Иван ФИРСОВ - От Крыма до Рима(Во славу земли русской)
— Братцы, не суетись, целься наверняка, береги ядра и порох!
Дело пошло веселей. После очередного залпа заполыхал приблизившийся фрегат… Потеряв управление, он выбросился на прибрежную отмель. Еще несколько залпов подбили две галеры.
— По траверзу справа паруса! — раздался тревожный голос.
Несколько галер и два фрегата устремились на пересечку курса. Три яростные атаки отбили батарейцы. После четвертой огненные языки заплясали на верхней палубе, огонь медленно приближался к крюйт-камере. Испуганные матросы, вчерашние рекруты, бросились врассыпную, крестились. Офицеры останавливали их, заливали огонь.
Веревкин обнажил саблю, гаркнул:
— Назад! К орудиям! — Бросился к единорогу, навел на турок и выстрелил картечью.
Турки опешили, не выдержали огневого натиска, отвернули в сторону. Но путь к берегам Крыма преградили корабли подоспевшей эскадры. В сумерках батарее пришлось изменить курс, уходить на запад, к Гад-жибею. Около полуночи отдали якорь, осмотрелись. Веревкин обошел палубу. Тут и там зияли пробоины, распростерлись тела убитых. Затемно завернули их тела в парусину, обнажили головы, опустили в морскую пучину. В предрассветной дымке обозначился берег, по которому на лошадях, с гиком, размахивая кривыми саблями, носились татары. Мористее стояли вооруженные транспорты турок. Командир решил взять один из них на абордаж. Но только снялись с якоря и набрали скорость, как плавбатарея наскочила на мель. Днище затрещало, в трюм хлынула вод. От толчка часть гребцов вывалилась за борт. Глядя на них, некоторые рекруты с испуга прыгнули в воду. В тот же миг татары с криками бросились по мелководью на приступ. Веревкин выдернул фитиль, ринулся в трюм, начал поджигать все вокруг, схватил топор, успел прорубить днище. Моряки бились до последнего, в плен их взяли полуживыми, связали ремнями. Веревкина выволокли из трюма угоревшего, без сознания, за ноги. На берегу, едва он открыл глаза, хлестнули кнутом.
— У> УРУС, шайтан! — Связанного бросили поперек седла, отвезли в лагерь, потом с другими пленными переправили в Стамбул.
Вскоре из стамбульской тюрьмы, не без помощи французского посла Шуазеля и пастора Гардини, подкупа турок, бывшему мальтийскому рыцарю удалось освободиться из темницы, и вскоре он объявился в стане Потемкина. Здесь Ломбард всячески очернил Верев-кина, прослыл героем. Узнав об этом, не стерпел контрадмирал Мордвинов, по части справедливости он был беспристрастен по натуре и возмущался в рапорте Потемкину недостойным поведением Ломбарда.
«…оно преисполнено противоречиями, явною ложью и бесстыдным хвастовством… Скажу вам только, что, по усердию моему к службе, желаю вам побольше иметь Веревкиных и что Ломбард никогда не отнимет от него достоинства искусного и храброго офицера: он репутацию имеет, утвержденную многими летами службы… Вы знаете, Ломбарда я не довольно уважал, чтобы с ним советовать дружески. Я соболезную, что храбрые люди, прославившие нас, но безгласные по сию минуту, предаются оклеветанию». Князь не внял достоверным доводам Мордвинова, Ломбарду присвоили чин капитан-лейтенанта, и вскоре он бесследно исчез из России. А Веревкин так и остался опороченным до конца дней своих.
* * *
В Севастополе тем временем восстанавливали сильно потрепанную летним штормом эскадру. На «Святом Павле» экипаж трудился без устали. Благо пример подавал командир, который с утра до вечера в рабочем платье корпел, не чураясь любой работы, наравне с матросами.
Неожиданно его вызвал Войнович. Вид у него был недовольный.
— Нынче получен рескрипт от светлейшего князя, отправить Алексиано в Лиман, принимать эскадру от Мордвинова. Ты-то ведаешь, что он болен, потому поедешь вместо него.
Ушаков пожал плечами:
— А как же с кораблем? Недоделок там тьма!
— Я и сам тебя без охоты отпускаю, — пробурчал Войнович, — но ты же знаком с порядками князя, не дай Бог его прогневить.
Мордвинов, годами помоложе Ушакова, встретил его строго официально:
— Коли вы, ваше превосходительство, заступаете вместо меня, то надлежит вам наиглавнейше иметь достоверные сведения о действиях неприятеля. Ежели приметите какое движение опасное по берегу, меня о том повестите немедля в Херсон. Посылайте дозоры
близ Очакова, дабы турецкую эскадру не оставлять без наблюдения, в случае чего, шлите срочного курьера.
