
— Я вздремну немного, — глубже залез под коряжину Вендславский. — Советую и вам сделать то же самое. Тем более снова собираетесь на линию.
— Это перед рассветом. Моё любимое время.
Вендславский поворочался на мягкой песчаной россыпи, оставленной выворотнем.
— Ума не приложу, как можно совмещать войну и это вот ваше писательство?
— Можно. Вполне. Вы знаете, Лавр Георгиевич ведь тоже пописывал. Есть даже опубликованные рассказы. Не верите?
— Уж истинно — не верю!
— Когда-нибудь на досуге я разыщу журналы с его совсем неплохими описаниями природы, особенно сибирской.
— Но будет ли у нас досуг, Борис Викторович?..
Савинков промолчал, давая понять: нет, капитан, не будет...
Вендславский из-под коряжины отдал распоряжение дозорным и тут же захрапел на шинели. А Савинков, полулежа, раскрыл походный блокнот. Слова ложились — как дорога под копытом чалого:
«Я снова увидел Гражданскую войну во всей её жестокости. Гражданская война, конечно, не большая война. Конечно, наши бои на Волге даже отдалённо не напоминали наших боев под Львовом или под Варшавой. Но не нужно забывать, что в наших боях русские деревни горели, зажжённые русскими снарядами, что над нашими головами свистели русские пули, что русские расстреливали русских и что русские рубили саблями русских. Не нужно забывать также, что у нас не было санитарного материала, не было хлеба для нас и овса для лошадей. И не нужно забывать ещё, что большевики не брали пленных».
