Иван ФИРСОВ - От Крыма до Рима(Во славу земли русской)
Как никогда, в прошлые кампании, рано, Севастопольская эскадра в середине июня вытянулась на внешний рейд. Можно было бы и отправляться в крейсерство, но на кораблях запас провизии на исходе, на «Владимире» нет второго якоря, недостает двух кар-туальных единорога, на фрегате «Андрей» некомплект 24 пушек. Не раз напоминал о всех потребностях Вой-новичу, но ответа нет. Теперь решил Ушаков сноситься по этим делам с Потемкиным. На рейде каждый день на всех судах с утра до вечера слышались звуки барабанов, заливались свирелью боцманские дудки. Сновали по вантам и реям матросы, распускали и подбирали паруса, обтягивали снасти. Новый командующий эскадрой вводил свою систему обучения экипажей, по раз усвоенному им принципу в начале службы — каждый моряк, будь то офицер ли, низший ли чин, служитель, должен знать свое дело в совершенстве. Днем ли, ночью ли, в шторм или непогоду исправно и споро выполнять обязанности. Того требует весьма сложная морская служба. Море не суша, жди беды каждое мгновение. А тем паче ежели перед тобой неприятель. Выбора нет, или ты возьмешь верх, останешься на этом свете, или тебе амба. С особым тщанием следил новый флагман за обучением канониров. Среди них встречалось немало пришедших недавно пушкарей из сухопутных полков. Со времен Морского корпуса на всю жизнь флотскую запомнил Ушаков создателя флота российского постулат: «Вся оборона корабля от артиллерии зависит». Вещие слова Великого Петра претворял всюду, где служил.
Не всем офицерам, да и некоторым капитанам пришлись по нутру жесткие правила повседневной жизни, внедряемые на кораблях. Командиры старались исполнять все как положено, но немало среди них надеялись, что авось флагман-то временный, не навсегда. Тем паче меж собой судачили, зная о недовольстве им начальства в Херсоне.
Вечерами до ночи светился фонарь в каюте флагмана. Все же решил Ушаков излить наболевшее Потемкину. Пояснить-таки свои отношения с Войновичем. И не для собственного довольствия или успокоения, а прежде всего для пользы службы. Извещал князя не официальным рапортом, а письмом, пространно, без каких-либо наговоров, но не поступаясь своими жизненными принципами и нравственными устоями.
Вначале изложил историю с назначением Овцына и причину, почему не осмеливается обращаться по этому поводу к Войновичу, «ибо не вижу к себе никакого снисходительского уважения, кроме великих неблаго-приятств». Ушаков не жаловался, не просил снисхождения, а взывал к справедливости. Идет война, и, как никогда, требуется единодушие военных людей. Потому Ушаков и сносит многие несправедливости ради общей пользы, «пренебрегая я всякую прискорбность, хотя и с великим отягощением, сношу ее терпеливо и всевозможно стараюсь заслужить милость его превосходительства, но старание мое бесплодно. Немилости его ко мне беспредельны, опасаюсь я, что и малейшее какое случившиеся несчастье может повергнуть в пропасть бездны».
Законы суровы, особенно в военное время, никто не может быть застрахован от «неизбежных в чем-либо иногда случаев, а немилости полномочного начальника могут увеличить и довершить оное». Поведение же Войновича никак не способствует, «лишают последнего здоровья и отнимают ту способность, которую надеялся бы я при ободренном духе» при встрече с неприятелем «употребить с пользою».
Не имея никакого покровительства свыше, надеялся Ушаков на справедливое отношение князя. «Давнее время, перенося все чувствуемые мною, причиняемые напрасно мне прискорбности, терпеливо надеялся когда-нибудь самолично объясниться вашей светлости, но случаи до сего не допустили, а письмом, в рассуждение военных ныне обстоятельств обеспокоить, также не осмеливался».
И теперь, откровенно объясняясь с Потемкиным, Ушаков как бы вручает ему свою судьбу. Что касается назначения к нему Овцына, то это произведено без какого-либо согласования с ним, флагманом, вопреки всем правилам. А ведь флаг-капитан «должен быть такой, который бы в случае мог заступить мое место и исполнять должность флагмана, в чем и все командующие были бы уверены… А флаг-офицер определяется по выбору ж флагмана, способный, из молодых штаб-или обер-офицеров».
Немало, видимо, еще наболело на душе у временно исполняющего должность командующего флотом в Севастополе, но он ценит время князя: «Множество случаев и прискорбностей письмом своим объяснить не отваживаюсь, ибо нанесу тем великое затруднение».
