Жан-Луи Фетжен - Слезы Брунхильды
Эта мысль вызвала легкую улыбку на губах Зигебера. Словно пробудившись от дремы, он посмотрел по сторонам и увидел, что королева пошатывается и близка к обмороку. Королевский эскорт, возглавляемый Зигилой, стоял чуть позади них, тоже на самом солнцепеке, и вряд ли чувствовал себя лучше. Решив больше не ждать, Зигебер поднялся на ноги (к величайшему изумлению епископа Саподия, которого пение монахов мало-помалу начало усыплять) — так резко, что перед глазами его заплясали белые точки, взял Брунхильду за руку и увлек ее в собор. За ними тут же устремилась вся свита, едва не опрокинув по пути епископа и его монахов.
Им понадобилось некоторое время, чтобы глаза, почти ослепленные ярким солнечным светом, привыкли к царившему внутри собора полусумраку. Вопреки их ожиданиям, собор оказался почти пуст. Гонтрана
не было видно ни на скамьях напротив хора, ни в королевских лоджиях, расположенных в поперечном нефе. Наконец они обнаружили его в галерее бокового нефа, почти полностью заставленной длинными столами, накрытыми для настоящего праздничного пира. Сидя за столом в окружении нескольких приближенных, король Шалонский завтракал с таким беспечным видом, словно единственным назначением собора было служить летней трапезной. Увидев приближавшегося брата, Гонтран не обнаружил ни удивления, ни замешательства
— Что тебя так сильно задержало? — проговорил он, приветственным жестом поднимая кубок из настоящего стекла, каких никогда не встречалось на севере.
Словно эхо, прошелестело несколько смешков, однако, без всякого злорадства. Приближенные Гонтрана, из бургундской знати, почтительно встали, когда королевская чета приблизилась, и сам Гонтран поспешил навстречу Зигеберу и Брунхильде, чтобы обнять их.
— Этот Саподий — просто наказание Божье! — воскликнул Гонтран, подводя брата и его жену к высоким резным креслам. — Прости, но у меня не было сил его слушать, особенно при такой жаре…
— У нас тоже, — пробормотал Зигебер. Гонтран приподнял бровь, но его брат уже схватил кувшин с холодной водой и осушил его несколькими глотками. Одновременно он сделал знак Зигиле и другим своим спутникам, предлагая позаботиться о себе. Гонтран без возражений позволил им утолить первую жажду, затем подозвал одного из великолепных рослых воинов, входивших в его личную стражу. Тот был на целую голову выше короля и мощнее его телосложением. На воине не было доспехов, оружия тоже не замечалось, но вряд ли нашлось бы много желающих внезапно напасть на него.
— Сеньор Эрпо займется твоими приближенными, — Гонтран движением подбородка указал на гиганта, — и мы сможем спокойно поговорить наедине…
Когда спутники обоих королей удалились, Гонтран предложил Брунхильде руку, усадил ее и налил вина. Королева не произнесла ни слова с того момента, как вошла в собор. Она держалась прямо и отпила, из кубка, лишь небольшой глоток. Никогда не показывать слабости — так ее учили при дворе Толедо. Не позволить своему деверю получить удовольствие от этой победы, какой бы крошечной она ни была…. Однако, дыхание Брунхильды было прерывистым, а льняное покрывало, удерживаемое виттой[8], охватывающей лоб, прилипло к мокрым от пота щекам. Это заметил Гонтран.
— Может быть, вы хотите отдохнуть, сестра моя? — обратился он к Брунхильде тоном дружеского участия. — Моя супруга, Остригильда, обо всем распорядится. Ваши покои готовы…
— Королева останется со мной, — отрезал Зигебер. Гонтран склонил голову, пряча улыбку. Значит, слухи были верны: вестготка не довольствуется тем, чтобы, господствовать лишь над сердцем его брата…
— Я восхищен, — произнес Гонтран. Краем глаза он заметил, что к ним приближается процессия монахов под предводительством Саподия и епископа Шалонскога. Не переставая улыбаться, он жестом остановил их, удерживая на расстоянии. Прежде чем изумленные прелаты успели возмутиться, сеньор Эрпо увлек их к столам, где уже сидели приближенные обоих королей. Брунхильда и Зигебер переглянулись. Даже если Гонтран не был великим полководцем, он, бесспорно, был полновластным хозяином в своих владениях,
— Ну, так что? — Он повернулся к брату. — Насколько я понимаю, ты приехал говорить со мной о Хильперике. Зигебер невесело усмехнулся.
— Ты наверняка уже знаешь, что его войска захватили Тур…
— …и Пуатье, — неделю назад, — закончил Гонтран.
