Джалиль Киекбаев - Родные и знакомые
Тяжело, невыразимо тяжело было на душе у Фатимы. И ко всему — в отцовском доме ни проблеска радости. От вечно злого Ахмади никто из домашних доброго слова не слышал, только ругань да ругань, хотя и ходили перед ним на цыпочках.
А уж батраку Ишмухамету Ахмади и вовсе никакого житья не давал, придирался на каждом шагу. Привезёт парень сена или дров — Ахмади обязательно обругает: мало, лодырь, нагрузил! Даже походка батрака не нравилась хозяину, злила его.
«Э-э-э… Сколько можно терпеть поношения? Пускай будет пусто брюхо, зато спокойно ухо! Что у меня — общее с Ахмади добро, что ли, здесь?» — решил в конце концов Ишмухамет и ушёл домой, к матери, в Гумерово. Остался Ахмади без рабочих рук.
Ишмухамет был ловок, быстр и успевал, не суетясь, сделать по двору всё, что надо: и сена подвезти, скотину накормить, и дров наготовить на несколько прожорливых печей. Когда эти заботы свалились на Абдельхака, сразу стало ясно, что парнишка жидковат, один всё не потянет. Подрядчик поискал другого работника, но никто в Ташбаткане не хотел идти к нему в батраки.
Между тем кончились дрова, а зима, как нарочно, выдалась необычно холодная. Ахмади надумал устроить оммэ, то есть приготовить хмельное угощение и позвать народ на подмогу. Он рассчитывал отправить безлошадных в лес на рубку сухостоя, а тех, кто имеет лошадь, определить на подвозку дров, а заодно и сена.
Однако, вопреки обычаю, на оммэ никто не пришёл, не было никого даже из самой голодной голытьбы.
На Верхней улице разговоры шли такие:
— Меня что — лошадь в голову лягнула, чтоб я за отвар хмеля рубил лес и возил ему дрова?
— И то! Сам же хвалится: «Шайтан беден, я богат». Пускай за деньги наймёт.
— Кабы хорошую медовуху выставил да аршина по три товару дал, можно б и помочь.
— Так товар-то «сгорел» тогда, на клети!..
— Э, думаешь, всё у него там было? Наверно, сундуки битком набиты.
— Чем везти за Ахмадиеву бурду два-три воза дров, отгоню один воз в Сосновку и вернусь с пудом муки. И сам буду сыт, и ребятишки.
— Вдобавок там и чем-нибудь покрепче угостят, а? И поедешь домой вдоль Узяшты весёленький, распевая песни…
Не удалась хитрая задумка Ахмади, пришлось ему самому махать топором, ломать спину, и стал он от этого ещё злей. Из дому — хоть беги. И уж совсем бы извелась Фатима в этой гнетущей душу обстановке, если б в минуту отчаянья, вызванного одиночеством, не вышла за ворота и не столкнулась случайно с Салихой.
Кто-кто, а Салиха вроде бы должна была теперь ненавидеть Фатиму, ведь Хусаин приходился ей хоть и не кровным, а всё же родственником. Но добрая женщина остановилась, справилась о здоровье, спросила участливо:
— Что не заходишь, Фатима?
Вечером Фатима взяла вязанье, пошла к соседке. Просидела там долго. Правда, беседа не сразу наладилась. Фатиме хотелось спросить, где теперь Сунагат, как поживает, но она боялась, что напомнит этим и о Хусаине, окажется в неловком положении. Салиха сама как бы между прочим сказала:
— Сунагатулла очень жалел, что не удалось повидаться с тобой…
Фатима растерялась, а Салиха как ни в чём не бывало продолжала:
— Вчера письмо прислал. На старом месте, на заводе, работает. Тебе привет передаёт и письмецо, правда, маленькое, с птичий язычок, для тебя вложил…
Салиха потянулась к оконному косяку, вытянула из щели небольшую бумажку.
— Не знаю, что тут пишет. На-ка, ты ведь умеешь читать?..
Фатима, то бледнея, то краснея, взяла листочек дрожащей рукой, поднесла ближе к лампе. Коротенькое письмо, как обычно, начиналось с привета, но дальше Сунагат напрямик писал об убийстве Хусаина: «Я никак не могу поверить, что это сделала ты. Или это произошло из-за какой-нибудь ужасной ошибки? Может быть, ты хотела только отпугнуть Хусаина, взмахнула ножом и нечаянно ударила? По-всякому я об этом думаю; а в душе не верю, нет, не верю, чтоб ты могла совершить такое. Встретиться бы, поговорить…»
Дочитав письмо, Фатима прикрыла рукой глаза, молча заплакала.
— Будет тебе, не лей слёз из-за давно уж забытого дела… — сказала Салиха и заговорила о мелких аульных новостях.
Глава двадцать первая
Фатима теперь частенько забегала к Салихе — душу отвести. Словоохотливая, чистосердечная, приветливая соседка стала ей по-прежнему близкой.
— А Сунагатулла-то не оставил мысли жениться на тебе, — обронила Салиха в разговоре в один из вечеров.
