Вероника Тутенко - Дар кариатид
— Läause? — испугалась и Берта, торопливо спрыгнула в комнату и через минуту показалась в окне с баночкой черного мыла.
Нина поблагодарила и так же неспеша пошла назад, в лес. Солнце ещё не скоро опустится за лес, работать ещё долго. К чему торопиться?
Вечером Нина мыла голову над ведром черным мылом. Гребня у девушки не было, и расчесывать мокрые спутанные пряди приходилось руками.
А сушить волосы девочка вышла на улицу, где ветер доносил с полей запах трав.
Узники не спеша возвращались с работы, устало перекидывались шутками по дороге. Как обычно, балагурил Габриш, а братья поддерживали веселый разговор. Пани Сконечна тяжело переваливалась за ними с ноги на ногу и время от времени вставляла в бессмысленную болтовню меткое словечко. А вскоре из-за деревьев показалась и Стефа.
Нина невольно залюбовалась ее вальсирующей походкой, которую не могли испортить даже грубые на деревянной подошве башмаки. Стефа не шла — почти танцевала, как будто приятно провела часок-другой в кинотеатре с кавалером, а не трудилась целый день на поле.
Кудри молодой полячки слегка разметал ветер, но прическа все равно смотрелась аккуратно.
— Нина? — удивилась полячка раннему приходу девочки. Обычно Стефа первой поднималась на чердак.
— Лойзы, — многозначительно усмехнулась девочка.
Нина смущенно показала на только что вымытые волосы.
— Лойзы? — испуганно вскинула брови полячка, опасаясь за старательно уложенную красоту на голове. Каково будет предстать перед милым Феликсом с насекомыми в прическе?
Стефа представила, как округлятся от неожиданности загадочные глаза, отчего станет заметнее её любимый «островок» и засмеялась задорно, весело, сияя своей белоснежно-золотой улыбкой.
Нина, поощрённая столь бурным одобрением лаконичного «лойзы», рассказала Стефе, как испугался Шрайбер маленькой вошки. Но полячка внезапно посерьёзнела, грустно покачала головой.
— Nina ta wsza uratowała ciebie…. Нина, эта вошь спасла тебя…
— Спасла? — Нина вспомнила, каким странным липким взглядом смотрел на нее лесник, как взметнулась его рука к его волосам. — Неужели…
— Tak, — подтвердила Стефа догадку Нины.
— Нет, не может быть!
Нина помотала непросохшими еще тяжелыми волосами.
То, на что намекала Стефа и о чем она сама не имела еще более или менее ясного представления, нет, это было невозможно.
Но история о несчастной узнице, забеременевшей от немца, снова зловеще всплыла в памяти девочки.
Глава 42
Красные корзинки
…Осень, безрассудная и яркая, как последняя любовь, наполнила Лангомарк запахом яблок. Спелые, похожие на маленькие солнца, в этом году они были особенно крупными. Померкнувшая зелень вспыхивала пурпуром и золотом на ветках яблонь, виноградных лозах с тяжелыми, будто налившимися янтарем, гроздьями.
Нина уже закончила уборку в комнатах и начала подметать двор.
В доме Шрайберов был большой праздник. Он ощущался даже в радостном покачивании огромных ярко-красных яблок на тяжелых ветвях, почти касавшихся оконной рамы. На побывку приехала старший сын Ганса и Берты Алан.
С утра хозяйка носила в пекарню напротив дома подносы с искусно уложенным тестом и возвращалась с горячими ставшими теперь еще воздушнее пирогами, благоухавшими сдобой и мясом. Немка назвала их кухен-бакен.
Фрау Шрайбер что-то мурлыкала себе под нос и выглядела счастливой и нарядной. Хотя на Берте было простое пестрое ситцевое платье, которое обвивал красно-зеленый клетчатый фартук, ее белокурые волосы были по-праздничному тщательно зачесаны назад и аккуратно ниспадали локонами на полные плечи.
Из раскрытой форточки в осеннюю умиротворенность сада врывались волны веселых военных маршей. В зале надрывался граммофон.
Девочка поеживалась от внезапных порывов ветра.
— Нина, — услышала она свое имя, которое прозвенело колокольчиком, легко и радостно.
На крыльце улыбалась Берта. Теперь вместо скучного ситца на фрау Шрайбер колыхалось на ветру длинное голубое платье.
Издалека хозяйка показалась вдруг Нине удивительно юной. Голубой шелк словно бросал вызов годам. Нина с удивлением заметила, что глаза Берты того же необыкновенного оттенка весеннего неба, что и платье — глаза юной девушки. В ушах фрау Шрайбер, соперничая с блеском ее глаз, сверкали старинные сапфиры. Ветер, как будто нарочно, высвободил из прически несколько прядей и разметал их по плечам.
