Владимир Владимиров - Повесть о школяре Иве
От одного из псарей Ив узнал, что их господин, рыцарь Ожье де ла Тур барон де Понфор, в замок которого они теперь идут, отбился от них в лесу в погоне за оленем и, вероятно, присоединится к ним по дороге, а этот старый рыцарь — маршал их господина, то есть заведует конюшнями, походными обозами и палатками, — сам этот старый рыцарь из мелкопоместных вассалов.
— А люди наши, — прибавил псарь, — его попросту вовут «Клещ» — очень уж он въедливый.
Глава II
ЗАМОК ПОНФОР
После целого дня охоты собаки, люди и лошади двигались медленно Долго шли полями.
Воздух был неподвижный и душный. Сумерки сгустились.
Далеко за холмами вспыхивали зарницы. Шли мимо темных молчаливых деревень, спустились в долину и перешли тихую речку с ветлами у моста, шли вдоль ее берега лугом. Тянуло прохладой от воды. На ней заблестели первые звезды. Дорога уводила от реки вверх, опять в поле, оттуда — к лесу, черной стеной стоявшему впереди. Войдя в него, окунулись в полный мрак. Усталые люди молчали. Изредка пофыркивали лошади и позвякивали удила, потрескивала сухая ветка под ногой. В глубине леса жутко ухал филин.
— Не к добру это, — тихо сказал псарь.
Ив плелся молча. Промелькнувшая было мысль о побеге была погашена гнетущей усталостью — только бы дойти скорей, дойти куда угодно. Даже тоска унималась этим одним тупым желанием отдыха.
Когда вышли из леса снова под звездное небо, в стороне раздался топот лошади, чей‑то окрик: «Оэ!» — и что‑то большое и бряцающее надвинулось из темноты. В окрике Иву послышалось знакомое: тот же голос, что сегодня днем у рыцаря–охотника. Псарь подтвердил догадку. Сзади раздался громкий разговор, затем гнусавый голос Клеща: «Эй! Там с собаками! Шире шаг!» Рядом с Ивом оглушительно хлопнул кнут псаря. Сзади кто‑то наступил на пятку, сказав: «Чего путаешься под ногами!» Пришлось идти быстрее. И тут Ив увидел впереди на тусклом небе что‑то огромное и совсем черное. Оно ширилось и росло, словно не они, а оно двигалось им навстречу. Вот такими представлял себе Ив тех страшных гигантских чудовищ, с какими вступают в единоборство странствующие рыцари, о подвигах которых поют жонглеры. Наконец, когда эта громада наползла совсем близко и заняла полнеба, закрыв звезды, Ив понял, что это был замок. Вот и невысокая полукруглая стена предмостного укрепления.
Остановились.
Затрубил рог.
Раздались голоса, лязг засовов, скрип и удары створок ворот о стену.
Пройдя укрепление, стали у края рва.
Опять затрубил рог. Звук его беспощадно разбился о громаду каменных стен. Высоко под небом вспыхнул трепетный свет факела и донесся ответный звук рога. Потом — поскрипывание опускаемого моста и его тяжелый, глухой удар о край рва.
Перешли мост, простучав копытами лошадей, вал с палисадом[10], дорогу, прошли под гулким сводом ворот, раскрывших свои громадные, обитые железом дубовые створы. Ив слышал, как они тотчас же закрылись за прошедшими, лязгнув затворами. «Вот чудовище и проглотило нас, — подумалось ему. — Филин накликал недоброе».
— Иди за мной, — сказал псарь, дернув Ива за рукав, и отвел куда‑то в сторону, к темной лачуге недалеко от ворот, втолкнул в низкую комнатушку и, сказав: «Там в углу солома», — ушел.
Ив нагнулся и нащупал холодный камень пола, немного подальше — сыроватую солому. Он бросился на нее и, подложив под голову свой мешок, уснул…
Замку Понфор было девяносто лет. Он стоял на вершине высокого скалистого холма. Подножие его с одной стороны омывала река, с другой — к нему подходили луга. Серые, замшелые камни высоких стен замка с зубцами в рост человека, с узкими бойницами для стрел арбалета, четырехсторонних стофутовых башен в стенах и круглых, по обе стороны, ворот не один раз выдерживали мощные удары стенобитных таранов и катапульт, осыпавших их градом камней. Не одно войско владетельных баронов, искони враждовавших с владельцами замка, или восставших рыцарей–вассалов после десятков штурмов уходило, сняв безуспешную осаду. Зорко глядела далеко вокруг главная трехъярусная башня с круглыми башенками на углах, стоявшая выше всех на искусственном холме посреди «верхнего», то есть второго, дальнего двора замка, и гордо развевалось на ней знамя с изображением на голубом полотнище желтого леопарда с поднятой когтистой передней лапой и изогнутым вверх по спине ветвистым хвостом.
