Русская миссия Антонио Поссевино - Федоров Михаил Иванович

— Вот уже больше полувека исповедую я единственно верную религию — святое православие. И когда я предстану перед Богом, он спросит меня, на какой истине основывается моя вера. И я отвечу, что всегда был православным. Но ты, Поссевино, католик, и я разрешаю тебе сейчас говорить то, что ты посчитаешь нужным. Попробуй убедить меня, что я не прав. А я попробую убедить тебя.

Поссевино поклонился царю и посмотрел на Дреноцкого, который взялся переводить беседу папского посла и русского царя:

— Благодарю тебя, царь, что дал мне в числе прочих твоих милостей самую большую — возможность этой беседы. Боюсь, что до тебя неверно донесли, с какой целью я приехал в твоё царство. Я вовсе не собираюсь убедить тебя оставить уважаемую греческую веру, ведь её исповедовали многие почитаемые всеми христианами святые — Иоанн Златоуст [185], Василий Великий [186], Афанасий [187]. Никакого разрыва римской церкви с византийской и не было. Напротив, папа Григорий Тринадцатый очень хочет, чтобы Русская церковь и дальше оставалась верной древним традициям и решениям соборов первых веков христианства. Всего-то и надо, что отказаться от тех раздоров, что внесли в наши отношения Фотий [188] и Михаил Керуларий [189]. Истина для всех христиан одна. И пусть свершится единение. Флорентийский собор полтора века назад объединил наши церкви. Мы едины во Христе, и не важно, что существуют западная и восточная церкви. Во имя Божественной истины нам надо стремиться не к розни, а к единению. Поэтому папа благодарен русскому царю, ведь именно его письма побудили Святой престол добиваться возобновления союза христианских церквей.

Поссевино замолчал. Молчал и Иван Васильевич, обдумывая ответ папскому послу. В Грановитой палате повисла тишина. Наконец царь заговорил.

— При моём восшествии на престол я не получил от митрополита благословления на обсуждение вопросов веры, — ответил он, — и греки здесь ни при чём. Я верю не в греков, а в Христа. И до Византии, которая давным-давно погибла, мне нет дела. Мы, православные, исповедуем истинную христианскую веру, которая по многим вопросам отличается от католической. Первые римские папы были достойнейшими людьми, и православные почитают их. Климент, Сильвестр, Агафон, Вигилий, Лев, Григорий [190]. Но их преемники оказались недостойны великих предшественников. Их поведение вызывает осуждение православных. Поэтому католичества мы совершенно не приемлем.

— Такая осторожность в вопросе веры вызывает лишь уважение, — согласился Поссевино, — но, думаю, это от того, что православные плохо знакомы с католичеством. Довелись им лучше узнать веру, которую исповедуют в Риме, отношение изменилось бы к обоюдному благу. У нас много общих врагов, противостоять которым следует сообща. Если бы католикам было разрешено иметь в Москве и других городах свои храмы и свои духовные училища, называемые коллегиями, русские перестали бы относиться к католикам как к врагам.

После этих слов в Грановитой палате как будто зашумел первый утренний ветер. Так бывает, когда перед рассветом в лесу стоит полная тишина, не колышется ни единая веточка, ни единый лист, и вдруг свершается нечто непостижимое, объяснения чему нет и быть не может, и сначала по верхам, а потом всё ниже и ниже пробегает сперва лёгкое, потом всё более усиливающееся дуновение ветра, и вот уже он шумит в полную силу, возвещая приход нового дня. Так же и в Грановитой палате — как будто после слов Поссевино что-то сдвинулось с места, послышался недовольный ропот, который быстро усилился и зазвучал в полный голос, с выкриками и проклятиями папским послам.

Поднялся, не спросив позволения царя, митрополит Дионисий и произнёс, гневно сверкая глазами:

— Не бывать на Святой Руси латинской ереси, не бывать. Повадки католические нам давно известны. Не мытьём, так катаньем. Влезете одной рукой, а оглянуться не успеешь — уже все скопом сидите и ещё нас поучаете, как правильно Богу молиться. Не бывать латинским храмам на Руси, не бывать!

