Владислав Бахревский - Свадьбы
Он был весел и быстр, как мальчик. По дороге рассказал Мехмеду об Аль-Аксу — Дальней мечети, из которой ночью Магомет летал на небо.
— Вот из этой самой? — ахнул Мехмед.
А потом оказалось, что здесь же неподалеку и купол архангела Гавриила на четырех колоннах. Сюда в ночь Мираджа был приведен Бурак — фантастический зверь, на котором Магомет улетел в рай.
— Вот отсюда и улетел? — не поверил глазам Мехмед.
Это было страшно. Он, Мехмед, видел и прикасался к тем же камням, что и пророк. Ходил по той же земле. И хоть это и кощунственно, но, прикасаясь к святыням, калфа Мехмед требовал от аллаха, чтобы аллах увидал его, Мехмеда, и чтоб с ним, с Мехмедом, вдруг произошло нечто чудесное, о чем люди будут помнить вечно.
Чудесного не случилось, но впереди была Медина и Мекка.
* * *Каких только земель не поглядел Федор Порошин! Хаживал он по великолепным мечетям Каира, плыл на корабле по Красному морю, и, казалось, не было конца пути. Паломники высадились в Ямбоге-эль-Бахре. Это был крошечный беспорядочный городок с одной улицей и с одним базаром. Дома построены из обломков коралловых рифов. На базаре перламутр, раковины, морские черепахи. Город на море жил тем, что море посылало ему.
От мух в Ямбоге спасения не было. Мухи здесь заменяли облака. Последний ливень, наполнивший общественные хранилища, прошел три года назад, все было выпито, и теперь воду возили на верблюдах из Ямбога-эль-Нахля. Финиковый Ямбог был в 25 верстах от Ямбога Морского, воду возили бедуины: ведро стоило не меньше, чем в Истамбуле три дня сытой жизни.
Федор и пятеро турок поместились в караван-сарае. Это тоже стоило недешево. Было тесно, но все-таки под крышей. Федор пил в своем уголке чай, когда турки начали выталкивать и выбрасывать из чайханы каких-то людей.
— Что случилось? — спросил Федор чайханщика.
— Они больны, они могут заразить всех, — ответил чайханщик, внимательно вглядываясь в лицо Порошина.
«Господи! Спаси!» — помолился по привычке Порошин своему русскому богу, от которого отрекся.
Осман-бек для себя и Мехмеда снял дом. До Медины от Ямбога караван верблюдов шел пять дней, но в теснинах Джудайля хозяйничали бедуины племени Ибне-Харбов. Караванщики не отваживались выйти из Ямбога, но жить в Ямбоге оказалось и дорого и опасно.
Утром Мехмед проснулся такой мокрый, словно его всю ночь поливали водой. Поглядел на потолок, потолок не протекал, но тоже был влажен. За окном земля сырая. Видно, ночыо прошел необыкновенный ливень.
Осман-бек хмурился.
— Здесь отвратительная пища и еще более отвратительные МУХИ.
— Да, — согласился Мехмед. — Этих мух даже ливень не разогнал.
— Какой ливень? Ливня не было уже три года.
— Но я проснулся весь мокрый, и земля мокрая.
— Все это испарения с моря. Пойдем, я покажу тебе кое-что.
Они вышли из дома п отправились на базар. Возле каменного здания складов вповалку спали люди. Базар уже шумел, но эти спали. Влага на их лицах была такая же, как и на земле.
— Сони! — усмехнулся Мехмед.
— О нет! — тихо сказал Осман-бек. — Они не спят. Они умерли. Разве ты не впдишь?
Мехмед сразу же вспомнил Элиф.
— О эфенди, надо бежать отсюда!
— Мы уйдем сегодня же. Пошли, я куплю тебе ружье. В Ямбоге кровавый понос, а в горах бедуины.
Мехмед никогда не держал в руках ружья, но помереть от поноса противней.
Ружье купили. Мехмеду захотелось показаться Элиф, но Осман-бек повел его в дальний конец Ямбога и даже за город, к одинокой кибитке. Хозяин ее встретил гостей на улице.
— Я мукавим[61], рожден мукавимом, — сказал хозяин гостям. — Отец моего отца тоже был мукавим. У меня нет друзей в горах, но нет и врагов. На меня могут напасть, но могут и не напасть. Поэтому я богат. Если бы вы умели ездить верхом на верблюдах, я доставил бы вас в Медину за три дня и три ночи. Вы не умеете ездить верхом, и я приведу вас в город пророка за пять дней и пять ночей. В горах неспокойно. Паломники боятся идти в Медину. Наш караван будет короткий, и мне придется взять с вас тройную плату.
— Когда выступаем? — спросил Осман-бек.
— Я жду вас возле моего дома через два часа.
Два часа на сборы — немного, надо было поспешать, но Осман-бек повел Мехмеда мимо дома.
В грязной лачуге, где на стенах вместо ковров тройной мушиный слой, на зловонном полу сидели трое грубых людей.
