Людвиг Тик - Виттория Аккоромбона
Б р а ч ч ь я н о
А если она не придет?
Ф л а м и н ь о
Я не желаю видеть ваше высочество в таком неблагоразумно влюбленном состоянии. Я и сам когда-то любил одну даму и преследовал ее своими бесчисленными юношескими признаниями, а три-четыре любовника, которые развлекались с ней от всей души, с превеликой радостью уступили бы мне ее. Совсем как летом клетка в саду: снаружи — птицы в отчаянии, что им в нее не попасть, а внутри клетки птицы с тоски сохнут, что уж и не вырваться им оттуда никогда.
Идите ж, идите, государь.
(Браччьяно уходит.)
(В сторону.)
Смотрите-ка — пришел! Мужчина с виду;
Судя по одежде, хитрым назовешь,
А справьтесь об уме и убедитесь —
Осла двуногого лишь маскарад{161}.
(Входит Камилло.)
Что, брат? Идешь в постель к любезнейшей супруге?
К а м и л л о
Поверишь — нет. Мой путь давно лежит
Гораздо северней, в холодный пояс.
Не помню твердо, но тому не верьте,
Что с нею спал за это время я.
Ф л а м и н ь о
Как странно вы относитесь к потерям.
К а м и л л о
Мы спим порознь, и с раннего утра меж нами ссора.
Ф л а м и н ь о
Это ты виновен — ты начал.
К а м и л л о
Но гнушается она моим присутствием.
Ф л а м и н ь о
Да в чем же дело?
К а м и л л о
Герцог зачастил, его благодарю
И вижу, — как жонглер самоотверженный{162},
Выравнивает он наклон пути
Для шара своего.
Ф л а м и н ь о
Надеюсь, ты не думаешь…
К а м и л л о
Что он не хахаль? Напротив!
Как нагло, вижу, примеряется прорезать
Свой шар мне в лунку.
Ф л а м и н ь о
Хочешь быть ослом
И Аристотеля оспорить?{163} Быть рогатым?
Назло своим эфемеридам?{164} Ты ведь помнишь: под улыбчивой планетой
Ты был спелёнат.
К а м и л л о
Фью! И не толкуй
Мне о планетах, эфемеридах:
Муж может стать рогатым днем,
Как только звезд глаза погаснут.
Ф л а м и н ь о
Ну, Бог с тобой, тебя я предаю
На милость сострадательных подушек:
Они набиты стружкой роговой.
К а м и л л о
Брат!
Ф л а м и н ь о
Чёрт меня дери теперь,
Коль дам тебе совет. Всего-то дела —
Жену на ключ.
К а м и л л о
И правда, хорошо.
Ф л а м и н ь о
Оберегай ее от взоров вожделенных.
К а м и л л о
Отлично.
Ф л а м и н ь о
И в церковь не пускай. Как пес,
У ног твоих на привязи пусть сядет.
К а м и л л о
Для ее же чести.
Ф л а м и н ь о
И будь тогда уверен, что получишь,
Невинность в ней иль, чистоту дразня, —
Рога, которых ты еще избавлен.
Вот мой совет — награды не прошу.
К а м и л л о
Ладно! Не знаешь, где рубашка жмет{165}.
Ф л а м и н ь о
Это у тебя старый фасон. Высунь из нее свои длинные уши, — станет удобнее. Нет, я буду злее. Огради свою жену от развлечений: женщины с большим желанием и великолепием остаются целомудреннее, когда им дано больше свободы. Из тебя же выйдет, по-видимому, своенравный, расчетливый рогоносец. Так ты бы измерил свои рога, пока они еще растут, — прутиком патриарха Иакова{166}. Экие хитроумные загородки! Они могут только разъярить бедных овечек{167} сильнее любого из эликсиров, проданных со дня последнего юбилея{168} всеми докторами, вместе взятыми.
К а м и л л о
Что меня и не вылечило.
Ф л а м и н ь о
Ты, вижу, ревнив. На простом примере докажу твою ошибку. Видел я как-то очки, сделанные с таким искусством перспективы, что если приставить к ним двенадцатипенсовую монету, кажется, будто их там двадцать штук. Вот бы тебе такие очки, чтоб посмотрел, как жена твоя башмак завязывает, — представилось бы тебе тогда: двенадцать рук ее раздевают — и уж тогда бы охватила тебя великая беспричинная ярость.
К а м и л л о
Ошибка, сударь мой, не в обмане зрения.
Ф л а м и н ь о
Это так, но тем, у кого желтуха, всё видится в желтом свете. С ревностью еще хуже. Ее приступы заставляют видеть вокруг столько же злых рож, сколько в бочковой воде пузырьков. Со временем и собственная тень кажется тем, кто наделил вас рогами. Смотри, она сюда идет.
(Входит Виттория.)
Ну, какая у тебя причина ревновать это существо? Каким же невеждой-ослом или мошенником оказался бы тот, кто затеял бы кропать сонеты{169} в честь ее очей или сравнивать ее лоб со снегами Иды{170} и коринфской слоновой костью{171}, а волосы с клювами черных птиц{172}, хотя они напоминают их оперенье! Вот и всё. Будь разумнее, и я сделаю вас друзьями, и вы вместе отправитесь в постель. Женитьба, видишь ли, не твоя цель — уйди подальше, мне бы не хотелось показать, что я тебя видел. (Камилло уходит.) Сестра, господин мой ждет тебя в зале для пиршеств. Твой муж очень недоволен.
В и т т о р и я
Я ничем не хотела его обидеть — за ужином я выбирала ему лучшие куски{173}.
Ф л а м и н ь о (шепчет Виттории)
И нечего, по правде говорю, его откармливать было: он, по слухам, и так каплун. Мне надо будет сейчас представить, что мы с тобой ссоримся.
(Громко.)
К лицу разве такому родовитому человеку, как Камилло, в расцвете своих двадцати лет, моститься где-то, как поганому рабу, на запятках у герцога, со всякими холуями, среди вертелов и нечищеных кастрюль?
К а м и л л о (в сторону)
Вот пробирает-то ее.
Ф л а м и н ь о
Настоящий школьник — (в сторону) один из той породы, чья голова набита бараньими мозгами, без малейшего проблеска разума в них, — (громко) является к тебе как-то с дрожью в поджилках искать ночлега. (В сторону.) Каково? У другого — зуд в пояснице, что тебе огонь на стеклодувном заводе, — семь лет наружу не выходит. (Громко.) Чем он не дворянин? (В сторону.) А оденется он в белый атлас, из-за его черной рожи не иначе как за падального червяка его принимают. (Громко.) Ты, признаюсь, великолепная фольга, (в сторону) но покрытая фальшивым камнем, подделкой алмаза.
(Фламиньо всё время говорит наполовину в сторону.)
К а м и л л о (в сторону)
Он ей раскроет, что во мне скрыто.