Ирма выбежала на крыльцо вслед за матерью, в чем-то розово-белом, похожая на зефир, и как всегда с любопытством принялась рассматривать свою русскую сверстницу, но Берта резко отослала дочь обратно в дом.
На улице было уже прохладно.
Берта весело кивнула Нине и легким, как ветер, колыхавший шелк ее платья, движением руки пригласила девочку следовать за собой в дом.
В проеме полуоткрытых дверей зала хрустально поблескивали люстры и бокалы.
Нина осторожно шагнула вслед за хозяйкой в огромный нарядный зал, показавшийся теперь девочке еще больше.
В изящных вазах небрежно свешивались через прозрачный узорчатый край гроздья винограда, над которыми возвышались огромные яблоки с такой полированной красной кожицей, как будто специально вызревали к праздничному застолью. Среди разложенных цветками на блюдах тончайших лепестков сыра и ветчины, пирогов и салатов, конфет щедрыми пурпурными, золотистыми потоками переливалось в бокалы вино и звенело над столом пурпурно-золотистыми поцелуями.
Нина нерешительно остановилась посередине зала у распластанной медвежьей шкуры.
За столом собрались не меньше тридцати гостей. Многие мужчины были в военной форме. В ушах у женщин поблескивали золото и серебро.
Все взгляды были направлены на девочку в стареньком сером платье, и все эти взгляды выражали одно и то же — любопытство, готовое в любой момент взорваться безумным весельем.
В центре стола насмешливо улыбался молодой офицер лет двадцати двух.
Он был весел и пьян.
Нина сразу же узнала юношу, которого столько раз видела на фотографии в комнате на втором этаже. Но теперь старший сын супругов Шрайберов выглядел взрослее и еще красивее, чем в черно-белом глянце.
У Алана были голубые глаза, как у матери, а волосы, казавшиеся пепельными на портрете, на солнце отливали золотом. Но улыбка юноши на фотографии была совсем другой — открытой и мягкой…
Нина растерялась еще больше, когда Алан извлек откуда-то из-под стола красный лапоть. Яркое пятно затмило даже яблоки на праздничном столе.
Теперь все взгляды гостей были прикованы к лаптю.
В груди Нины как будто съежился от ветра и вот-вот оборвется осенний лист. Такие же лапти носили в деревне отец и брат.
— Нина, — голос молодого офицера оказался довольно приятным, но, услышав свое имя, произнесенное Аланом, Нина почувствовала еще большую тревогу. — Sind diese Korbs deine Schuhe?
— Ja, * * — удивилась девочка вопросу.
Звон хрусталя, красный глянец яблок, медвежья шкура на полу и лица, лица, лица, ставшие вдруг одним лицом голубоглазого молодого офицера — все взорвалось оглушительным смехом и рассыпалось на осколки.
Никто не заметил, как Нина вышла из дома.
Звон хрусталя обернулся слезами, застилал дорогу туманом, и казалось, что она уходит из-под ног.
Красным лаптем опускалось за лесом солнце.
… Клонился к закату сентябрь сорок четвертого года…
* Эти корзинки — твоя обувь? (нем.)
* * Да (нем.)
* * *Сумерки на чердаке были очень кстати. Нина почувствовала какую-то мрачную радость оттого, что вокруг темно и пусто. Не зажигая лампу, добралась до кровати, обессилено упала. Обиды, как прорвавшая плотина, вырвалась на свободу громкими рыданиями. Красный лапоть снова и снова вставал перед глазами. Небесные глаза Алана безжалостно смеялись в темноте.
«Sind diese Korbs deine Schuhe?» — снова и снова повторял его голос.
Сквозь плач Нина слышала, как заскрипела лестница. Возвращалась в барак Стефа.
Тихо чиркнула спичка над плитой, и Нина оказалась в мягких объятиях полячки, а слова вместе со слезами лились словно сами по себе.
Стефа слушала внимательно и сочувственно кивала. Нина, наконец, остановилась, только часто всхлипывала. Молчала и полячка, грустно, сосредоточенно.
— Nie płacz Nina. Не плачь, Нина, — ласково, по-матерински погладила Стефа девочку по голове. — Powiem tobie w sekrecie, oni już uciekają z Rosi. Niedługo zostało im śmiać się. Szybko przyjdzie Ruskie wojsko tu.Скажу тебе по секрету, они уже бегут из России. Недолго им осталось смеяться. Скоро русские войска будут здесь.
— Это Феликс тебе рассказал?
Стефа весело блеснула зубами.
— Wież mi. Dobrze? Верь мне. Хорошо?
— Я верю, Стефа. Я и сама это знала, хотя мне никто и не говорил. Был у нас сосед такой Захар. Он знал всё ещё до войны.
