Золото Кёльна - Шир Петра

— Да вы, верно, спятили! — негодующе фыркнул судья. — Неужели вы полагаете, что я соблазнюсь на такое непотребство?

— Если дело касается денег или власти, люди без труда идут на любые гнусные ухищрения.

— Как и прежде, вы приписываете мне только самые низменные побуждения.

Она медленно тронулась с места.

— Вероятно, я начинаю перенимать вашу способность видеть мир и людей в нем исключительно в черном цвете.

— А вы хотели бы, чтобы я был добреньким и говорил лишь то, что вам приятно?

— Ради всего святого, не пытайтесь притворяться, что вас заботит, чего бы я хотела, господин ван Клеве. А то напугаете меня еще больше.

— Вы говорите мне о страхе? — он схватил ее за руку.

— Отпустите меня!

Ван Клеве пропустил ее требование мимо ушей.

— Так вы все еще боитесь меня.

— Я этого не говорила!

Алейдис бросила быстрый взгляд на Зимона, который следовал за ними на почтительном расстоянии, но тот не спешил вмешаться.

Она попыталась высвободиться, но Винценц сжимал ее руку как клещами.

— Я просто приняла близко сердцу ваше недавнее предупреждение и стараюсь держаться подальше от огня, с которым, по вашим словам, не могу совладать. Я не знаю, почему вы все время пытаетесь разжечь его подле меня. Возможно, хотите досадить мне, возможно, вами движет скрытая корысть, о которой я упоминала ранее. Но не упрекайте меня в том, что я делаю именно то, что вы сами мне посоветовали.

Уловив волнение в ее глазах, которые изо всех сил стремились уклониться его взгляда, он испытал приступ ярости.

— Вы правильно делаете, что избегаете меня, Алейдис, — сказал он и мысленно чертыхнулся, поскольку его голос прозвучал слишком мягко, чем чуть не перечеркнул весь нравоучительный пафос. — Однако не потому, что в ваших опасениях есть хоть доля правды. Отец не приказывал мне ухлестывать за вами, и сам я к этому не стремлюсь. Уж поверьте, если бы я того желал, я нашел бы способ сломить ваше упрямство — здесь я нисколько не кривлю душой. Но вы точно что-то испытываете ко мне. Привязанность это, или отвращение, или чувство, что лежит в промежутке между этими двумя, мне неведомо. И прямо сейчас вы пытаетесь гладить меня против шерсти. И это вторая причина, почему вам стоит обходить меня стороной.

— Итак, мы подошли к тому единственному, что у нас есть общего. Ведь вы тоже пытаетесь гладить меня против шерсти, господин ван Клеве.

Она перестала сопротивляться его хватке, но по выражению ее лица и голосу было ясно, что она предпочла бы, чтобы их разделяло по меньше мере несколько саженей. Одно то, как поднималась и опускалась ее грудь, выдавало ее внутреннее напряжение, которое передавалось и ему.

— Если это вторая причина, то какова же первая?

Винценц наморщил лоб. Он знал: одно неверное движение — и Зимон тут же бросится на защиту своей госпожи. Но невзирая на грозящую ему опасность, он привлек Алейдис еще ближе, пока их тела не соприкоснулись. Все его тело словно пронзило ударом молнии. Как и ожидалось, слуга шагнул по направлению к ним, но внешне оставался спокоен. Алейдис остолбенела. Ее взгляд бегал то вправо, то влево, лишь бы не встретиться с ним глазами. Он заметил, как на ее шее пульсирует жилка, почувствовал, как колотится ее сердце. Возможно, их сердца бились в унисон. Он знал, что совершает ошибку, но все же осторожно приподнял ее за подбородок, чтобы она наконец посмотрела ему в глаза. Ее голубые глаза потемнели, зрачки расширились.

— Вот почему…

Пытаясь не утратить над собой контроль, он ослабил хватку на ее руке. Но Алейдис не отстранилась от него, а продолжила стоять, не шелохнувшись. Близость ее тела сбивала Винценца с толку и навевала опасные мысли. В то же время он заметил, что она почти перестала дышать и в глазах у нее заплясали панические огоньки. И чтобы не совершить еще одну ошибку, он решительно отпрянул.

— Вот почему вам следует держаться от меня подальше, госпожа Алейдис.

