Иван ФИРСОВ - От Крыма до Рима(Во славу земли русской)
Несказанно обрадовались вести о победе над турецким флотом в Петербурге. «Победу Черноморского флота над турецким, — делилась своими впечатлениями с Потемкиным императрица, — мы праздновали вчерась молебствием в городе у Казанской, и я была так весела, как давно не помню. Контр-адмиралу Ушакову великое спасибо от меня прошу сказать и всем его подчиненным». Вскоре состоялся указ о наградах морякам, участникам сражения. Ушакову пожаловали орден Владимира 2 класса.
Только-только успели корабли и фрегаты «залечить» повреждения, полученные в сражении, заменить разбитый рангоут и такелаж, пополнить запасы, как из Балаклавы усмотрели в море неприятеля. Турецкая эскадра неспроста приблизилась на видимость берегов Крыма. Порта намеревалась вновь прознать, готовы ли русские моряки к новым схваткам. Оказалось, что бегство капудан-паши от берегов Крыма из Керченского пролива не образумило турок. Страсти султана подогревались европейскими «друзьями».
В те самые дни, когда Ушаков «гнал неприятеля» от Еникале, на Балтике, в сражении со шведами, гребная флотилия принца Нгуен-Зигена потерпела поражение. Полсотни галер и семь тысяч людей потеряли моряки из-за бездарности своего флагмана. И все же, видимо узнав о поражении турок, шведы, союзники Порты, вышли из войны и запросили мира. Пруссия и Англия упрекали Густава III, короля Швеции.
Россия твердой поступью двигалась к Черноморским проливам, а это значило открыть путь русским товарам в Средиземноморье. В один голос с пруссаками, Лондон вдруг стал требовать, чтобы Россия вернула Порте Очаков. «Англия тут поступает противно величию ей свойственному в качестве одной из первейших держав в свете» — так отозвались в Петербурге на претензии Лондона.
Подстрекаемый Западом, султан Селим III, призвал капудан-пашу Гуссейна:
— Отправляйся в море, не допускай гяуров к Дунаю, там наша последняя надежда, Измаил.
Турецкая эскадра — 14 линейных кораблей, 8 фрегатов, три десятка других судов повел к Гаджибею ка-пудан-паша. Вторым флагманом на 84-пушечной «Ка-пудании» обосновался только что произведенный в полные адмиралы Сеит-бей.
Прибыв на рейд Гаджибея, капудан-паша расположил эскадру полумесяцем и приказал отдать якоря. Он посчитал, что теперь путь гребной флотилии из Лимана к устью Дуная отрезан. По недомыслию и свойственной азиатам самонадеянности, Гуссейн даже не выставил дозор. За что и жестоко поплатился.
Поутру 28 августа, едва заалело небо на востоке, Гуссейна, мирно почивавшего в роскошной каюте, на подаренной самим султаном перине, разбудил пушечный выстрел. Полуодетый, ничего не соображая спросонья, протирая глаза, выбежал капудан-паша на палубу.
— Нас атакуют гяуры! — донесся откуда-то гортанный вопль.
— Рубить якоря! Ставить паруса!
Прозвучала первая команда капудан-паши. С востока надвигалась тремя колоннами русская эскадра. Гус-сейн на этот раз решил не ввязываться в сражение, а сразу отступить. А между тем превосходство и в судах и в пушках опять было в его пользу…
Ушаков, обнаружив неприятеля, сразу понял, что преимущество в ветре и внезапности на стороне его эскадры. Положено строить суда в линию баталии, но флагман решил не упускать инициативу.
«…В 9 часу, пользуясь способным ветром и беспорядком неприятеля, спешил к нему под всеми парусами приблизиться и атаковать…»
После длительного отступления Гуссейн наконец понял: дело плохо. Его арьергард, под флагом Сеит-бея, будет разгромлен, если ему не помочь. Последовал приказ капудан-паши:
— Повернуть на обратный курс! Приготовиться к бою!
Близился полдень, эскадра Ушакова сокращала дистанцию, но время для маневра еще оставалось, кажется, турки намерены контратаковать.
— Построиться в линию баталии!
В считанные минуты суда приняли сигнал к исполнению. С некоторой гордостью следил за маневрами подчиненных флагман, все делалось споро и лихо. Упреждая противника, Ушаков вывел из линии три фрегата и создал ударный резерв.
«…По устроении сего в 3 часа дал сигнал спуститься на неприятеля и, дошед на ближнюю дистанцию, в 3 часа по сигналу ж началось жестокое сражение; неприятель, в скорости не терпя жестокого огня, с великой живостью на него производимого, начал уклоняться под ветр, а наш флот, по повторяемым сигналам спускался на него беспрестанно, умножая огонь еще силь-нее; перед вечером флот неприятельский, находясь уже разбит, в 5 часов начал отступать под ветр в беспорядке…»
— Всему флоту гнать неприятеля! — приказал Ушаков.
— Поднять синий флаг на грот-брам-стеньге, слева! — скомандовал сигнальщикам флаг-капитан Данилов.
