Дмитрий Петровский - Повесть о полках Богунском и Таращанском
Продиктовав письмо Ленину, батько позвал политрука Чумака и сказал:
— Ты имеешь понятие о бойцах политически?
— В каком смысле, товарищ комбриг? Думаю, что я знаю своих бойцов.
— Верного человека мне надо, чтобы до Ленина послать, письмо отвезти.
Чумак на минуту задумался, кивнул головой и вышел.
У дверей стоял красноармеец.
— А ты с чем до меня, товарищ боец? — обратился батько к стоящему.
— Слыхал ваш разговор, товарищ комбриг, и есть у меня собственное желание то письмо до Ленина доставить.
Батько посмотрел на серьезное лицо молодого бойца и улыбнулся, ласково прищурившись.
— Хочется самого Ленина повидать, брат, га? Ну ладно. Поедешь. И когда повидаешь его, то скажи, что мне страсть как охота с ним повидаться. Так и скажи ему. — Батько Боженко встал, говоря эти слова. — Если бы не боевое положение и если бы не нужен я был тут при бою, то доехал бы я до него сам и поговорил с ним душа на душу. Да скажи ему, что оружию ту, саблю золотую, не сдает Боженко врагу, а вскорости добьем мы Петлюру. и будем бить остальных белых генералов — поможем Дону и Донбассу… Гм.».
Батько кашлянул и задумался.
— Тут я написал о том. Ну, ты должен доложить ему и такое дело. Самоучно до всего дойдем. Народу украинському свобода нужна, и от себя он даст командиров и произведет их в достаче. Вон у Щорса своя академия — то с наших товарищей бойцов. А краше всего, если б сам он приехал до нас. Да ему некогда, знаю… — задумался батько. — Страна большая… Пусть же своих, от самого себя, людей присылает… А сам откеда?
— Городнянский я, отец.
— А-а! — протянул Боженко. — Щорсов землячок! Значит, поговоришь с Лениным? Партейный? Ну, на, расписывайся мне тут. — Батько достал из кармана маленькую книжечку с особо важными документами и дал бойцу расписаться на пустой странице. — Пиши: «Письмо до Ленина взял. Отдам только в собственные руки тому вождю». Свое фамилие…
И батько, вручив пакет, опустился в задумчивости на кресло и склонился над столом, видимо обуреваемый волнением и какой-то неотступной заботой.
Когда через полчаса явился политрук Чумак, он застал батька в той же позе и, остановившись у двери, осторожно кашлянул.
Батько поднял голову и узнал Чумака, махнул рукой.
— Уже отправив, спасибо, не треба. Скажи писарям, хай зовуть командиров па военный совет.
БАТЬКОВ СОВЕТ
— Товарищи командиры! — обратился батько ко всем собравшимся. — Я позвал вас для того, чтоб обмиркуваты[51] про военни боеви наши дела, бо гадаю, що мало кому на сердци спокойно и богато, хто — не тильки з бойцов, но и з нас — не може сказати, що и для чого робиться на нашем фронти… Товарищи… — вздохнуд Боженко, — не я и не вы в тому вынни[52], що те, що берем, знов кидаемо. Це бой, а не играшки[53], людская кровь — не играшки! Ну, моя думка была така, що де-хто з нами грается. Ну, не штаб дивизии, бо там Щорс, — уси знают Щорса, що це ж наш любимый товарищ, наш Микола, которого мы знаем, що вин не зрадить. А щось робиться и звидки воно так, що мы шлы, шлы, як полагаеться, и дийшлы аж до Карпат, що вже ось Венгрию видно. И вже он Кабула доходив, до Львова адже вин у Бродах, а Калинин до Тарнополю, — коли на тоби: «Повертай, бригада»! А де ж те полки — славный Богунський, Новгород-Северський, Нежинський? Чи то вже нам за всих справляться? Що взяли — прочхали, кинули, мот пропили… ге… гм…
Батько закашлялся от волнения и стал набивать трубочку, намереваясь приступить к главному. Он еще раз откашлялся и вдруг сказал:
— Измена в тылу у нас! Засылают до нас шпионов, да не как-нибудь, а под видом «инспекции»… А ну ж, приведитъ мени сюды того живодера, що сегодни «прибыл из центру». Приведить мени ту стару суку, ту стервозу — ось я его, ката, тут при людях допытаю и тут-то зробимо трибунал. Может, вы слыхали, що я порвал потрета, то я объявляю, що порвал, и до тех пор не верю я тому «главковерту», аж поки сам Ленин не отпишет ответ. Чи так я кажу, чи ни? Що роблю, то кажу, ото моя правда-матка. Бо я большевик, и ще мени голову на плечах пид колесами не одризало.
— Не сумневайся, отец, все понятно. О чем тебе сумлеваться? — отозвался Кабула. — Мы тебя понимать должны, как ты нас понимаешь.
В это время ввели того самого «инспектора», в котором узнал батько сегодня утром своего прошлогоднего палача.
