Владислав Бахревский - Свадьбы
Опять засвистели пули. Закричал человек, захрапел верблюд. Брызнула фонтанчиками вода из кожаных бурдюков.
Мехмед заряжал свое ружье, ругался.
К нему подполз один из грубых людей.
— Возьми мое ружье, а я твое заряжу.
Мехмед послушался. Он опять искал врага и нашел.
— Ага, я тебя вижу, — сказал он себе, и ружье в третий раз обломало ему плечо, и третий враг сложил голову.
— О-о-о! — завопили бедуины.
Мехмеду опять вложили в руки заряженное ружье, он и в четвертый раз не промахнулся.
За камнями пошло движение, вой, цокот удаляющихся копыт. Бедуины отступили.
Мехмед отбросил ружье и подбежал к Элиф. Она все еще лежала, прислонясь к убитому верблюду, и беззвучно плакала.
— Все! — сказал Мехмед. — Они ушли.
К нему приблизились трое грубых людей. Разглядывали с удивлением, и он не понимал почему.
Пришел и мукавим. Рука у него была на перевязи.
— Я тысячу раз прошел этой дорогой, но такого, как ты, вижу впервые.
Мехмеду говорили какие-то слова, что-то давали, но он не видел Осман-бека и встревожился. Осман-бек был жив, караван потерял двух людей и четырех верблюдов. Судьба была немилостивой к слуге Осман-бека и еще к одному неизвестному. Их похоронили среди камней.
Порошин во время стрельбы закопался в песок. Его хватились. Нашли. Он долго отплевывался, вытаскивал песчинки из ушей, из гдаз, из бороды.
«Не дал мне бог храброго сердца! — признался с горечью себе. — Не дал».
* * *Мертвые ничьи камни остались позади.
В зеленой долине, среди зеленых садов за каменной стеной лежала благословенная Медина.
— Муневвира![62] — закричали паломники.
— Муневвира! — закричал Мехмед, Осман-бек подошел к ликующему калфе.
— Эту гору видишь? Это Охоу! Здесь пророк одержал победу над врагами.
— А это Айра?
— Да, это гора Айра. В день Страшного суда она пойдет в ад.
— Поделом! Пророк чуть не погиб от жажды на этой Айре, правда?
— Правда.
К Осман-беку, отстранив Мехмеда, подошли трое грубых людей. Один из них показал пальцем на солнце. Осман-бек послушно достал три золотых алтуна. Грубые люди взяли свое и отошли.
— О эфенди, позволь… — воскликнул Мехмед.
Осман-бек закрыл ему рукой рот.
— Это моя судьба, Мехмед. Пусть будет то, что будет.
Мехмед опустил руки.
— Не сокрушайся! Ты отважный человек, Мехмед. Ты рожден воином. Если бы у Турции воины были такие, как ты, бескорыстные и радостные, была бы другая Турция.
— Мы бы уже завоевали весь мир.
Завоевать весь мир можно, Мехмед! Такое бывало, но никому не удалось, никакой силы не хватило на то, чтобы удержать завоеванное.
— Эфенди! Осман-бек, но ведь ты был… Почему же ты не прогнал плохих, когда был… А кто же тогда прогонит плохих? Сами себя плохие не прогонят!
— Мехмед, запомни: властелин может казнить сто тысяч воров, но если в государстве все воры, то остается молить господа и ждать лучших времен. Перед лицом этого святого города я скажу тебе, Мехмед, горькую правду: Турция погибла.
— Нет! — рассердился Мехмед.
Ткнул пальцем в сторону Медины и туда, в каменную пустыню.
— Мы, турки, даже здесь хозяева. И там, где никого нет.
— Мехмед, нам только чудится, что мы владеем государствами и народами. Мы ничем не владеем. Мы только грабители. А грабителей в конце концов бьют и выгоняют вон.
Они шли последними в караване.
Мехмед был гневен. Он впервые в жизни чувствовал, что он, калфа, не глупей великих мира сего.
В Медину караван вошел через западные ворота. Широкая улица с большими красивыми домами упиралась в просторную площадь. Сюда приходят караваны, здесь они размещаются, здесь идет торговля. На трех рынках торговали хлебом, дровами и скотом.
У ног крутились мальчишки, назойливо предлагали воду и финики.
Мехмед купил воды для себя и Элиф.
Вода была вкусная. Мехмед выпил много и вдруг почувствовал, что устал. Захотелось лечь и заснуть, не дожидаясь ночи. Но нужно было искать пристанище. Осман-бек выбрал дом-дворец, с фонтаном и двумя садами. Когда Осман-бек отсчитывал деньги, у Мехмеда дрожали руки.
— Эфенди! — Мехмед грохнулся перед великим муфти на колени. — Эфенди, зачем нам дворец, пойдемте в караван-сарай… Эфенди! Я не знаю, почему вы не хотите освободиться от своих трех теней, но, Осман-бек, эфенди! Поберегите свое золото! Они берут три золотых за один день жизни… А вдруг деньги кончатся!..
