Владислав Бахревский - Свадьбы
Когда пророк Магомет умирал, он попросил подать перо, чтобы написать завещание. У изголовья пророка стоял Омар, и Омар отказался выполнить просьбу Магомета. Он боялся осложнить веру лжетолкованием.
— Нам довольно божьей книги! — таков был его ответ пророку.
Но коли книга существует, а у книги есть читатели, толкований не избежать.
Халиф Али, ссылаясь на коран, проповедовал: «Кто любит меня, — говорил пророк, — тот должен любить и Али. Я, Али, — живое божье слово».
Али был сподвижник Магомета, он был женат на его дочери Фатиме, но его так долго отстранялп от власти, и он так долго боролся за власть, так много говорил о своей святости и так истолковывал коран, что в конце концов разодрал ислам надвое.
Мехмед прокладывал дорогу в толпе, стремясь пробиться к могиле Османа, но вдруг толпа отшатнулась, опрокидывая напиравших сзади. Мехмед устоял, толпа разбилась о него, как вода разбивается о камень.
Возле гробницы Османа дервиши избивали четырех персов. Персов повалили на землю, стащили с них башмаки, и дервиши, повернувшись к толпе, показали эти башмаки. Тот, кто умел читать, прочитал на подошвах персидских башмаков: «Осман», «Омар».
— Шииты попирают ногами святыни!
И толпа ринулась к лежащим на земле. Взлетели в воздух куски одежды, замелькали окровавленные руки. Рев, смерть, бешенство.
Мехмед пятился назад, прикрывая собой Элиф и Осман-бека. Когда они выбрались из толпы, ноги у Осман-бека подкосились, и он сел возле чьей-то могилы. Элиф стошнило.
На кладбище ворвались турецкие солдаты.
Мехмед одной рукой подхватил Элиф, другой Осман-бека, выволок их с кладбища, и они кое-как добрались до своего дворца.
Их ждал плов, дымящийся, ароматный, но Элиф слегла, п Осман-бек тоже заперся на своей половине.
Мехмед пригласил хозяина дома разделить с ним еду, но хозяин отвесил множество поклонов благодарности, а сесть за трапезу не посмел.
«Гнусные персы, — думал Мехмед, уплетая плов. — До какой подлости докатились в своей злобе на истинно правоверных! Они и своей кровью не искупили вины, а только опоганили святую землю».
Мехмед был так рассержен, что не заметил, как съел весь плов. И ему захотелось спать. И он заснул.
Глава пятая
В ту ночь Федору Порошину пришлось быть смелым. Пятеро паломников, за которыми ему велено было присматривать, затевали что-то недоброе. Они шептались, исчезали из караван-сарая по двое, по трое. Яростно спорили, подолгу молчали.
Федор испугался было за себя, спрятался, но пятерка ничуть не обеспокоилась. «Нет, не я нужен им!» — обрадовался Порошин и рискнул проследить, куда это бегают разведчики.
Тесные, шумные улицы Медины вечером становились безлюдными. Ему пришлось пугаться даже шороха своих ног. Озираясь, двое разведчиков выбрались в ту часть города, где стояли богатые дома. Один перемахнул через дувал в сад; другой лег у парадного входа. Федор пробрался к дальней стене сада и, сам себе дивясь, полез через стену. Белел мраморный фонтан, тонко звенела струйка воды.
Тишина. Во дворе темно. И вдруг между тонкими тростиночками колонн замелькала быстрая свеча. Раздался голос. На голос кинулась другая свеча.
— Под моим окном кто-то лазит, — сказала первая свеча.
— Чтобы вам было спокойно, Осман-бек, я пойду позову стражу.
Свечи разошлись.
«Осман-бек! — удивился Порошин, — Здесь живет тот важный турок паломник, у которого во время перехода через пустыню убили слугу».
Порошин перебирался обратно через ограду, когда опять раздались голоса возле дома.
— Не поднимай шума, хозяин! — сказали во тьме. — Говори, когда Осман-бек собирается покинуть Медину?
— Господин со мной не расплачивался! — вскрикнув в испуге, ответил хозяин дворца.
Порошин скатился со стены и побежал в караван-сарай. Он уже лежал и притворялся спящим, когда вернулись те двое. Короткий разговор, и пятеро паломников один за другим ушли в ночь.
«Господи! — своего, русского бога вспомнил Федор. — Господи, мне-то зачем совать нос в эти тайны?»
А все-таки пошел, как знать, не следят ли за ним, если он следит.
Пятеро пришли к дому, стоящему напротив дворца, где жил Осман-бек. Странный разговор подслушал Федор.
— Почему Осман-бек жив? — спросила пятерка у троицы.
— Не представился удобный случай, — был дан ответ.
— Мы знаем, — отрезал главный из пятерых, — вы берете с Осман-бека плату за каяч'дый прожитый им день.
— Кому от этого плохо? Впереди такой большой путь, такая пустыня! Мы успеем позаботиться об Осман-беке.
