Иван ФИРСОВ - От Крыма до Рима(Во славу земли русской)
Слушая Великошапкина, Ушаков соображал, что Балаклава ныне находится под начальством сухопутных войск и формально подотчетно ее состояние генералу Неклюдову. Но сам Ушаков знал Балаклавскую бухту, небольшую, но весьма удобную для стоянки, и потому туда ненароком всегда могли проникнуть всякие лазутчики.
Отослав рапорт о случившемся Войновичу, спустя несколько дней и не совсем выздоровев, Ушаков сам прибыл в Балаклаву и обстоятельно расспросил шкипера и купца об их плавании, и особенно о состоянии турецкого флота. Беседа длилась не один час, но узнал Ушаков много полезного и не жалел, что поднялся с постели раньше времени.
О людях Великошапкин разузнал все точно, за исключением пленников.
Оказалось, что это не пленные, а торговцы-армяне из Нахичевана, что близ крепости Дмитрия Ростовского. Торгаши эти с началом войны были захвачены турками, как российские подданные, и содержались в каталажке, в Цареграде. Вызволил их за свои деньги французский посланник.
Больше рассказывал Люис Болот. Оказалось, что он не только купец, но и капитан. Очутился Болот в Константинополе с товарами на большом судне еще в апреле. За штормами не мог долго выйти в море. А потом прусский и шведский послы подговорили турков не выпускать его в Черное море. Потом французский министр уговорил Диван, и купца отпустили под присмотром чауша, турецкого чиновника, чтобы он не заходил в русские порты. Побывал в Самсуне, Синопе, дважды в Анапе. Хотелось ему отправиться в Тавриду. Тогда он нанял в Анапе малое одномачтовое французское судно «Латартана Ладель», перегрузил на него товары и без чауша отправился в Балаклаву. Рассказ о коммерции мало интересовал Ушакова, надо было узнать, что происходит в гаванях с военными кораблями, и тут Болот оказался весьма осведомленным.
— Весь флот турецкий, сеньор, располагается в Константинополе, в бухте, напротив султанского дворца, в Буюк-Дере. Насчитал я там двенадцать линейных кораблей, восемь фрегатов, одну или две больших галеры. Других небольших, дубель-шлюпок, кирлангичей десятков семь-восемь.
К удивлению Ушакова, француз подробно указал, какие орудия, калибром и количеством стоят на многих из названных судов. Когда флот выходил в Черное море, один линейный корабль за неисправностью не смог идти в поход, и разгневанный султан приказал отрубить голову начальствующему члену при Адмиралтействе.
— Таки и отрубили? — засомневался Ушаков.
— Своими глазами сие наблюдал при стечении публики, сеньор, — улыбаясь, ответил француз.
— Более ничего в Золотом Роге не приметили по военной части? — поинтересовался Ушаков.
— Смею сообщить, что при мне один линейный корабль и семь или восемь фрегатов отправились в Архипелаг, знаю достоверно, что там греческие корсары не дают проходу турецким купцам.
Ушаков знал, что в Архипелаге русские агенты нанимают греческих моряков с судами для пресечения подвоза зерна в Константинополь.
— Не заметили ли чего примечательного для нас в портах, где побывали в Черном море? — продолжал расспрашивать Ушаков.
Словоохотливый капитан сообщил немаловажные новости.
— На верфях в Синопе стоят на стапелях два корабля. На рейде там стояли два фрегата, на одном из них я побывал. Смею сообщить, сеньор, матросы на нем никчемные, половина больные и худосочные. В Самсуне и Анапе одни купеческие суда. Знаю достоверно, что в Суджук-Кале крымский хан высадил войско. Оно предназначено для наступления в Крыму. Слышал в Константинополе, что султан подарил этому хану соболью шубу и кинжал. Султан обещал, если хан завоюет Крым, то станет тамошним султаном.
Подробно описав все слышанное, Ушаков отправил рапорт Потемкину. Только успел уехать курьер, в домике Ушакова появился Люис Болот.
— Осмелюсь, сеньор, желательно с вами продолжить знакомство, чувствуя ваше ко мне расположение.
Пришлось вежливо выпроводить незваного гостя, объяснив, что он, Ушаков, правит военную службу и не располагает времени для беседы. «Добро, что уже темнело и француз ничего путного не смог рассмотреть в бухте и на рейде», — подумал Ушаков, провожая гостя с большой корзиной с вином и угощениями.
На следующий день поневоле пришлось отсылать рапорт о визите француза светлейшему князю.
Потемкин немедля отозвался на донесения Ушакова. Отныне в военное время иноземцам запрещалось заходить в порты Крыма.