— Мехмед! — Осман-бек положил ему на плечи свои узкие руки. — Благодарю тебя, Мехмед! Аллах воздаст тебе за твое сердце. Ты прав. У меня осталось немного, но осталось… Я хочу отдохнуть в городе пророка и подумать… Я запрещаю тебе враждовать с моими тенями… Так должно быть. И чтобы ты никогда не заговаривал об этом, я открою тебе: жизнь моя в руках падишаха. Пусть ничто тебя не мучит, Мехмед! Погляди, разве я отчаиваюсь? Сходи на базар. В Медине самые сладкие в мире финики!
Глава четвертая
Они ели финики лучших сортов: джаляби, хильва, берни, джады, байд, лобана…
* * *В мечеть Эль-Харам они вступили, как и положено, через двери Баб-эс-Салям с правой ноги.
Впервые за весь хадж в Мехмеде затрепетала таинственно живущая в нем птица. Он готов был хоть сейчас же лечь лицом на мраморные плиты пола и умереть от восторга.
Золотые украшения на порфирных колоннах отмечали место, где находилась мечеть пророка. Слева от этих отметок — место бывшего дома Магомета Роуда-э-Мотаххара. Теперь это высокая бронзовая решетка с шелковыми завесами, увенчанная высоким зеленым куполом. За решеткой гробница пророка и первых двух халифов, Абу-Бекра и Омара.
Забыв об эфенди и об Элиф, Мехмед приблизился к Роу- да-э-Мотаххара и опустился на колени.
Святилище окружали эмиры в зеленых одеждах. Мехмед услышал слова молитвы и стал повторять их, веруя в силу каждого из этих слов.
— «О пророк! Да будет с тобою мир аллаха, милость аллаха и его благодать. Мы, твои друзья, о пророк аллаха, являемся перед тобою из далеких стран. Мы подверглись опасностям, испытали великие трудности, шли во мраке ночи и днем. Мы желаем воздать тебе должное, испросить благодать твоего посредничества, потому что наши грехи погнули нам спины, а ты испросишь нам милость у того, кто исцелит нас. О пророк аллаха, просим тебя о посредничестве, посредничестве!»
Вдруг Мехмед почувствовал, что его настойчиво подталкивают в спину. Он очнулся и понял, что от него хотят: пришла его очередь посмотреть в окошко Магомета. Он посмотрел. Гробницы Магомета, Абу-Бекра и Омара были закрыты зеленым шелковым полотнищем, сверкающим от изобилия золотого шитья и драгоценных камней.
Они наконец встретились: Осман-бек, Элиф и Мехмед, — каждый молился в одиночестве. Пошли к гробнице дочери Магомета и жены Али — Фатимы. Здесь на открытой площадке размещался крошечный сад Фатимы. В нем росло двенадцать смоковниц, плоды которых дарят султанам и продают богачам.
Они выпили солоноватой воды из колодца пророка и покинули мечеть Эль-Харам, выйдя из мечети с левой ноги.
* * *На главной улице было тесно. Верблюды шли в три ряда.
От народа пестро.
— Твоя работа, Мехмед! — сказал Осман-бек, кивнув на скопище людей и животных.
Мехмед удивился:
— Моя?
— А чьи меткие пули отворили дорогу из Ямбога в Медину?
— Мои!
— Нам повезло, — сказал Осман-бек, — в Эль-Харам народа было немного. И теперь, пока паломники не затопили Медину и окрестности, поспешим поклониться и другим святыням.
На лошадях они съездили в мечеть Коабы, где пророк молился по прибытии в Медину, и в мечеть Эль-Киблатеин с двумя алтарями. Один алтарь обращен к Иерусалиму — так пророк молился в начале своего святого прозрения, другой алтарь обращен к Мекке. Лицом к Мекке обратился Магомет, отвернувшись от Иерусалима.
На мединское кладбище, где похоронен третий халиф Осман, они едва протиснулись. Паломники, прибывшие из Ямбога, успели отдохнуть после тяжелой дороги и толпами брели от святыни к святыне. Здесь были и турки, и персы, и бухарцы, и египтяне, и негры, и арабы. Тут были суниты[63], для которых основа веры — коран и предание о жизни пророка и святых халифов — Абу-Бекра, Омара, Османа и Али. Тут были и шииты[64], которые из четырех халифов святых признают только Али. Троих первых они отвергают как узурпаторов. Тут были и те шииты, которые ставят халифа Али выше пророка Магомета, ибо аллах сказал Магомету: «Если бы не ты, я не создал бы небес, но если бы не Али, я не создал бы тебя». Здесь были дервиши многих сект, и все верили в аллаха и в Магомета, но по-своему, и никто не хотел примириться друг с другом.