Молодой король опустил голову, ничего не сказав. Потерю Тура можно было предвидеть. Священный город, в котором находилась гробница святого Мартина, куда стекались десятки тысяч паломников со всей Галлии, ничем не напоминал крепость, несмотря на свои двадцать башен и стены в два перша[9] высотой. Но потеря Пуатье была уже более жестоким ударом. Несмотря на стены в перш толщиной, защищенные от вторжения опытным гарнизоном, войска Хильперика взяли город с ошеломляющей легкостью. Должно быть, золото или обещания новых земель оказались вернее штурма…. Так или иначе, Зигебер твердо намеревался дознаться истины после того, как вернет себе город.
Иначе и быть не могло. Два года назад императрица София Византийская прислала в дар повелителям Остразии кусочек истинного креста в золотом ковчежце, украшенном драгоценными камнями. Во время церемонии помещения реликвии в монастырь Пуатье, переименованный в честь этого в монастырь Святого Креста, старый Эфроний, епископ Турский, провозгласил, что «священное дерево креста Господня — залог спокойствия и процветания королевства». Однако спокойствие и процветание оказались недолгими…
Гонтран знакомым жестом погладил короткую каштановую бороду, внимательно наблюдая за братом. Зигебер и его юная супруга, вновь, обменялись взглядом, в котором сквозила горечь. Это, длившееся лишь мгновение, новое доказательство равного соучастия супругов в делах взволновало Гонтрана — причем он сам не понимал, завидует ли брату или презирает его. Когда Зигебер повернулся к старшему брату, тот одновременно приподнял брови и плечи.
— Это, конечно, печально, однако я не вижу, какое это имеет отношение ко мне, — сказал он. — Собери армию, выгони его войска из своих земель и, если хочешь, выпори его, сопляка, которому он доверил командование…. Для славного Зигебера, Блистательного победителя, это ведь не составит большого труда?..
— Можешь не сомневаться. Но, что потом?
— Ну, ты вернешь свои два города, и все уладится.
— Вы и правда в это верите? — вмешалась Брунхильда — А я думаю, что все начнется сначала.
На сей раз Гонтран не смог сдержать мимолетной раздраженной гримасы. Где это слыхано, чтобы женщина брала слово на королевском совете? Братья посмотрели друг на друга, и во взгляде Зигебера промелькнуло невольное смущение. Но, даже, если Брунхильда это заметила, то не обратила на это особого внимания.
Абсолютно непринужденным жестом она сбросила головное покрывало, освободив длинные белокурые косы, переплетенные алыми лентами, и снова заговорила:
— Не вы ли пять лет назад председательствовали на суде, который состоялся здесь же, в Шалоне? Не вы ли осудили Хильперика за убийство моей сестры Галсуинты? Напав на наши владения, Хильперик изменил своему слову и нарушил договор, который вы установили, и исполнение которого гарантировали. Я полагаю, — оскорбление нанесено не только нам, но и вам!
В течение нескольких мгновений Гонтран не знал, что ответить — так пылко произнесла эти слова королева, и столь ужасен был их смысл. Король Шалона не отрывал от невестки глаз — из страха, что иначе ему придется выдержать взгляды епископов и приближенных, которые, разумеется, тоже ее слышали. Брунхильда не только повысила голос, но и осмелилась присутствовать в доме Божьем с непокрытой головой… и, при этом, у нее были ангельские черты лица и голубые, как небо, глаза. Воистину, потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что столь невинная красота может сочетаться с такой неистовой силой…
— Итак, вы желаете войны…
Гонтран сокрушенно покачал головой и взял ближайший кувшин, чтобы налить себе вина. Кувшин оказался пуст, и король почувствовал себя слишком слабым, слишком отяжелевшим для того, чтобы дотянуться до другого. Он закрыл глаза и сложил ладони, словно для молитвы. Этот жест, по крайней мере, должен внушить ей уважение… Конечно, если они вместе нападут на Хильперика, то без труда одолеют его и разделят его тощее королевство. Тощее королевство и скудная добыча — и все это ради неопределенного будущего. Ибо кто знает, что случится потом? Их отец, Хлотар, действовал точно так же, поочередно уничтожая всех своих братьев — до тех пор, пока не стал единственным повелителем всей Галлии. Может быть, и Зигебер хочет того же?
— Что ж, вы правильно поступили, — наконец проговорил Гонтран, открывая глаза
Глаза обоих супругов, вновь переглянувшихся, вспыхнули триумфальным блеском. Гонтран заметил это и, словно желая умерить их торжество, поднял руку.
