Владимир Владимиров - Повесть о школяре Иве
Прошло уже четыре дня, как Госелен пришел в замок Понфор, но ни о каком празднестве, обещанном маршалом, не было слышно. Однако жонглера поместили при кухне вместе с поваром и поваренком в маршальском доме, то есть в почетном верхнем дворе, а не в нижнем, где вместе с собаками оставили Ива. Совесть Госелена, редко дававшая о себе знать, на этот раз нет–нет, да и напоминала ему о его друге, оказавшемся из‑за него в таком незавидном положении, и Госелен ждал удобного случая, чтобы успокоить себя, походатайствовав перед рыцарем Рамбером за школяра.
Сейчас Госелен шел к дочери маршала, жившей вместе со своим отцом (ее мать умерла, когда девочке был всего один год) и своей бывшей кормилицей, приглядывавшей теперь за нею и за хозяйством отца. Рыцарь Рамбер поручил Госелену развлекать дочь стихами и песнями и учить игре на арфе, к которой она имела склонность. Мягкий тюфяк в комнате при кухне и достаточно жирная похлебка примирили жонглера с этими скучноватыми обязанностями и неудобствами крутой лестницы…
В те времена образцом женской красоты, воспеваемым в стихах и песнях трубадуров, считались белокурые, в мелких кудрях волосы, овальное лицо, тонкий продолговатый нос, светлые глаза и стан, узкий в поясе, как у муравья.
Внешность дочери рыцаря Рамбера, шестнадцатилетней Эрменегильды, не отвечала ни одному из этих обязательных признаков. Волосы у нее были темные, лицо круглое, нос маленький и слегка вздернутый, глаза карие, а фигура полноватая. И тем не менее она была очаровательна белизной кожи, румянцем щек, лучистым блеском глаз и неторопливостью речи. Тоскливая, изо дня в день однообразная жизнь в замке, сиротливое, безрадостное детство без материнской ласки, угрюмость отца, всегда озабоченного и молчаливого в свои редкие посещения дочери, не подавили, однако, в девушке тяги к природе, к жизни. Чувство дочерней любви и привязанности она перенесла целиком на свою кормилицу, горбатую Урсулу, к неизменной заботе которой она привыкла с малых лет, Урсула научила ее первым словам, первым играм, первым песням, первым молитвам и правилам поведения и отвела в церковь слушать первую мессу. Она первая вывела потайным ходом маленькую Эрменегильду из затхлой духоты каменного двора за стены замка, в разбитый у их подножия сад. Показала ей прилепившееся к стене глиняное гнездо ласточки, яблони и груши в радостном бело–розовом весеннем уборе, душистые красные цветы галльской розы, желтые цветки жимолости, вьющейся по стволам лип. Показала разноцветных порхающих бабочек, трудолюбивых пчел в чашечках цветов, божьих коровок и зеленых червячков, ползающих по метелочкам трав, смешную растопырку-лягушку и рогатую улитку, жучков, похожих на драгоценные камни, и камешки, похожие на жуков. Научила слушать веселую песню невидимого в небе жаворонка, исконного любимца народа, такого же веселого, как и он сам, домовитое воркованье сизокрылой горлицы и стрекотанье цикад. Показала, как бросать зерна павлинам, раскрывающим свои богатые сине–зеленые хвосты, и кидать кусочки хлеба гордым белым красавцам лебедям, тихо плывущим по зеркалу пруда. Показала стрекоз с кружевными крылышками, снующих над водой, облака в синем небе, похожие на замки, на корабли, на крылатых волшебных животных, на снеговые горы. Показала удивительный огромный семицветный мост, перекинутый высоко в небе над холмами, над светлой рекой и лугами, над золотыми полями, домиками деревень и над синими полосами заповедных лесов. Показала весь этот необъятный простор, овеянный душистым ласковым ветром, несущим ароматы полевых цветов, лесной чащи и пение птиц. Сидя с Эрменегильдой на траве в прохладной тени развесистого дуба, Урсула говорила, что по семицветному мосту радуги сходят на землю ангелы и снова восходят к престолу бога, рассказывала увлекательные сказки про волшебные страны, про заколдованные леса, про злых колдунов и добрых волшебниц, про ослепительных красавиц принцесс и блистательных рыцарей, сражающихся в их честь с огнедышащими змеями.
Как же после этого не полюбить Урсулу!