Владелец замка рыцарь Ожье де ла Тур барон де Понфор был сеньором обширного домена[11] в сотни тысяч туазов земли с прикрепленными к ней крестьянами окрестных деревень. Часть земли была отдана им неимущим рыцарям. Владение этими землями — фьефами — подчиняло их хозяев барону де Понфору, делая их его вассалами. Крестьяне были обязаны обрабатывать земли своего барона, исполнять все работы по укреплению, содержанию и обслуживанию замка и в случае войны собираться в нем и, берясь за оружие, защищать его. За это они получали в собственность ничтожные клочки земли — цензивы, — но часть урожая с них они обязаны были отдавать барону сверх денежной подати. Рыцари–вассалы были обязаны помогать своему сюзерену в случае войны людьми, оружием, продовольствием и вместе с ним защищать его замок. В округе говорили, что вместительные подвалы его хранят запасы продовольствия на год.
Рыцарь Ожье был связан родством со знатными семьями сеньсров Иль‑де–Франса, такими, как графы де Корбейль и сиры де Монтлери и де Монморанси, враждовавших с королем Людовиком VI, прозванным Толстым, унаследовавшим только год назад, в 1108 году, престол своего умершего отца, короля Филиппа I.
Молодой король со всем пылом принялся за борьбу с феодальной властью знатных сеньоров, за расширение своих владений и укрепление своей королевской власти.
Связанный родством с врагами короля, рыцарь Ожье в то же время вел непримиримую кровную борьбу с одним из ближайших друзей Людовика VI — сиром Рено дю Крюзье, прозванным «Черный Рыцарь». Из рода в род столетиями длилась смертельная вражда семей де ла Тур и дю Крюзье.
И теперь коронованный друг Черного Рыцаря не может не обратить своего алчного внимания на замок Понфор и заодно на весь домен, оправдываясь благородным чувством дружбы к сиру дю Крюзье. В любой день и час доаорный на верху главной башни может заприметить в рядах двигающегося к замку войска лиловое, украшенное золотыми лилиями королевское знамя…
На следующее утро после неудачной охоты на оленя рыцарь Ожье проснулся не в духе. Он без всякой причины накричал на своего шамбеллана, в обязанности которого входило будить своего господина. И на экюйе, помогавшего ему одеваться. Сверх рубашки были надеты короткие, до колен, штаны, стянутые поясом, длинные синие чулки, мягкие кожаные полубашмаки. Затем был надет льняной камзол, а на него — шелковый темно–желтый кафтан, узкий до пояса и падающий широкими складками к ногам. И когда наконец были пристегнуты на ремешках широкие рукава, рыцарь пнул ногой экюйе, сказав, чтобы тот убирался ко всем чертям, а шамбеллану приказал сказать монаху, что болен и не придет в капеллу слушать мессу.
Оставшись один, рыцарь лег ничком на каменный пол крестом: с растянутыми в стороны руками, головой к востоку — Иерусалиму, где находится гроб господень, отвоеванный у нечестивых сарацин доблестными рыцарями–крестоносцами, и зашептал молитву.
Так молились только благородные рыцари, основной доблестью которых было охранять истинную веру и, если надо, умереть за нее. Когда рыцари слушали в церкви мессу, то перед началом чтения евангелия они вынимали мечи из ножен и держали их обнаженными до конца чтения. Это значило: «Если понадобится защищать евангелие, То мы тут!» Таково богом указанное призвание рыцарей.
Спальня находилась в третьем ярусе главной башни. Два узких окна, пробитых высоко в широком своде толстых стен, пропускали тусклый свет, и в комнате было темно и холодно. Потолок нависал тяжелым шатром свода. У одной стены стояла деревянная кровать и низкое, без спинки деревянное кресло, вдоль другой — скамья и перед ней стол.
Наскоро пробормотав положенное количество молитв, рыцарь поднялся с пола, тряхнул головой, откинув со лба волосы, выпрямился, потянулся и громко зевнул. В ответ ему со стороны стола послышался тихий визг.
Рыцарь усмехнулся:
— Ты тоже зеваешь, Клошэт?
Он подошел к столу. На нем — металлический стаканчик с игральными костями и позолоченный обруч для головы. На скамье, на шелковой синей подушке, стояла комнатная собачонка–левретка с блестящей короткой шерстью мышастой масти. Она дрожала, переступая своими длинными и тоненькими ножками. Потягиваясь, она, как кошка, изгибала дугой спину, и выступавшие при этом позвонки, ее острая мордочка с выпученными шариками глаз, прозрачные ушки, длинная изогнутая шея и отвислый прутик хвоста с загнутым кверху кончиком делали ее похожей на маленького злого дракона.