К вечеру задул свежий зюйд-вест. Преследуя неприятеля, русская эскадра сохраняла выгодную дистанцию, спускалась на флагманские корабли турок, усиливая огонь, наносила им «великий вред». На корабле капудан-паши виднелось много пробоин, сбитая грот-стеньга долго волочилась, висела на вантах, пока ее не отрубили, в парусах зияли пробоины. Незаметно подкрались сумерки, на юге быстро темнеет. Ушаков распорядился прекратить преследование. Подозвал на совет командира «Рождества Христова» Ельчанинова и Данилова.
— Турки за ночной мглой исчезли, думается, далече не уйдут. Ветр нынче к зюйду зашел, крепчает с каждой минутой, волну разводит великую. Мыслю подвернуть все вдруг на ветр, отдать якоря, фонари возжечь. Переждать до рассвета. Што скажете?
Оба офицера сразу одобрили решение флагмана, а Ельчанинов добавил:
— Ночью-то беды не оберешься, ежели, не дай Бог, своего собрата протаранишь.
— Добро. Дать сигнал по эскадре чрез пушку. Лечь на якоря сосредоточенно. Показать место фонарями. Крейсерам отойти под берег к норду, лечь на якоря по способности…
Ушаков вскинул подзорную трубу в сторону исчезнувших силуэтов вражеских судов.
— Похоже, басурмане тож на якоря легли. Чутье не обмануло русского флагмана. Турецкая эскадра в самом деле оказалась неподалеку, на видимости. Едва забрезжил рассвет, турки, завидев русскую эскадру, только и помышляли, как бы поскорей избавиться от грозного соседа, спешили сняться с якорей.
Панику на турецких судах сразу заметил вышедший на палубу Ушаков и приказал сниматься немедля с якорей по способности:
— Вступить под паруса! Гнать неприятеля!
По привычке Ушаков окинул взглядом эскадру, как всегда, первым делом удостоверился, что все на месте. «Что за наваждение? Пяток фрегатов?» — крикнул Данилова, протянул ему подзорную трубу.
— Петр Лексеич! Сочти фрегаты!
Не прошло и минуты, Данилов недоуменно пожал плечами:
— Пяток, Федор Федорович!
Ушаков схватил подзорную трубу, встревожено пошарил по видневшейся турецкой эскадре. Там рубили якорные канаты, кое-как ставили паруса. Ушаков, не опуская трубы, крякнул так, что Данилов вздрогнул:
— «Амвросий»-то, среди турок пасется!
Уж свои-то суда флагман угадывал с первого взгляда, знал наперечет все приметы, будто отец заботливый…
И на самом деле, фрегат «Амвросий Медиоланский», когда стемнело, по ошибке забрел, увлекшись погоней, к турецкой эскадре и отдал якорь как раз посреди полумесяцем расположившихся турецких кораблей.
Выручили смекалка и выдержка командира, капитана 2-го ранга Нелединского, и предрассветная суета турок. Как положено, флаги спустили все корабли с заходом солнца, а поднимать свой флаг Нелединский не спешил. Убрав с палубы всех лишних матросов, он быстро снялся с якоря, сдрейфовал немного в сторону, неспешно поставил паруса и отстал благополучно от неприятеля. А так бы мог и в плен угодить, будь противник порасторопней, а его флагман посмышленей…
А один из флагманов, «Капудание», где держал флаг адмирал Сеит-бей, снялся с якоря одним из последних, и вскоре его и 66-пушечный «Мелек-Бахри» нагнали и взяли в огненное кольцо корабли русской эскадры. Поначалу 74-пушечный «Капудание» и его собрат пытались уйти от погони, ожесточенно отстреливались, ожидая, видимо, помощи от Гуссейна, но капу-дан-паша уносил побыстрей ноги.
«Рождество Христово» дало несколько прицельных залпов, и «Капудание» заполыхал. Брандскугель врезался в его корму намертво, и объятая пламенем корма заволоклась дымом. А «Рождество Христово» изготовилось нанести еще один, сокрушающий удар. «…Поравнявшись, весь борт свой оборотил против носу неприятельского корабля и, остановясь на дрейфе, в таком положении готовился сделать ему лаг всем бортом, уповая, что неотменно от оного должен будет он потонуть; но в сие время люди неприятельского корабля, выбежав все наверх, на бак и на борты, поднимая руки кверху, кричали на мой корабль и просили пощады и своего спасения, заметя оное, данным сигналом приказал я бой прекратить и послать вооруженные шлюпки для спасения адмирала, командира и служителей, и замечено было, что оный корабль разбит был уже до крайности, заливался водой и все три мачты сбиты долой по палубу и густой дым начал показываться, так что до распространения пожара передовая шлюпка успела взять только упомянутого адмирала трехбунчужного пашу Саит-бея, капитана корабля «Капудание» Мехмет-дерия и за ним Мустафу-агу и прочих 17 чиновников…» Едва шлюпка отошла от борта, как «Капудание» заполыхала, вся объятая пламенем. Налетевший шквальный ветер разносил языки огня по палубе и вдоль бортов.