А в тусклые зимние дни Эрменегильда и Урсула сидели у высокого камина, вделанного в стену полукруглой нишей с каменным конусом шатра, уходящим под потолок. Огненные языки вырывались из‑под дров, дым змейками вился кверху, полена потрескивали, брызгали яркими золотыми искрами. В полумраке комнаты колыхались отсветы пламени, и неясные тени таинственно плыли по стенам и по бревенчатому потолку. Урсула сидела на скамье и то крутила веретено, висящее на нити, то сучила новую нить, вытянутую из кудели, навернутой на высокую палку, установленную на скамье. Эрменегильда устраивалась возле нее на низкой скамеечке, не отрывала глаз от пламени. В нем виделись ей пляшущие золотые саламандры, небывалые красные и синие цветы, извивающиеся огненные змеи и нежные дымчатые фигурки волшебниц, улетающих ввысь в ореоле созвездий. Потом Эрменегильда брала маленькую позолоченную арфу и, прижав ее к груди, робко перебирала струны. Под их равномерный слабый звон Урсула пела полумолитву–полупесню о христианской любви, утешительнице бедных людей в их грехах и муках, об ангелах, охраняющих покой вдов и сирот от злобы злых людей. Эрменегильда плакала от трогательных слов этих песен, пряча голову в колени кормилицы, а Урсула ласково проводила рукой по шелковистым распущенным волосам своей воспитанницы.
Ну как же после всего этого не привязаться к горбатенькой Урсуле, как к родной матери!
Просыпаясь ночью в полной тьме, когда камин и факел потухали и в каминной трубе заунывно подвывал ветер, Эрменегильда робко прислушивалась и, уловив спокойное дыхание спящей на коврике у ее кровати Урсулы, успокоенная, засыпала вновь.
Летом в комнате становилось душно, несмотря на то что окно было прорублено ниже и было шире, чем окна в других зданиях замка. Закрытый со всех сторон высокими стенами и выложенный каменными плитами двор без единого дерева накалялся палящим солнцем. В окно были видны высокая серая главная башня, окруженная такой же серой зубчатой стеной и глубоким рвом, вход в етене высоко над землей, куда проходили по лестнице, убиравшейся вверк. пристроенные к стенам двора амбары и погреба, клетки с медведями для травли, птичник, личная капелла барона, кухня, похожая на колокол с высокой четырехугольной трубой, и конюшня с боевыми, охотничьими и верховыми для путешествий или прогулок лошадьми владельца замка и высших придворных. Были видны стена, отделяющая верхний двор от нижнего, и за ней — верхушки башен главных ворот и крыша замковой церкви. Душно было в этой глубокой каменной коробке и смрадно от загнивавшей во рву дождевой воды и стекавших туда нечистот из медвежьей клетки и кучи навоза, сложенной у конюшни, от запаха птичника.
Эрменегильда жадно вглядывалась в голубизну неба, в плывущие в ней облака, то белые, то розовые, то синие, изумлялась головокружительному полету ласточек, проносившихся совсем низко, с удовольствием прислушивалась к обыденной перекличке петуха с петухом нижнего двора, к воркованью голубей, к шуму омывающего двор благодатного дождя. В час заката любила смотреть, как постепенно потухает отсвет солнца на верхушке главной башни, как синие сумерки обволакивают замок. И всегда, в каждый час дня, душа ее рвалась из этой каменной темницы к полям, к лесам, к цветам, к реке, под широкое небо, в простор жизни, привольной и прекрасной, созданной ее воображением.
Отторженная заботами отца и кормилицы от истинной жизни замка, от людей, населявших его нижний двор, Эрменегильда и не подозревала об их горькой подневольной участи, об ужасах замкового застенка и тюрьмы. Не знала она и о полушутовской роли, какую играл ее отец при владельце замка.
Самого барона она видела всего несколько раз из окна своей комнаты, когда он, окруженный придворными, гарцевал на коне в охотничьем плаще или в боевых доспехах. Он казался ей красивым и Мужественным, похожим на рыцарей из сказок Урсулы. О настоящем рыцаре Ожье она ничего не знала…
Под однообразный звон арфы и тихий, нараспев говорок жонглера Урсула задремала. Веретено лежало на полу, а голова кормилицы прислонилась к кудели, белая повязка съехала на сторону, и седые волосы смешались с седыми волокнами льна.
Госелен на этот раз напевал канцону, приписав себе ее сочинение. Вообще в этот день он был в хорошем расположении духа и, как всегда в таких случаях, был склонен к преувеличению своих достоинств.
…Не уклоняйте сердца своего
Вы от меня, служителя его…
Он поднялся с колена, на котором стоял перед Эрменегильдой, и отвесил ей поклон.
— Это очень красиво! — сказала Эрменегильда. — Кто научил тебя этому?
— Деревья, луга, цветы, пенье птиц!
Такой ответ был тоже чужим — он принадлежал одному известному трубадуру.