Он обернулся к царю. Брови сдвинуты, рот оскален, немощные кулаки сжаты в камень:

— Государь! Ты почто разговоры такие окаянные допускаешь? Гнать католиков, гнать!

Иван Васильевич нахмурился. Он был недоволен, что митрополит начал говорить без его царского разрешения. Все присутствующие смотрели на царя, замечая это его недовольство.

— Кого гнать и когда гнать — то я решаю, — ответил он, едва сдерживая ярость, — а тебе, митрополит, не по чину так себя вести. Знаю тебя как человека, который всегда взвешивает слова, прежде чем они покинут уста. Поэтому для меня удивительно, что ты сейчас так яростен. Выслушай латинянина, если не согласен — скажи. А я решу, что с ним делать.

Поднялся со своего места Давид Ростовский:

— Дозволь, государь, говорить.

— Говори, — разрешил царь.

Гневная отповедь, которую Дионисий получил от царя, внушила архиепископу Ростовскому убеждение, что Иван Васильевич уже всё решил в пользу папских послов и нынешнее собрание лишь скоморошество, назначение которого — придать царскому решению вид всеобщего волеизъявления. Для того и выступил царь первоначально против католиков. Решение-то судьбоносное, его на себя одного брать нельзя. Народ ведь если встанет против латинян — и царя на пики подымет, никакие стрельцы не спасут. Да сами стрельцы и подымут. А так — и взять нечего: сами решили, теперь и ходите под папой.

— Государь, — сказал Давид, — я так мыслю, что латинянин дело говорит. Сообща-то всё лучше, чем врозь. И с турками вместе ловчее справиться. А обряд церковный останется тот же, об этом и речи быть не может. А то, что папы порой ведут себя непотребно, так ведь то когда было? Да и далеко Рим. Мы здесь и без него управимся. Вот и получается, мы вроде как с Римом будем и вроде как без него.

Царь сидел — по-прежнему хмурый — и молчал. Давид, не видя в нём ни поддержки, ни осуждения, споткнулся и замолчал. Потом сел. Вскочил Мишка Нагой, брат царицы Марии. Было ему уже за тридцать, и ума невеликого, но чутьё имел — куда там архиепископу Ростовскому! Почуял, почуял царёв шурин, каково в действительности настроение государя, потому и закричал без разрешения:

— Скажи, латинянин, отчего это морда у тебя скоблёная? Мужи от баб тем и отличаются, что у нас борода растёт. А вы, католики, кажись, по своей воле от мужества отказались, а?

Все затаились, выжидая: а ну как государь и родственника своего осадит, как и Дионисия? Но нет, не осадил почему-то. А Поссевино, выслушав переводчика, лишь улыбнулся и ответил:

— Уверяю тебя, мужчины отличаются от женщин не только наличием бороды. Есть более существенные различия.

Умел, ох умел ушлый иезуит срезать неумного наглеца, неважно где — в Париже, Фрайбурге или Москве. Знал, что надо ответить, чтобы спал накал страстей и разговор пошёл в спокойных тонах. Для этого надо лишь вызвать смех.

Все рассмеялись, даже Иван Васильевич улыбнулся и махнул рукой Нагому: мол, угомонись и сиди молча. А Поссевино меж тем продолжал:

— У католиков нет строгих указаний — брить бороду или нет. У меня борода не растёт от природы. А почему так получилось — одному лишь Богу известно. Но не будем же мы спрашивать у него, почему он лишил меня бороды. А вот папа Григорий Тринадцатый бороду носит, и никому и в голову не придёт осудить или похвалить его за это.

— У вас порой по два и даже по три папы было в одно время! — крикнул кто-то, не вставая. — Кого тогда слушать, если они все другу друга проклинали? И короли ваших пап при себе держали. Как собак дворовых.

Иван Васильевич сидел, не вмешиваясь в беседу, которая, несмотря на старания Поссевино, принимала всё более базарный вид.