Садриддин Айни - Рабы
— Что же? Басмаческий лагерь спокоен по-прежнему.
— Может быть, переходя брод, встретились с разведкой басмачей? С той стороны слышалась стрельба.
Было видно, что командир также обеспокоен. Джавад предложил:
— Надо начать атаку. Иначе рассвет опередит нас, и все наши планы провалятся.
— Вопреки решению военного совещания?
— Можно провести новое совещание. Командир молчал.
Ночь была темная, молчаливая. Лишь река шумела. Отряд лежал наготове у самой воды.
Вдруг залп нарушил молчание. Он раздался позади басмачей. Но командир по-прежнему вслушивался и молчал.
— Чего же мы теперь ждем? — спросил Джавад.
— Мало винтовок дали этот залп. Ведь там наших двадцать человек, а в залпе их гораздо меньше.
— Может быть, потеряли людей в стычке. Командир послушал еще. Тьма молчала. Он дал команду идти вперед.
* * *Наим-Палван, один из басмаческих главарей, слушал рассказ сонного племянника Амана. Аман впервые самостоятельно провел налет на Хутчу.
— Комсомольца мы изрубили в Хутче на куски, — бормотал сонный Аман. — Старику, за то, что вырастил такого сына, отрезали голову, а бороду выкрасили в крови. Мать кричала. Она должна была вскоре родить. Я сам проткнул ее чрево штыком. Ну, дом разграбили, как было велено. Комсомольский костюм мне пришелся как раз впору.
— Это ты молодцом. А что в Сактаре было?
— Мы этого Мухиддина-ходжу привязали к дереву и расстреляли, собрав на это зрелище всех жителей селения. Жену и детей затащили в комнату и хотели их сжечь там заживо. Но тут явились седобородые хаджи, принялись плакать и просить нас не трогать этой семьи. Потом сами зашли в комнату: «Тогда жгите и нас вместе с ними!» Пришлось отпустить их всех. У этих хаджи святые предки. Мы побоялись тревожить их души. Руки у нас не поднялись на них. Но в доме мы ничего не оставили. Растащили все до последней соломинки. Только одну старую чалму оставили, чтобы завернуть расстрелянного. Да и это по просьбе хаджи…
Аман склонил голову на ружье и стал засыпать. На этот раз Наим-Палван толкнул его как следует.
— А, что вы сказали, дядя? — вздрогнул он, протирая глаза.
— Если нужно у тебя узнать что-либо, надо тебя усыпить, — засмеялся Наим-Палван. — Я сообщу в особый отдел, если они тебя захватят, то пусть, прежде чем допрашивать, сначала усыпят, а потом допрашивают. Тогда у тебя развяжется язык.
В это время послышалась стрельба.
— Возьми ружье, Аман. Пойди взгляни, что там. Верно, наши вернулись от ширинцев. Посмотри, не привезли ли чего-нибудь ценного. А не то Урман-Палван заберет себе всю добычу. Не привели ли там красивых женщин, девушек и юношей…
Аман уже выходил из палатки, когда раздался второй залп. Вслед за ним несколько одиноких выстрелов.
Наим-Палван поспешно схватил халат и надел:
— Это не наши. Слишком много винтовок. Не обошли ли нас? Иди буди главарей, крикни воинам, чтобы просыпались.
Но заспанные главари уже сами поднимались и выходили. Муллы заблаговременно поспешили стать на молитву. Джигиты, схватив ружья, побежали к коням. Всадники поскакали на север от лагеря: там завязалась оживленная перестрелка и, видимо, происходило что-то значительное.
Но Мулла Каххар вернул скакавших к северу и повел к югу:
— Сюда! Напали с этой стороны.
От реки донесся шум сражения, заглушившего шум реки.
Залегшие среди камней красноармейцы видели на мутном полотнище неба темные тени всадников и стреляли почти без промаху с короткой дистанции. Басмачи скакали среди больших скользких камней и не видели противника: стреляли наугад, не причиняя большого урона.
Джигиты не решались подъезжать близко к реке, постепенно пятясь к лагерю и отстреливаясь.
Так красноармейцы постепенно приближались к басмаческому лагерю, если можно назвать лагерем беспорядочную стоянку головорезов, и обходили его.
Выстрелы с севера тоже приближались.
— Окружены! — потеряв самообладание, взвизгнул один из главарей, Метан-Палван.
Вся большая басмаческая банда металась из стороны в сторону. То, хлеща лошадей, спешили к северу, то, круто повернув их, мчались к югу.
Вспыхивали выстрелы. Валились всадники с лошадей, раненые лошади падали на всадников.
Когда же со стороны моста зататакал пулемет, вся банда содрогнулась. Всадники сталкивались в свалке один с другим, лошади грызлись, ни о каком сопротивлении в этой суматохе и думать было немыслимо.
Чей-то резкий и отчаянный голос крикнул:
— Кто не сумеет удрать, тот не мужчина!
Это возопил Урман-Палван, оборонявший проезд на большую дорогу между Бухарой и Вабкентом.
Услышав этот голос, басмачи, до того метавшиеся без всякого толку, сразу обрели цель.
Они все повернули в одну сторону, на северо-восток, но уже не кричали: «Бей! Режь! Бери!» — а вопили, злясь, что кони не могут скакать быстрее:
— Удир-р-рай! Дир-р-рай! Ай!
Рассвело, и поднялось солнце. На месте недавнего лагеря басмачей лежали окровавленные трупы, стонали раненые, валялись брошенное оружие и палатки с разрубленными веревками.
Лучи солнца играли красными, зелеными и фиолетовыми бликами на обнаженных клинках окровавленных кинжалов… На площади было тихо, только галки мрачно каркали, выклевывая глаза у мертвецов…
Красноармейский отряд ушел, оставив лишь несколько человек подобрать раненых и собрать оружие.
Среди оставшихся был и Сафар-Гулам.
Он спросил у командира:
— Почему оторвали меня от моего отряда и оставили здесь?
— Ты пойдешь под военно-полевой суд.
— Но я поклялся, что, пока не разобьем басмачей, не выпущу оружия, не слезу с коня. Если я провинился, можно отложить разбор дела до конца борьбы.
— Но ты ведь и сейчас сидишь на коне! — ответил командир.
— Я имею коня не для того, чтобы красоваться, а чтобы окончательно уничтожить басмачей.
— Твое дело рассмотрят и решат быстро. Ты не потеряешь много времени. Товарищ Джавад остался, чтобы допросить тебя.
Командир ушел. Спустя немного времени явился товарищ Джавад с бумагой и чернильницей.
— Товарищ, слезьте с лошади. Я вас допрошу.
— Я поклялся не слезать с коня, пока не уничтожим басмачей. Вы мне лучше разрешите преследовать их.
— Нет! Есть постановление военного собрания, и оно должно быть выполнено.
— Ладно, спрашивайте его, а он пусть сидит на своей лошади, — вмешался возвратившийся командир.
— У меня нет сейчас времени слушать вашу биографию. Ознакомимся с ней как-нибудь потом. Начнем прямо с дела: почему вы ночью так запоздали?
Сафар-Гулам рассказал о происшествии в Ширине и в доказательство показал на ширинцев, уже проявивших себя в этом бою. Те подтвердили сказанное им.
— А почему из-за возни в деревне вы забыли о главном, о приказе командира своевременно зайти в тыл противника?
— Если бы я не уничтожил басмачей в Ширине, они остались бы у меня в тылу и могли бы испортить мне все дело. А это отразилось бы и на общем плане нашего командира.