— Га? — произнес батько. — Стоять смирно! — крикнул он в гневе приведенному «инспектору», оглядывавшемуся в растерянности по сторонам. — Хто ты такий, пес, признавайся! Призвище? Бондаренко? А зараз, по «мандату»? Гавриленко? Чим був до революции?
— Жандармский ротмистр.
— А в гетьмана?
— Главный комендант киевской варты.
— Арсенальцев убивав?
— Убивав.
— Розстрилював?
— Розстрилював.
— Лысу гору памятаешь?
— Памятаю.
— А мене не згадуешь?
— Ни, не згадую.
— Запаморочило?..[54] хто тоби, гадюка, у морду жовтого писку кинув, ты того не памятаешь?
— Ни.
— А скильки разив ты на Лысу гору на розстрил возив революционеров? Мовчишь? Скильки людей ты розстриляв, руда собака?.. Без числа? Ну, а до мене який пес и за для чого тебе послав? Що це за пляшка? [55] — спросил батько, вынимая из кармана маленький пузырек. — Чия то мертва голова на ций пляшци? Твоя чи моя, гад? Хто тебе, пытаю, сюди надсилав? Главком? Який главком? Глаголев?
— Ни, не Глаголев.
— А хто такой Глаголев? Теж жандарюка, як ты?
— Нет, он партийный.
— Партийный? А зачем вин тебе сюда надослав?
— О том написано в мандате.
— Мовчи мени про мандата, гад, бо я тоби заткну глотку, стерво!.. Хто тоби и для чого дав оцю пляшку?
— Замначштаба главкома Басков.
— Пыши, писарь, все те, що чуешь, все пыши, бо це иде трибунал… А нащо, кажи мени видразу[56], вин дав тоби цю пляшку?
— Для вашей смерти.
— Эге, для моей? — сказал батько, и страшная улыбка исказила его лицо. — Не вгадав… для твоей… Скажи пому на тим свити, як зустринетесь, ироды, у дьявола на засидании. Покоштуешь[57] сам, голубчик, цией выпивки… Кажи, стерво: хто такий Басков?
— Жандармский полковник, мой бывший начальник, А теперь он пользуется доверием Троцкого.
— От який у нас тыл, бодай йому болячка! — сказал батько, тяжело вздохнувши. — Пышы, писарь, усе пышы. Выведить його до вязници, бо в нас е други дила.
Батько с презрением махнул рукой и отвернулся.
— Выходь! — крикнул часовой, и жандарма увели.
— Трибунал… допытать мени тую стерву, щоб все чисто сказав вин, щоб я завтра знав усе чисто, а нам тут не до того. Е боеви дила. Бачылы, командиры, що робыться? Усе понятно?
— Понятно, — отвечали командиры.
— А ну, позвонить мени до Щорса, позвить його до проводу, я ему сделаю доклад. Хай знае. Не бывать тому, щоб мы срывали фронта! Хай почистят штаб главкома, а тоди командують — повертаты. Вин, мабуть, повсюду хоче «повертаты» — отой «главковерт»? Какое твое слово, товарищ комполка Калинин? Каково положение па твоем фронте?..
— Я не со всем согласен, товарищ комбриг. Что тыл надо почистить — правильно. Что в штабе главкома и повсюду в армии враги имеются — верно. Но фронт, отец, наша ответственность. Рассыпан, растянут он и клином врезался до отказа, а враг концентрирует сильный удар под Проскуровом. Я считаю, что надо доложить обо всем Щорсу. Не думаю, чтобы для Щорса оказалось особенно неожиданным то, что мы здесь видели. Но приказ о движении на Проскуров подписан Щорсом, и это дело фронта, а не тыла.
— Молодец, Калинин, люблю, когда правду кто смело говорит. А вы что ж молчите? А ну ты, Кабула, какое имеешь мнение?
— Я, отец, имею такое мнение: генеральное сражение дадим там, где оно приспеет. Под Проскуровом? Ну, дадим под Проскуровом. Уходить от родины далеко сейчас нельзя.
— Верно сказал, сынок: кругом враги петлю накидают. Эх ты, трясця твоей матери, распроклятая зрада! Верно, командиры, надо давать генеральное сражение.
В это время батька позвали к проводу, Щорс его ждал на телеграфе в Житомире.
— Арестовал инспекцию главкома, — докладывал батько Щорсу. — Предаю суду трибунала и расстреляю.
— Пошли ко мне, — говорил Щорс.
— Не могу: в дороге устроят побег, будет как с Зеленым. Дозволь расстрелять на месте.
— Не допросив подробностей, не расстреливай, шифровкой передай мне суть допроса. Без моей санкции ничего не делай.
— Слушаюсь твоего приказа, но сержусь на тебя, что ты меня, старого, учишь.
— Разработай свою часть приказа, Василий Назарович: твое движение, заметь, с правого фланга на левый. Сам буду ко времени боя. Если не приеду, командовать будешь ты.
— Благодарю за доверие. Очень хотел повстречаться с тобою. Гляди, Микола, за шпионством: кусучие мухи по осени. Укусят они нас с тобою.