Отослав письмо, Ушаков с головой ушел в работу. Его заботили не только эскадра, но и состояние дел в месте базирования ее, в Севастополе. За минувшую зиму он убедился, что к исправлению кораблей здесь относятся спустя рукава. Войнович дал полную свободу старшему корабельному мастеру Катасонову. От него зависела работа по подготовке судов к предстоящей кампании. В его подчинении находились мастеровые люди, он распоряжался всеми материалами и запасами для ремонта.
Раньше, на «Святом Павле», Ушаков обходился своими силами. Плотники, слесарь с помощью матросов добротно проводили ремонтные работы, все делали на совесть, старались, и Ушаков всегда поощрял их. Больше того, на берегу экипаж своими силами построил каменную казарму, пристроил к ней лазарет для больных матросов.
Катасонов, в бытность Войновича, делал ремонт кое-как, много материалов уходило на сторону. Теперь же корабельный мастер в открытую начал строить для себя каменный особняк из пильного известняка, сподобил себе роскошный экипаж, плотники и столяры изготавливали мебель для дома. Где уж тут ремонтировать корабли. Катасонов все распоряжения Ушакова игнорировал, ссылаясь на начальство в Херсоне.
— Покуда не пришлют мне ремонтные ведомости из Адмиралтейства и под них деньгу для оплаты мастеровым, ни единого гвоздя не отпущу и людей не пришлю, — отвечал он всегда Ушакову.
На требования Ушакова Войнович отмалчивался, время уходило, многие работы производили сами матросы, и часто деньги за этот ремонт клал себе в карман корабельный мастер Катасонов.
Во время стоянки на рейде Ушаков постоянно вел разведку по всему акваторию от Тарханова Кута до мыса Сарыч. В дозор наряжались попарно легкие быстроходные суда под командой греков, состоявших на русской службе.
Потемкин отозвался на нужды Ушакова, распорядился на пополнение экипажей прислать пехотный полк, знал, что Ушаков сподобит из них неплохих матросов и канониров, обещал прислать пушки взамен единорогов. Вместе с тем распорядился усилить наблюдение за морем.
«Я ожидаю, — указывал князь в ордере Ушакову, — от усердия вашего и радения к должности, что вы с своей стороны ничего не упустите, что только службе способствует, и потому надеюсь, что флот, вами начальст-вуемый, до возможной доведен исправности. Между тем продолжайте доносить мне почасту обо всем, что на море будет примечено и также касательно вашей команды».
Собрав командиров кораблей эскадры, Ушаков сообщил им о приведении в кратчайший срок судов к выходу в море.
— Мне рапортом доложить завтра о состоянии судов, экипажей, каких, сколько припасов недостает. Касаемо горячего вина, положенного по чарке, ведомость ту имею. Ожидаю привозу в скором времени.
Отпустив командиров, Ушаков вызвал Данилова:
— Нынче, Петр Алексеич, занедужил я, который день на ногах, а все хворь не стихает. Отлежусь-ка я завтра денек. Примешь рапорта от командующих, мне доложишь. А нынче призови-ка лекаря.
Утром к борту «Святого Павла» подошла шлюпка, прибыл курьер от полковника Гальберга. Флаг-офицер сопроводил его к Ушакову.
— Курьер сей, — доложил Данилов, — привез рапорт с известием, что в Балаклаве объявилось французское судно купецкое.
— Еще чего? — беспокойно спросил Ушаков, приподнимаясь на койке. — Откуда его нелегкая принесла? Зови курьера.
Прочитав рапорт, Ушаков вызвал капитан-лейтенанта Великошапкина:
— Сходите на берег, берите верховую лошадку и отправляйтесь в Балаклаву. Там француз объявился, за купца себя выдает. Досконально обстоятельные сведения соберите. Особливо старайтесь допытать у владельца и тамошнего капитана, какова их истинная
цель прибытия в Балаклаву.
Великошапкин возвратился на следующий день, к вечеру.
— Судно купецкое, ваше превосходительство, — доложил Великошапкин, — шкипером там состоит француз, некто Гарнье, он же и владелец судна. Судно прозывается «Латартана Ладель». Нанял его купец Люис Болот, загружено вином ренским, кофием, пряностями разными. Экипажу семь человек, пяток французов, ливор-нец да грек. На судне было трое наших россиян, якобы пленных и выкупленных в Цареграде французским посланником для передачи в подданство российское. Оных пленных тамошний начальник, капитан Николаев, препроводил под караулом по команде для выяснения всех обстоятельств. Судно прибыло из Самсуна. Побывало с две недели тому назад в Анапе. Там находится какой-то хан крымский с войском, на рейде суда турецкие.
