Геннадий Сазонов - И лун медлительных поток...
— Тимофей взял Сандро в Пелым… Что же летать?! — растерялась Околь. — Господи, ты слышишь меня, боже небесный! Просила Тимофея взять девушку в дом, что же ты не вразумил, боже! Что сделать, как защитить, как охранить девушку? Ни мужа, ни старшего сына нет дома. А средние сыновья гурьбой ушли на лесное озеро.
Подстерегла беда, надвинулась несчастьем, охватила лесным пожаром — нет спасения. Нет спасения, когда потеряешь голову — оставят тебя силы.
— Спрячу тебя в лесу, на Черемуховой речке — Нихья. Там Тимофей срубил лесовнюю юрту. Собирай еду!
Околь быстро нагрузила пайвы — берестяные заплечные кузова. Позвала сестру Тимофея посмотреть за малыми детьми и торопливо тронулась с Саннэ в путь. К утру она вернулась и не успела развести огонь в чувале, как на взмыленных конях ворвался в Евру Леська с двумя работниками.
— Где юрта Картиных?! — спросил он встречного старика. Кентин-старик не торопясь вынул изо рта трубку, примял пепел. — Тебя спрашиваю, где юрта? Юрта Картиных где? — нетерпеливо выкрикнул Леська.
— У нас в Евре сначала здороваются, — спокойно ответил старик Кентин. — Желают здоровья и жизни и называют свое имя, имя рода своего. Ты же не бездомная собака? У тебя, поди, имя есть?
— Некогда мне, — заорал Леська. — Ну?! Где Картиных юрта?
— Ты, наверное, Леська-Щысь? Слышал, что ты злой, но не знал, что совсем глупый. — И Кентин, посапывая трубкой, тронулся по своим стариковским делам.
— Где юрта Картиных? — завопил Леська на всю Евру, распахнув мокрый рот. — Вот эту серебряную денежку дам, кто покажет.
Околь вышла из юрты, подошла к Леське и протянула руку.
— Чего тебе? — дернул головой Леська и сузил глаза.
— Давай денежку, покажу юрту, — спокойно ответила Околь.
Леська оглядел настороженную, молчаливую толпу и разжал короткие пальцы.
— Вот она, юрта Картиных, — спрятав серебро, показала Околь. — Только хозяина нет дома. — И евринцы дружно и весело всхохотнули — умница Околь!
— Где он?! — задрожал от ярости Леська.
— А у тебя к нему дело? — улыбнулась Околь. — Коли дело, слезай с коня, подожди. Тимофей Картин в волости. Сходом назначен дела односельчан вершить! — И засмеялась гордо.
— Ты, собака, почему зубы скалишь? — заорал Леська. — Ты, коровье дерьмо, зачем мне зубы кажешь, сучья ты дочь?
— У меня зубы целы, оттого и кажу, — насмешливо ответила Околь. Подошли и встали с ней рядом братья Тимофея. — Но почему ты лаешь на меня погано, того я не пойму.
— Я купил у Митяя Лозьвина дочь! — крикнул Леська, и толпа глухо охнула. — Дорого заплатил я отцу за его девку, да! Но поганая девка сбежала.
— От добра не убегают, — повела плечами Околь. — Наверное, ослепла от твоей красоты и разум ее помутился.
— Ага, ты, значит, ее спрятала?! — задрожал Леська. — Куда ты ее спрятала? Ну, говори, сучья дочь! — И замахнулся на Околь ременной плеткой.
— Ты в других деревнях можешь давить слабых и стариков, — жестко, глядя в глаза Леське, заговорила Околь и медленно стала надвигаться на Леську. Братья Тимофея шагнули вслед. — Но запомни: Евра тебе не по зубам! Ты, как росомаха, гадишь в своем логове и нападаешь сзади, а за «сучью дочь» получи, — и Околь плюнула в лицо Леське. — Бейте, братья, волка!
Очнулся Леська на берегу Евры, ощупал себя. Стонет тело, глаз один не видит, в голове гул, но клык цел. Попробовал подняться, застонал, упал на грудь.
«Хорошо — не ножом, — мелькнула мысль, но, словно застыдившись слабости, юркнула, утонула в нахлынувшей ярости. — Даром вам не пройдет, трусливые души!»
Поднялся Леська на колени и пополз, высоко поднимая зад. Кривились слабые ноги, короткие руки его погружались в снег, но ветер обмыл лицо, и в голове притих гул. Вскоре наткнулся он на глухонемого работника, рядом стонал другой.
…Через неделю вернулись из Пелыма расстроенные Тимофей и Сандро.
— Ясак добавили! Совсем задушить задумали, — только и сказал Тимофей. И замолк надолго.
— И у нас беда, — сообщила Околь. — Леська-Волк Саннэ покупает. Убьет себя девушка, Тимофей. Помоги ей, отец, помоги! Ради сына, ради Сандро, спаси ее!
Сандро так и застыл, словно умер. Застыл с пустыми глазами и замкнутым ртом, как идол у шайтанского амбара.
— Ты же сильный, Тимофей, — в отчаянии кричала Околь. — Ты сильный, как отец твой, а тот вырвал свою женщину из когтей шамана Волчий Глаз.