Ушаков вида не подавал, но прописные истины о соблюдении бдительности знал не понаслышке. За пять кампаний на Азовской флотилии выучку получил достаточную. «Сам-то ты сверх меры осмотрителен, — слушая Мордвинова, подумал Ушаков. — Ве-ревкина-то, почитай, в одиночку послал к неприятелю, поскупился дать ему надежное прикрытие».
Мордвинов отбыл в Херсон, там его ждали дела по Адмиралтейству, на верфях достраивались корабли.
На фрегатах и других судах не ждали, что новый флагман в первый же день появится на кораблях. Осмотрев суда, Ушаков, несмотря на сносный порядок, учинил выговор командирам за промахи по части содержания и ухода за артиллерией. Он знал, что Мордвинов нередко устраивал пушечные учения, но, видимо, командиры привыкли выучку проводить каждый по-своему, без жесткой требовательности.
— Надобно каждый способ действий канониров приучить совершать так, будто сей же час турок учинит нападение, — внушал Ушаков командирам. — Для того каждый служитель должон знать назубок свой маневр, днем или ночью. Спрашивать с нерадивых по всей строгости, похваливать умельцев и расторопных.
Не ограничиваясь нотациями, новый флагман дотошно, каждый день бывал на учениях почти на всех судах эскадры.
Как-то неожиданно из Елизаветграда приехал Потемкин. На одном из фрегатов сыграли тревогу, канониры действовали споро, князь сразу заметил, что на кораблях не только наведен внешний порядок, но и матросы действуют на своих местах с огоньком.
Видимо, и на турецкой эскадре уяснили, что затевать какую-либо схватку с русскими на воде нет смысла. На море к тому же почти каждый день штормило, задували холодные северные ветры. В середине ноября турецкая эскадра снялась с якоря и ушла к Босфору.
Мордвинов приказал часть судов разоружить, поставить на зимнюю стоянку в Глубокой пристани. У Кинбурна Ушаков оставил для дозора отряд из четырех галер, на зимнюю стоянку суда расставил с учетом внезапной атаки неприятеля. Каждому судну определил сектор обстрела входа в залив. На зимнее время Ушаков разработал систему срочного оповещения пушечными выстрелами о появлении противника.
Не позабыл Ушаков и о взаимодействии с войсками. Просил генерал-аншефа Меллера, чтобы все кордоны на берегу были знакомы с флотскими сигналами о появлении противника, а если обнаружат внезапное появление турок, сообщали об этом флагману на фрегат «Александр» без промедления.
Зимой турки не беспокоили, не состоялось ни одной вылазки, а в первый весенний день на эскадру прибыл Мордвинов и отправил Ушакова в Севастополь, чему тот обрадовался.
Однако действиями Мордвинова остался весьма недоволен Потемкин. «Флота господин капитан бригадирского ранга Ушаков, — выговаривал князь Мордвинову, — командирован был к Лиманской эскадре по особливому моему повелению. А как дошло к моему сведению, что он отправился в Севастополь, то и считаю я за нужно вашему превосходительству предписать к точному соблюдению, чтоб людей, к подобному начальству именно от меня определенных, без представления ко мне не отделять».
Не исключено, что Потемкин предполагал назначить Ушакова на должность командующего Лиман-ской эскадрой, но Мордвинов этому помешал и еще раз пытался оправдаться перед князем, но получил от Потемкина нагоняй. В Севастополе же Войнович обрадовался появлению Ушакова. Через две-три недели «Святой Павел», первым из эскадры Войновича, был готов выйти в море. И хотя турки уже появлялись на горизонте, флагман не торопился выходить в море. Потемкин иронически заметил Войновичу: «Нам везде ветры мешают, когда неприятель ходит беспрепятственно».
Светлейший князь будто в воду глядел. В начале мая 1788 года из бухты Золотой Рог к Босфору направилась армада турецких кораблей, почти весь наличный флот Османской Порты — больше двух десятков линейных кораблей, столько же фрегатов, полсотни других судов, бомбард, шебек. Перед выходом эскадр в море турецких флагманов, как обычно, напутствовал великий визирь:
— Ваша цель — выбить гяуров из Лимана, стереть с лица земли Херсон и верфи. Тогда русским конец, у них нет флота, Крым наш, Черное море опять подвластно султану.
Великий визирь говорил от имени султана, но высказывал и чаяния своих европейских союзников, противников России, — Франции, Англии, Пруссии. Твердость намерениям Порты придавало и заверение ее союзника на Севере, шведского короля Густава III, начать в скором времени войну с Россией. Благо султан уже щедро оплатил шведам эту весомую услугу в предстоящей борьбе с Россией.