— Нет, заботу об эфенди мы берем на себя.
И тотчас тьму пронзил истошный трехголосый вопль. Тишина, топот убегающих и опять тишина.
Замелькали огни.
Мокрый как мышь от ужаса, Порошин кинулся к дому Осман-бека.
Мехмеда разбудил хозяин дома. В доме было тихо и темно. Хозяин говорил шепотом:
— Вам надо сегодня же покинуть город.
— Почему? — громко спросил Мехмед.
Хозяин в ужасе взмахнул руками.
— Тише… Если вы не уйдете, — он замотал головой, и лицо его исказилось, — о, о, о!
Мехмед поднялся, разбудил Элиф. Приказал собираться в путь. Пошел на половину Осман-бека.
— Эфенди! Хозяин чем-то напуган. Он говорит, что нам надо уйти.
— Мы уйдем. Ступай, Мехмед, скажи нашим теням, что мы уходим.
Это было сказано тихо, но так сказано, что Мехмед попятился к двери и побежал к дому, где остановились трое грубых людей.
Возле дома гудела толпа. Мехмед пробился к дверям. Солдаты-турки выносили тела трех убитых.
Мехмед выбрался из толпы, крадучись стал пробираться к своему дому. Вдруг его кто-то взял за рукав. Мехмед рванулся, но узнал хозяина. Тот знаком приказал молчать и повел Мехмеда в узкую улочку. На окраине Медины был готов к дороге небольшой караван. Осман-бек и Элиф были здесь. Был здесь и Порошин.
Ночь — как пропасть. То ли жив, то ли умер уя?е. Кто знает, может, душа видит звезды. Звезды громоздились на небе, вываливались слой за слоем, как убежавшее тесто.
Караван шел быстро. И вдруг звезды стали исчезать с неба. Что-то громадное пожирало их отсюда, с земли.
У Порошина озябли плечи и нос. Что это за караван? Куда он идет? Может, прямиком к черту?
Пожирателем звезд оказалась святая гора Оход. Она заслонила часть неба.
Утром, творя молитву, умывались песком. Мехмед улучил минуту, приблизился к Осман-беку и шепотом спросил:
— Кто же это сделал?
Осман-бек не ответил. Дряблые щеки его обвисли, глаза в одну точку, движения вялые.
— Осман-бек, — Мехмед попробовал растормошить эфенди, — дорогой наш Осман-бек, но ведь мы же теперь свободны от них, Их нет!
Осман-бек шевельнул бровями, губы у него покривились, и все-таки он ничего не ответил. Он устал, все в этом мире, даже он сам, стало ему безразлично!
Мукавим поднимал караван. Он спешил. Он вертел головой и словно бы принюхивался к горячему воздуху пустыни.
— Ты чего нюхаешь? — спросил мукавима Мехмед.
— Нехорошо, — коротко ответил тот.
— Чего нехорошо?
— Саам будет.
Мехмед не понял, что это такое, но мукавим гнал верблюдов. Он спешил к колодцу, к жилью.
Из пустыни дул горячий ветер.
Мехмед почувствовал, что ему нехорошо, захотелось пить. Он зачерпнул из своего бурдюка воды, отпил несколько глотков и вдруг выронил пиалушку. Вода пролилась на запястье. Мехмеду не захотелось сойти с верблюда, одолела невыносимая тоскливая лень. А тут еще заломило запястье.
«От воды, что ли? — подумал Мехмед. — Уж не этот ли ветер и есть саам?»
Мехмед спрыгнул с верблюда и подбежал к верблюду Элиф.
«Мне плохо!» — прошептала Элиф.
Мехмед растерялся, но тут мукавим остановил караван, а паломникам раздал чеснок.
— Суйте в уши и в нос и закутывайтесь.
— Закутывайся, Элиф! Скорее! — приказал Мехмед и сам помог ей превратиться в огромную куклу. Потом побежал к Осман-беку, завернул его и последним завернулся сам, натолкав в нос и уши чесноку.
Горячий ветер дул из пустыни. Урагана не было, не было смерчей. Но не было и никаких сил терпеть. Видно, сам дьявол отворил заслонку своей адовой печи, и жар вывалился на землю.
Мехмед попробовал заснуть и заснул. Во сне ему приснилось, что в глотку ему льют раскаленное масло. Проснулся. Перед ним на коленях стоял мукавим и вливал ему в рот топленое масло.
— Пей, а то умрешь.
Мехмед сел, выплюнул масло изо рта.
— Дай воды!
— Нельзя. Если выпьешь, совсем будет плохо.
Мехмед вспомнил, как ломило запястье, на которое он пролил воду.
— Не пей воды, Мехмед!
Это сказала Элиф.
— Ты здорова?
Да. А вот Осман-бек.
…Осман-бек лежал па земле неподвижный, так лежали бычья кожа с водой и куча тряпья, в которое завертывались от саама.
