Кристиан Жак - Сын Солнца
Конюхи разбежались. Рамзес предстал перед носилками.
— Рамзес! Опять в конюшне… Вот уж, определенно, ты лучше всего себя чувствуешь в компании зверей.
— Что изволит делать мой брат Шенар в этих местах, пользующихся дурной славой?
— Я делаю проверку, как мне приказал Фараон. От будущего правителя в его стране ничто не должно укрыться.
— Тебя послало само небо.
— Ты думаешь?
— Ты, наверное, будешь рад исправить несправедливость?
— В чем дело?
— Вот в этом молодом писце Амени. Я застал его в тот момент, когда шестеро конюхов притащили его сюда и издевались над ним.
Шенар ухмыльнулся.
— Бедняга Рамзес, у тебя неверные сведения! Разве твой юный друг не рассказал тебе о наказании, которое его постигло?
Сын Фараона повернулся к Амени, лишившись дара речи.
— Этот начинающий писец имел наглость исправить своего начальника, якобы допустившего ошибку. Тот не замедлил пожаловаться на этот дерзкий поступок, а я решил, что этому маленькому нахалу не помешает поработать на конюшне. Переноска навоза и сена научит его гнуть спину.
— У Амени не хватит на это сил.
Шенар приказал носильщикам спустить его на землю. Хранитель сандалий тут же подставил скамеечку, обул ноги хозяину и помог спуститься.
— Давай пройдемся, — потребовал Шенар, — я должен поговорить с тобой лично.
Рамзес оставил Амени под охраной Дозора. Братья прошли несколько шагов по двору, вымощенному досками, чтобы укрыться от солнца, которое Шенар с его белой кожей ненавидел.
Трудно было себе представить двух более непохожих людей. Шенар — низкого роста, приземистый, закутанный в одежду, походивший на разжиревшего от еды вельможу. Рамзес — высок, строен, с развитыми мышцами, в расцвете юных сил. Голос первого был елейный и дрожащий, голос второго — низкий и четкий. Их объединяло только то, что оба были сыновьями фараона.
— Отмени свое решение, — потребовал Рамзес.
— Забудь об этом недоноске, давай поговорим о серьезных проблемах. Разве ты не должен был уже давно покинуть столицу?
— Никто меня об этом не просил.
— Считай, что это сделано.
— Почему я должен слушать тебя?
— Ты что, забыл о моем положении и о своем?
— Значит, я должен радоваться тому, что мы — братья?
— Не старайся перехитрить меня, а лучше посвяти себя бегу, плаванию и борьбе.
— Однажды, если отец и я этого захотим, ты, возможно, получишь какой-нибудь пост в действующей армии; защищать страну — достойное и благородное дело. Для такого юноши, как ты, обстановка Мемфиса вредна.
— В последние недели я уже начал к ней привыкать.
— Послушай, не вступай в бесполезную борьбу и не заставляй меня просить отца, чтобы он вмешался в дело. Лучше подготовь без лишнего шума свой отъезд и так же тихо исчезни. Через две-три недели я укажу тебе место назначения.
— А Амени?
— Я уже сказал тебе: выкинь из головы своего ничтожного дружка, и я не люблю повторять свои слова. И последнее: не пытайся снова увидеться с Красавицей Изэт. Ты забыл, что она презирает побежденных?
Глава 8
Супруге фараона Туйе приходилось в отсутствие своего мужа, отправившегося проверять линии обороны на северо-восточной границе, много времени и сил уделять обременительным приемам. Она приняла визиря, главного царского казначея, двух номархов, глав провинций, и одного писца их архивов. И к тому же было необходимо срочно разрешить массу неотложных проблем, при этом не совершив ни одной оплошности.
Сети все больше тревожили не прекращавшиеся волнения в маленьких общинах Азии, Сирии и Палестины, которых хетты[4] подстрекали к восстаниям. Раньше обычного визита фараона было вполне достаточно, чтобы успокоить местных царьков, которым просто хотелось поразлагольствовать перед своими подданными.
Туйя была дочерью простого мастера по изготовлению повозок и не принадлежала, таким образом, ни к царскому, ни даже к знатному роду, но она быстро завоевала место при дворе и в стране в целом благодаря своим личным качествам. Она обладала врожденной элегантностью: очень стройная, с большими миндалевидными глазами и строгим пронзительным взглядом, с тонким прямым носом, держалась царица довольно высокомерно. Как и ее царственный супруг, она требовала беспрекословного уважения и не выносила фамильярного обращения. Царица рьяно заботилась о процветании египетского двора; ей казалось, что величие ее страны и благополучие народа зависели от того, как она выполняла свои обязанности.