Он услышал ее облегченный вздох, когда, сделав еще один шаг в сторону, пошел по направлению к Шильдергассе так, словно ничего и не произошло. Она поравнялась с ним, стараясь держаться на расстоянии вытянутой руки, и опасливо оглянулась назад, не наблюдал ли кто за этой неловкой сценой. Но, кроме них и Зимона, в этот час на улице никого не было.

Бросив взгляд через плечо, Винценц понял, что ему едва удалось избежать вмешательства слуги, которое могло стать для него весьма плачевным. По мрачному лицу Зимона можно было безошибочно понять, чем заняты сейчас его мысли. Случись что, он будет защищать госпожу даже ценой собственной жизни. Винценц кивнул слуге, чтобы показать, что он осознает опасность, после чего тот немного расслабился. Однако едва заметная улыбка, появившаяся на круглом детском лице евнуха, вызвала у Винценца большее беспокойство, чем прежнее настороженное, мрачное выражение.

Огромным усилием воли Алейдис подавила в себе желание убежать от мужчины, который сейчас шел рядом с ней. Она не могла унять сердцебиение. Как ван Клеве посмел прикоснуться к ней? И почему, во имя Богоматери, она не остановила его? Он, конечно, застал ее врасплох, но она могла бы в любой момент… Алейдис вздохнула. Ей следовало закричать.

Разве он не предупредил ее лишь только вчера? Она не совсем понимала, о чем он говорит, или не хотела понимать? Может, это и правдаигра с огнем? Ужасное, болезненное чувство вины нахлынуло на нее. Николаи не стало всего две недели назад. Как могло случиться, что какой-то мужчина, которого она к тому же боялась как огня, вызвал в н-ей столь сильное влечение? Очевидно, что и Винценца влекло к ней, и это тоже злило. И он вовсе не стремился разжечь в ней это чувство, а, наоборот, пытался совладать со своим. Ведь он желал её не больше, чем она его. И все же… Алейдис чувствовала, что могла раствориться в его черных глазах, если бы он вовремя не отвел взгляд. Чувства взяли над ней верх, и даже ее собственное тело оказалось ей неподвластно. Что может быть ужаснее? Разбитая и подавленная, она молча брела, глядя перед собой. На кельнских улицах сгущались сумерки. На город медленно опускалась ночь, размывая очертания домов, улиц, кустов и фонтанов. Из-за тумана, стоявшего над Рейном, казалось, будто на мир с небес опустилась тонкая призрачная пелена.

— Я бы хотел показать вам не только кинжал, — нарушил молчание Винценц.

Алейдис вздрогнула, но не повернула головы, чтобы не встретиться с ним глазами.

— Почему вы не сказали об этом в доме отца? — Чем меньше людей знают, тем лучше.

Он бросил взгляд на Зимона, который послушно притворился глухим.

Когда палач осматривал тело Бальтазара, он нашел ещё кое-что кроме орудия убийства. — Судья выдержал короткую паузу. — Украшение.

— Ворованное?

— Возможно, — кивнул он. — Это кольцо. Бальтазар, вероятно, проглотил его.

— Проглотил? — недоуменно воззрилась на его Алейдис. — Так оно было в его желудке? А вы его?.. О боже!

— Вскрывали ли мы тело? Нет. Вряд ли архиепископ дал бы на это согласие. Особенно если речь идет о всякой уличной швали вроде Бальтазара. Возможно, ваш муж и был влиятельным, но курфюрст [15] все равно не станет вмешиваться в раскрытие убийства.

— Он задолжал Николаи.

— Значит, тем более не будет. Он будет надеяться, что вдова либо не знает об этих долгах, либо не будет настаивать на их погашении. Это был тайный заем или официальный?

— Боюсь, что оба, — ответила Алейдис и с облечением вздохнула, чувствуя, что сердце постепенно замедляет свой галоп.

— Ну тогда пусть это подождет до лучших времен, пока все не прояснится.

— Если вообще прояснится.

— Да, если, — кивнул Винценц. — Кольцо обнаружили в его брэ [16].

— Вы хотите сказать…

— В момент насильственной смерти кишечник часто опорожняется. Часть испражнений смыла вода Рейна, но палачу все равно пришлось вымыть тело. Так кольцо и попало ему в руки. Я хочу, чтобы вы на него взглянули.