Фатима зарделась от смущения, сердце её забилось быстрей. Она ничего не сказала в ответ, лишь повторяла мысленно слова Салихи. Как много вместили в себя эти слова: и незабываемую радость, и безутешное горе — всё пережитое с тех пор, как вспыхнула её любовь к Сунагату, сначала ясная и глубокая, а потом запутавшаяся, точно птица в сети!
— Он, оказывается, о том, что случилось с тобой, услышал ещё в Гумерове, от матери, — рассказывала Салиха. — И сильно горевал, когда был здесь. Даже на Хусаина сердился. Да что поделаешь, коль судьба обернулась против вас…
Ах, добрая женщина! Вот взяла и растревожила изболевшееся сердце. Фатима так разволновалась, что готова была признаться Салихе в своей неугасшей любви к Сунагату, но чувство вины перед ним удержало её от этого, и она только тяжело вздохнула.
Ей нестерпимо захотелось сейчас же, немедленно увидеть Сунагата, рассказать ему обо всём — ведь он не знает, очень важной вещи не знает…
— А он не обещал наведаться в аул?
— Да нет, ничего такого не говорил. Раз уж занялся работой, уйдёт в неё с головой и до лета, наверно, не появится.
До лета… Как далеко ещё до лета! Вон во дворе будто девчонка в белом платье пляшет — разыгрался февральский буран. При порывах ветра дом подрагивает, в окошке трещит сухая брюшина, натянутая вместо стекла.
«Говорят, в такую погоду только дурной пёс гуляет… Ждать сейчас Сунагата глупо, — думала Фатима. — А может, мне самой к нему отправиться? Нет, нельзя! Схватятся, догонят — и на этот раз отец убьёт… А почему он должен убить? Кто я ему теперь? Совсем мы чужие. Одно только звание — отец… Какая разница между мной и Ишмухаметом? Он день и ночь работал, я — тоже. Мне даже ключа от клети не доверяют. Да по мне хоть сгори опять его новая клеть…»
В душе Фатимы давно боролись стремление к чему-то лучшему и страх. Оставаться в отцовском доме, будто живьём похороненной, или попытаться вырваться, уйти? То, что сказала Салиха, всё более склоняло ко второму.
«Сунагатулла-то не оставил мысли…»
В эту ночь Фатиме приснился улыбающийся Сунагат. Но радость сменилась ужасом: Сунагат вдруг превратился в измазанного кровью Хусаина, потом предстало в её виденье лицо длинноусого жандарма, и тут же откуда-то взялись плешивый судейский чиновник и адвокат, ещё кто-то… К счастью, будто бы послышался голос Сунагата. «Фатима!» — позвал он, и кошмарный сон оборвался.
Наутро все мысли Фатимы сосредоточились на том, как уйти к Сунагату. Нужно было выбрать удобный момент, чтобы не повторилась история первого её бегства на завод.
Тут очень кстати выяснилось, что Ахмади собирается съездить в Уфу к своим заказчикам — произвести окончательный расчёт по минувшему году и договориться о поставке лесных товаров на год нынешний.
Немного поколебавшись, Фатима пошла к Салихе, поделилась своими мыслями.
— Пока отца не будет дома, сходить бы на завод. Кабы удалось ещё раз повидаться, поговорить с Сунагатом — ни о чём бы уж не ту жила…
Салиха нашла её желание вполне естественным, сказала, взглянув на торчащий из щели у окна конверт:
— Вот и письмо Сунагату пришло, заодно бы передала. Рассказывал он о своём товарище по имени Киньябыз, так от этого Киньябыза как раз письмо-то…
Стали прикидывать, когда и как Фатиме лучше отправиться в путь.
— Погоди-ка! — обрадовано воскликнула Салиха. — Я третьего дня была в Гумерове у сестры и от её соседки, жены Хуснизамана, слышала — мол, муж собирается на этой неделе на завод, нанялся дрова возить. С ним и Ишмухамет поедет…
— Какой Ишмухамет?
— Так парень, который у вас в работниках жил! Он же Хуснизаману шурином приходится. Тебе бы с ним договориться — вместе б и поехали.
Как только Ахмади уехал в Уфу, Фатима отправились в Гумерово, отыскала Ишмухамета.
— Мне что, айда, не я ж повезу, а лошадь, — весело ответил парень на просьбу Фатимы взять её до завода. — Послезавтра на рас свете тронемся. Коль есть вещички — принеси к нам, да и сама можешь у нас переночевать.
Как на крыльях летела Фатима обратно в Ташбаткан, а в ушах у неё звучало: «Сунагатулла-то не оставил мысли жениться на тебе…»
Влетела к Салихе:
— Договорилась, Салиха-апай! Завтра ухожу!
Обняла соседку и заплакала от радости.
— Пойдём вдвоём. Я навещу сестру. Тихонечко занеси ко мне, что возьмёшь с собой, — сказала Салиха.
Наутро Фатима сообщила матери, что сходит с Салихой в Гумерово в гости и переночует там. Факиха не возражала. Решила: пусть сходит, развеется, а то после смерти сына всё горюет…