Сандро сорвал со стены охотничий пояс и бросился из юрты.
— Сын, сын мой… не беги на свою гибель! — подняв руки, упала перед Сандро Околь. Сандро перешагнул через нее и скрылся.
— Иди, отец! Торопись, Тимофей, в Сам-Павыл… Сын в беде.
— А где Саннэ? — устало спросил исхудавший Тимофей. Здорово истрепала его поездка в Пелым, измотали царские служки. — Куда она подевалась?
— Я спрятала ее, — ответила Околь. — Жалко мне ее, девушку ласковую, в вор-кял схоронила на Черемуховой речке.
— Ну и как ее отнимать у Леськи? — тяжело повернулся к жене Тимофей. — Перекупить?
— Перекупи, муж мой, перекупи! — закивала головой Околь и затаила дыхание. И правда, как же отнять у Леськи девушку?
— Больше, чем Леська, я не смогу дать! — отрезал Тимофей. — Он половину Евры может купить, проглотит и не подавится. Украсть? Украсть нельзя: отец ее болен и оттого продает, чтобы жизнь семерых детей спасти. Ну скажи как?
— Как?! — возмутилась Околь. — Твой отец знал! Твой отец взял женщину. Пригрози Волку! Пусть пьет кровь в своем урочище! Убей его! — вдруг крикнула Околь. — Убей! А бог простит!
— Ладно! — Тимофей туго затянул пояс с длинным узким ножом, взял ружье и острогу. — «Убей!..» — усмехнулся он. — Сандро надо спасать!
…Леська-Волк занимал на время соседнюю с родителями Саннэ просторную юрту. Сандро ворвался в нее, с ножом бросился на Леську и, наверное, убил бы его. Ловко подставил ногу глухонемой работник, и Сандро, падая, сильно ударился головой о стенку — остановилось дыхание, закрылись глаза.
— Свяжите щенка! — приказал Леська. — А ночью, когда все лягут спать, киньте в прорубь. Не видели, не знали. Ай-е, ай-е, — прицокнул Леська языком, толкнул ногой связанного Сандро. — Совсем глупый щенок, совсем дурной — на Волка полез. Ты знаешь, меня люди Волком зовут, — и Леська обнажил острый клык.
— Не видать тебе Саннэ, — хрипит Сандро.
— Я-то увижу, а тебя утоплю, — спокойно ответил Леська, обгладывая баранью ногу.
Тимофей распахнул дверь в юрту и с порога прицелился в Леську.
— Развяжи и выпусти!
Леська не тронулся с места, проглотил мясо, потянулся за водкой, но, взглянув в лицо Тимофею, понял: тот не уйдет без сына. Молча кивнул Леська работнику. Тот вскочил и ножом разрезал веревки. Встал Сандро и шагнул к отцу.
— Не тронь Саннэ! — сказал Тимофей, но Леська уже вскочил, забегал, закрутился по юрте.
— Не-ет, ы-ы-у-у-ых! Не-ет… Тимка… — замахал он короткими руками. — Ты нос свой, крючок, не суй… Не подходи — сгоришь… Без тебя варится моя пища в колташихе. Кто тебе позволит нарушать закон? Ты же из Картиных, ты из тех, кому доверяют хранить законы.
Молчит Тимофей — никто не смеет нарушить закон.
— Я купил женщину! Купил у ее отца! — кричит Леська. — Я рассчитался сполна с Митяем. Вчера мои люди нашли девку на Черемуховой речке. Ты и твой род прятал ее в своей лесовней юрте. А прячут ворованное… Ты вор, Тимоха! А раз ты вор, то завтра на селянском сходе ответишь по закону. Иди!
Точно задумал и рассчитал удар Леська — он обратился к тем, кто сам хотел подороже продать дочерей, он потребовал селянского схода. Тимофей Картин всегда решал все дела на сходе по закону, а завтра будут судить его, как вора…
— Как вора? — повторил Тимофей. Как все странно, как все запутано в этом запутанном мире: честный человек слывет дураком и всегда беден, бесчестный ворует у ближнего, ворует у рода и почему-то ходит в почете, пусть не в почете, но имеет деньги и власть. Тимофей не взял ни у кого ни крошки, никогда не брал и не возьмет, и он — вор?! И судить его будет Леська, что обирает целые деревни, обездолил сотни людей, погубил и сломал столько судеб.
— Отдай нож, Сандро! Остынь, сегодня сила у Леськи.
Не слышал сын отца, побрел по тропе, а затем отошел в сторону и растворился в лесной чаще.
…И древние старики не упомнят, когда собирался последний раз общий сход двух деревень — Евры и Сам-Павыла. А теперь вот собрался. Толпой пришли сампавыльцы в Евру. Саннэ на селянский сход привезли связанную. Лицо ее было разбито и растрепано, волосы рассыпаны по плечам, платье разорвано. Леська и его работники стояли в стороне у оседланных коней. Привезли на сход и отца Саннэ, а мать не пустили.
— Говори, Леська, свое дело, — сказали старейшины.
— У меня в ту зиму умерла жена. Я один. Мать совсем худая. Мне нужна жена. Я увидел Саннэ и решил взять ее в жены. Я сговорился с Митяем Лозьвиным, и тот продал мне Саннэ.