«По обстоятельствам военным, пресекая вход в наши Таврические гавани всех иностранных судов, даю о том знать вашему превосходительству ради надлежащего и с вашей стороны исполнения, в случае прихода таковых судов, которым объявлять, что по уничтожении теперь торговли, не только чужие, но и наши суда впускать в гавани запрещено, а потому оные и могут плыть куда хотят, не касаясь гаваней наших».
В последний летний день, 30 августа, в Черное море прибыло подкрепление. Построенные на Таганрогских верфях два линейных корабля отдали якоря на Ени-кальском рейде. Отряд привел давний приятель и однокашник Ушакова по Морскому корпусу, капитан бригадирского ранга Павел Пустошкин. На душе у флагмана Севастопольской эскадры полегчало. Возможный десант из Суджук-Кале или Анапы встретит отпор отряда кораблей Пустошкина. Не раз предлагал Ушаков князю выйти в море и отвлечь от Лимана турецкую эскадру. Второй месяц в Днепровском устье мельтешил с четырьмя линейными кораблями Войнович. Боялся сторожившего у входа в Лиман капудан-пашу Гуссейна. У турок было преимущество, а Войнович до сих пор не выпускал Севастопольскую эскадру для отвлечения турок.
Наконец Ушаков, получив приказание, сразу вышел в море, направился к Тендре и Очакову. Теперь пришла очередь волноваться капудан-паше. В случае одновременной атаки Лиманской эскадры и Севастопольской эскадры, турки окажутся зажатыми в клещи и вряд ли избегут поражения. Турецкий флагман предпочел не рисковать и, завидев Севастопольскую эскадру, поспешил сняться с якоря и отойти к юго-западу. Ушаков преследовал турок до траверза Гаджибея. Эту крепость русские войска взяли недавно успешным штурмом.
В конце сентября в Севастополе наконец-то обе эскадры соединились, и Потемкин приказал выйти в мо-Ре на поиск турецкого флота и атаку неприятеля. Отныне силы на море уравновесились, а турки, поняв это, поспешили укрыться в бухте Золотой Рог. Кампания 1789 года обошлась без схваток на море. Потемкин еще раз убедился, что Войнович всячески стремился уклоняться от встречи с противником и под его командованием флот не выполнит его предначертаний.
В начале ноября соединенная эскадра вошла в Севастопольскую гавань. Из ставки Потемкина пришел рескрипт князя. Он в который раз пенял Войновичу на нерасторопность и всяческое бездействие. «Вы в конце изъясняетесь, что хорош бы был теперь случай, а я вам скажу, что были случаи и еще будут, но все пропустят-ся. Турки везде биты, боятся имени русского, отдают города казакам, тот же страх в них и на море… но весь триумф нынешний, да и то не от флота».
Минуло две недели, и Потемкин неожиданно вызвал к себе в ставку, в Яссы, Федора Ушакова. Сообщая об этом флагману Севастопольской эскадры, Войнович, пожалуй, впервые по-настоящему разволновался. Как же так, князь через его голову, неизвестно зачем, вызывает к себе его подчиненного… Да к тому же достоверно знает светлейший, что граф не питает никаких симпатий к Ушакову, а как раз наоборот.
Незаметно промелькнули два зимних месяца, и начало развидняться над горизонтом стихии своеобразной, кипевшей страстями человеческими…
В свое время, два десятилетия тому назад, Екатерина II поставила верховодом над моряками в Средиземном море графа Алексея Орлова, сроду не имевшего никакого отношения к морскому искусству и вообще к флоту.
За три месяца, иногда ступая на палубу кораблей, прогуливаясь из Ливорно к Архипелагу и обратно, граф кое-как «оморячился» и въехал в историю с титулом «Чесменский» на плечах русских моряков…
В августе 1785 года флоты Черного и Азовского морей по указу императрицы стали подотчетны главнокомандующему, князю генерал-фельдмаршалу Григорию Потемкину. Никогда не слышавшему над головой посвиста пуль, ни разу не ступавшему на палубу боевого корабля генералу, при нахождении на борту судна, пожаловала императрица право поднимать на грот-стеньге кайзер-флаг — символ флотского чина, генерал-адмирала. Что символы! Своему давнему дружку Потемкину Екатерина бессчетно жаловала тысячи крепостных-рабов, поместья, дворцы, драгоценности и деньги, деньги, деньги… Умела она ценить близких людей за радение для возвышения ее славы. Об этом часто рассуждал современник императрицы в своем узком кругу — тайный советник, сенатор, князь Михаил Щербатов. «Не рожденная от крови наших государей, славолюбивая, трудолюбивая по славолюбию… Все царствование сей самодержицы означено деяниями, относившимися к ее славолюбию.
