Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг
– Возможно присутствие государя! – радовалась она и, усадив корнета в карету, помчалась с ним к французу портному.
Вне строя кирасирские и гусарские офицеры помимо общеармейских сюртуков носили вицмундир, являвшийся парадно-выходной формой. А у кавалергардов и конногвардейцев, по велению императора, имелось два вицмундира. Как раз их-то и пришлось примерять полдня бедному мученику, к тому же перед ними к портному пожаловала чопорная старушка с двумя кавалерийскими сосунками-корнетами.
«Видно, бабушка и внуки», – решил Максим.
Мальчишки были на голову ниже Рубанова, худенькие и щуплые и, ко всем прочим недостаткам, служили в драгунах.
Княгиня с бабушкой с таким жаром принялись обсуждать форму, забыв о своих подопечных, словно ждали этого момента всю жизнь. Щупленьких драгунов, извинившись перед княгиней и Максимом, француз повел примерять панталоны: бальной одеждой в драгунских и уланских полках при строевом мундире были белые панталоны, белые чулки и башмаки с серебряными пряжками.
– Вам легче! – горячилась княгиня. – Вам вицмундира не положено, а у нас их целых два… – закатывала она глаза, жалея в душе, что не три…
Наконец дошла очередь и до Максима. Пока он надевал в примерочной комнате чулки и панталоны, княгиня еще терпела, но, когда за дверью послышалось с акцентом: «А потом вицмундирчик-с!» – терпение ее лопнуло, и дикой кобылицей с горящими глазами она ворвалась в примерочную, едва не затоптав посланца далекой Франции, который, лежа на полу, размечал место для пуговиц на панталонах, застегивающихся под коленом.
Княгиня, приподняв платье, шмякнулась рядом с ним и деятельно включилась в обсуждение длины панталон, при этом вступив в спор с французом. Временами она с такой силой теребила Максима за ногу, что тот едва не терял равновесие.
Подошла очередь вицмундира. Щеки княгини раскраснелись, и, невежливо оттолкнув француза, она сама накинула на плечи Максима красный вицмундир. Он оказался точно впору. Поспорить здесь было не о чем, что весьма озадачило княгиню. Она окинула взглядом темно-синие воротник и обшлага с золотыми петлицами, отодвинулась на шаг и, кажется, осталась довольна, внимательно проверив, как пришиты петлицы на рукавах и фалдах.
– Прекрасно! – выдала ремарку.
Затем подошла очередь второго вицмундира – темно-зеленого. Здесь у княгини нашлись десятки замечаний.
– Не-ет! У кавалергардов цвета на втором вицмундире продуманы с большим вкусом – черный бархат воротника и серебряные петлицы много импозантнее и более подходят к зеленому цвету, нежели конногвардейские темно-зеленые воротник и обшлага, – затараторила она по-французски.
– Зато, мадемуазель, взгляните на эти прелестные красные выпушки с золотыми петлицами!. – осмелился перебить ее портной.
По лицу княгини Максим догадался, что замечательные красные выпушки не принесли покоя и облегчения ее истерзанной душе…
После француза портного направились к русскому сапожнику за бальными башмаками и еще одной парой ботфортов.
По дороге Максим размышлял о том, что навряд ли он потянул бы без Голицыных службу в Конногвардейском полку.
18
В оставшиеся до бала несколько дней княгиня Катерина самозабвенно взялась обучать корнета танцам.
– Надевайте, мон шер, красный вицмундир, чулки и башмаки… это должно стать вашей второй кожей.
В качестве «второй кожи» Максима больше бы устроили ботфорты со шпорами и белые колет и рейтузы. Страдальчески вздохнув, он шел за ширмы переодеваться, а княгиня, посадив за клавикорды гувернантку-француженку, нетерпеливо ждала партнера.
– Господин корнет! Ежели вы тотчас же не явитесь, то я буду вынуждена пойти помочь вам…
Тяжко вздыхая, Максим выбирался из-за ширмы, застегивая на ходу вицмундир.
– Не сутультесь, душа моя, не на лошади скачете… – делала замечание княгиня, забрасывая одну руку на плечо Максима, а другую вкладывая в его ладонь.
– Я и на лошади не сутулюсь, – ворчал он.
– Князь Петр, погодите, куда вы? Пройдитесь со мной глиссадом для примера, – по-французски взывала она к мужу, вспомнившему об одной важной встрече и вероломно исчезающему из дома, напоследок жалостливо улыбнувшись Рубанову.
В результате такого активного обучения, Максим полностью забросил службу, изредка появляясь лишь на дежурствах по полку и во внутреннем карауле во дворце.