Когда она узнала, что о приеме просит Рамзес, ее любимый сын, усталость как рукой сняло. Обычно Туйя принимала посетителей в дворцовом саду. Она была в длинном льняном платье, подшитом золотом; на плечах — короткая накидка в складку, шею украшало ожерелье из аметистов в шесть рядов, а на голове был роскошный парик из переплетенных параллельных прядей одинаковой толщины, спускающихся чуть ниже ушей. Как она любила гулять среди акаций, ив и гранатовых деревьев, у подножия которых росли васильки, маргаритки и цвела живокость! Не было более прекрасного творения богов, чем сад, где все растения круглый год возносили хвалу создателям. Утром и вечером Туйя позволяла себе несколько минут помечтать в этом раю, прежде чем приступить к исполнению возложенных на нее обязанностей.
Когда появился Рамзес, царица была удивлена: за несколько месяцев он превратился в мужчину поразительной красоты. Любой ощущал исходившую от него силу и властность. Он, конечно, еще сохранил кое-какие черты подростка в походке и жестах, но детская беззаботность исчезла навсегда. Рамзес поклонился матери.
— Разве приличия запрещают тебе обнять меня?
Он на мгновение сжал ее в своих объятиях; она показалась ему такой хрупкой!
— Ты помнишь, когда тебе было три года, ты посадил здесь сикомор? Пойдем, посмотришь, как он прекрасно растет.
Туйя быстро поняла, что ей не удастся успокоить глухой гнев сына. Этот сад, где он провел много часов, ухаживая за деревьями, теперь стал ему чужим.
— Ты пережил тяжелое испытание.
— Ты говоришь о диком быке или об испытании одиночеством этим летом? Впрочем, это не имеет, значения, поскольку твердости перед испытаниями и храбрости недостаточно, чтобы победить несправедливость.
— А ты разве страдаешь от несправедливости?
— Мой друг Амени был ложно обвинен в неподчинении и в оскорблении вышестоящего. Из-за вмешательства моего брата его выгнали из канцелярии писцов, где он работал, приговорив к тяжелым работам на конюшне. Он не приспособлен для такого труда, и это несправедливое наказание убьет его.
— Ты выдвигаешь серьезные обвинения; ты знаешь, что я не люблю сплетен…
— Амени не солгал мне, это прямой и честный человек. Разве он должен умирать только потому, что он мой друг и потому что разгневал Шенара?
— Ты, по-моему, не любишь своего старшего брата.
— Мы не замечаем друг друга.
— Он опасается тебя.
— Он недвусмысленно дал мне понять, чтобы я как можно быстрее покинул Мемфис.
— Может быть, ты вызвал его гнев, став возлюбленным Красавицы Изэт?
Рамзес не скрыл своего удивления.
— Ты уже все знаешь…
— Это моя обязанность, не так ли?
— За мной, наверное, постоянно следят?
— С одной стороны, ты Сын Фараона, а с другой — Красавица Изэт довольно болтлива.
— С чего бы она стала хвастать тем, что подарила свою девственность побежденному?
— Наверное, потому, что верит в тебя.
— Для нее это просто интрижка, чтобы подразнить моего брата.
— А я не уверена в этом. Ты любишь ее, Рамзес?
Юноша помедлил.
— Не знаю… Я люблю ее тело, я хотел бы встретиться с ней снова, но…
— Ты хотел бы взять ее в жены?
— В жены?!
— Это в порядке вещей, сын мой.
— Нет, еще нет…
— Красавица Изэт очень упряма: если уж она тебя выбрала, она так скоро не откажется от своего.
— Разве мой брат не лучшая партия?
— По-моему, она так не считает.
— А может, она решила соблазнить нас обоих!
— Ты думаешь, столь юная женщина уже может быть такой коварной?
— Как я могу доверять людям после того, что случилось с Амени?
— А я тоже недостойна твоего доверия?
Рамзес взял мать за руку.
— Я знаю, что ты никогда меня не предашь.
— Что касается Амени, есть один удачный выход.
— Какой?
— Стань царским писцом, тогда ты сам выберешь своего помощника.
Несмотря на тяжелую работу, которую его заставили выполнять, Амени держался с упорством, восхищавшим Рамзеса. Конюхи, боявшиеся нового вмешательства сына Сети (они выяснили, что это был именно он), уже не издевались над Амени. Один из них, раскаявшись, не так тяжело нагружал корзины и часто помогал слишком хрупкому юноше, который, несмотря на это, таял и слабел день ото дня.