— Через два часа я ухожу в Медину, — сказал этим непонятным людям Осман-бек.
— Мы больны! — процедил сквозь зубы один из трех.
— Где у вас вода?
Вода стояла в углу в кувшине. Осман-бек наполнил пиалу до краев и растворил в ней какой-то красноватый порошок.
— Пейте, если хотите выжить.
— Ты хочешь задобрить нас? — оскалил желтые зубы один из троицы, — Твоя голова равна нашим трем. Мы можем рассчитаться сегодня, но, если ты все-таки хочешь отмолить грехи в городах пророка, ты будешь за каждый восход солнца платить по золотому.
— Я ухожу в Медину через два часа, — сказал Осман- бек.
Он был спокоен, и Мехмед ничего не понял.
«Почему грубые люди смеют грозить Осман-беку, почему Осман-бек зовет их с собой? Зачем он их лечит?»
Нет, лучше было не думать. Великому муфти видней.
Порошин и пятеро турок ушли с этим же караваном.
* * *Ехали на верблюдах, в шуртуфах. Шуртуф сооружался из двух корзин, над которыми поднимали шалаш. Все время в тени — при желании можно вытянуться и поспать. Удобно.
Мехмед ехал вслед за Элиф: он все поглядывал, не сбились ли корзины набок, но скоро стало очень темно, и Мехмед уснул.
Под утро мукавим остановил караван. Мехмед подошел к Элиф и сел возле нее, облокотись на ружье.
Мукавим ходил вдоль каравана и давал лежащим верблюдам сено. Увидал Мехмеда, обнявшегося с ружьем, серьезно сказал:
— Сегодня будет спокойно. Ружье может пригодиться завтра.
* * *Наступило время утренней молитвы во славу аллаха.
«О верующие! — призывает Коран, — Когда располагаете совершить молитву, вымойте лицо и руки до локтя, вытрите голову и ноги до пяток, а если не найдете воды — отрите лицо и руки мелким и чистым песком».
Пустыня вокруг, и Мехмед старательно посыпается песком.
Помолились — в путь. Вокруг серая каменная пустыня. В небе ныряет тяжелый жаворонок. Они здесь большие и непевучие.
И тут калфа заметил: Элиф машет ему из своей корзины: «Господи, ей, должно быть, скучно. Как было хорошо на корабле».
Мехмед тоже замахал руками, высунулся из шалаша и не заметил, как обе его ноги очутились в корзине справа.
Вся эта махина, называемая шуртуф, в тот же миг поехала направо и с треском ухнула на камни.
Элиф от страха за Мехмеда завизжала. Грохнул выстрел. И караван встал.
Мехмед весело выбрался из-под обломков шуртуфа, придумывая историю падения, но встать не успел. Он вдруг увидал, что все, даже Элиф, смотрят не на него, а совсем в другую сторону. Значит, это не его ружье пальнуло.
На высоком камне стоял бедуин с ружьем в руках.
Он крикнул сначала по-арабски, а потом по-турецки:
— Кто хочет жить, пусть заплатит пять золотых монет!
Мехмед вцепился в ружье, насыпал на полку пороха.
Бедуин его не видел. Мехмед сидел под брюхом верблюда и высекал искру. Ружье больно стукнуло калфу в плечо, но бедуин, стоящий на камне, вдруг подпрыгнул и нырнул головой вниз.
И стало тихо. Но только на одно мгновение. В следующее из-за камней сверкнули молнии. Заревел и повалился верблюд, на котором ехала Элиф. Элиф завизжала. Крича, пригнувшись, побежал вдоль каравана мукавим, сажая верблюдов на землю.
А на Мехмеда нашло спокойствие. Он видел, что Элиф жива, что она кричит от страха.
— Ничего, — шептал он, словно она могла его слышать, — я сейчас с ними разделаюсь.
Но зарядить ружье через ствол было мудрено. Мехмед старался, а дело подвигалось медленно.
Со стороны каравана раздалось еще три выстрела. Это стреляли грубые люди.
«Значит, они всю дорогу прятали свои ружья», — подумал Мехмед.
Теперь стреляли бедуины. Вскрикнул мукавим. Мехмед узнал его голос. Еще кто-то охнул. Но Элиф уже не кричала. Она прижалась лицом к убитому верблюду и молилась.
— Я сейчас! — торопился Мехмед. — Вот засуну в ствол пулю — и готово дело.
Ружье наконец заряжено. Теперь нужно найти врага.
— Подожди! — обрадовался Мехмед, увидев, как из-за камней выдвигается черный хоботок вражеского ружья. — А вот и голова! Платок-то какой белый!
Ружье снова трахнуло Мехмеда в плечо, но бедуин взмахнул руками и распластался на камнях.
— Прекратите стрельбу! — закричали бедуины. — Вы отдадите нам все деньги и все оружие. Или мы перебьем вас.
Опять засвистели пули. Закричал человек, захрапел верблюд. Брызнула фонтанчиками вода из кожаных бурдюков.