Наконец, наступил исторический день долгожданного бала…
Максим отдыхал от уроков последнюю ночь перед балом, поэтому пришел домой поздно утром и лег спать. Княгиня, напротив, в ночь перед балом никуда не ездила. Ей было скучно без своей живой игрушки, она устала от безделья и придумывала наказание противному корнету. Спала она плохо и проснулась с головной болью. Едва приведя себя в порядок, велела позвать Рубанова, но ей доложили, что корнет отдыхает…
За завтраком сидела хмурая и за что-то обругала князя Петра, а после этого пролила на халат чай, обругав старичка лакея. Корнет все не просыпался. «Скорее бы в отставку, что ли, вышел!» – подумала княгиня и отправилась еще раз примерить платье. Тут она с отчаянием поняла, что платье, оказывается, ей не идет… ну совершенно не подходит… делает ее на полгода старше, и ни на какой бал она решительно не поедет. Усевшись в кресло и упав головой на стол, она с наслаждением зарыдала. А корнет все спал!..
В будуар к жене заглянул князь Петр, с ходу восхитился платьем и и так же с ходу вылетел вон, отряхивая с парчового халата пудру.
«Метко пудреницу швырнула! – не обиделся, а рассмеялся он. – Действительно, скорее бы корнет просыпался, пока она меня не убила со скуки».
Максим проснулся лишь после обеда и, позвонив в колокольчик, велел подавать умыться. Затем, накинув халат, направился поздороваться к княгине. Пройдя в будуар, он широко раскрыл рот, зевая, и стал стучать по нему ладонью, выводя заунывное: «а-а-а-а!».
Дозевать он не успел. Сложенный веер довольно-таки чувствительно ударил его в грудь.
На секунду распахнулась дверь, и князь Петр с веселой миной и со словами: «А вот и Максим проснулся» хотел пройти к жене, но, увидев, что назревает кровавое побоище, почел за благо скрыться, услышав, как загремел по полу небольшой круглый столик с бронзовой греческой богиней, держащей факел в вытянутой руке. Богиня катилась и дребезжала довольно долго, пока не уткнулась в стену.
– Идите досыпайте, корнет! – вскричала княгиня, высматривая по комнате, что бы еще такое бросить на пол.
Но все, на чем останавливался взгляд, не смогло бы как следует загреметь. Еще немного подумав, она бросила толстенную книгу. Но та, не оправдав ее надежд, упала не на паркет, а на ковер и нужного звука не издала. Как нарочно, Максиму захотелось зевать, и он опять широко раскрыл рот.
– Да вы что, надо мной издеваетесь, что ли, несносный мальчишка! – Ухватилась княгиня за деревянную спинку стула, прикидывая, словно пьяный гусар, как бы половчее метнуть его в зеркало.
Но Максим опередил ее действия, усевшись на этот самый стул верхом лицом к княгине, обхватил ее за талию, прижавшись головой к животу, и сжался, словно ожидая удара. У княгини от жалости брызнули слезы и, нагнувшись, она поцеловала светлые волосы корнета, в свою очередь, обхватив его голову руками.
– О-о! – простите меня! Это все мигрень… – Еще раз поцеловала Максима. – Да, как нарочно, и платье неудачное… – Отойдя от него чинно уселась на диван и позвонила в колокольчик, постепенно успокаиваясь. – Князя позовите! – велела прибежавшему слуге.
Совесть начинала мучить ее.
– Милый князь! – бросилась на шею вошедшему мужу. – Ежели можете, то простите меня… – нежно и страстно поцеловала его в губы.
– Княгинюшка! – произнес расчувствовавшийся князь Петр и подарил ей ответный поцелуй.
Тихонько, на цыпочках, Максим попытался выбраться из будуара, но его остановил строгий окрик:
– Стойте! Куда вы? А кто оценит мое прекрасное новое платье?..
В десять вечера большая карета, поставленная на полозья, повезла Рубанова и Голицыных к дому вельможи. Немного не доезжая, остановились и, как показалось княгине, «целую вечность» лакей, стоявший на запятках, с кем-то ругался. Наконец, тронулись дальше. Даже в темноте кареты виден был выдыхаемый на морозе пар. Голицына зябко жалась к плечу мужа. Затем снова остановились, на этот раз слушая переливистый мат своего и чужого кучера. Княгиня неожиданно рассмеялась.
«Почему матюги приводят ее в хорошее настроение?» – поразился Максим. Затем еще немного проехали толчками – без конца трогаясь и останавливаясь, – и только тогда лакей открыл дверь.
Первым выпрыгнул Максим и галантно подал руку княгине. Последним вышел князь, и тут же все трое услышали крики и, забыв о холоде, с интересом стали наблюдать, как их кучер за что-то мутузил чужого. Мат стоял выше трехэтажного дворца вельможи…
