Луи Мари Энн Куперус - Ксеркс
— Верным же ты был сыном своего города! Как тебе удалось уцелеть на море?
— Меня выбросило на берег Астипалеи.
— Где ты был с тех пор?
— В Сардах.
— Кто покровительствовал тебе?
— Мардоний!
— Неужели персы так скверно обошлись с тобой, что ты решил покинуть их?
— Они засыпали меня почестями и богатством. Ксеркс был милостив ко мне.
— И ты дошёл с его войском до Эллады? В компании других предателей… сыновей Гиппия и всех прочих?
Побагровев, Главкон смело встретил взгляд Фемистокла:
— Да… и всё же…
— Ах, и всё же… — саркастически заметил Фемистокл. — Я так и думал. Что ж, я могу назвать много причин твоего появления здесь… Ты хочешь предать нас персам, и Афина вложила извращённое мужество в твоё сердце. Тебе, конечно, известно, что прощение, объявленное нами изгнанникам, не распространяется на изменников.
— Знаю.
Фемистокл сел в кресло. Он находился в редком для себя состоянии и не знал, что говорить, что думать.
— Садись, Симонид, — приказал он, — а ты, бывший Алкмеонид, а ныне предатель, объясни мне, почему после всего случившегося я должен верить тебе?
— Я не прошу тебя верить. — Главкон застыл, словно изваяние. — Я не буду в обиде на тебя, если ты примешь любое решение, но тем не менее выслушай…
Взмахнув рукой, флотоводец велел говорить, и беженец начал свою повесть. Весь свой путь по морю от Фалерона Главкон готовил себя к этому испытанию, и отвага не оставила его. Немногословно и ясно он объяснил, как обошлась с ним судьба после Колона. Лишь когда Главкон упомянул о том, что был рядом с Леонидом, Фемистокл бросил на него острый взгляд:
— Повтори-ка. И не ошибись. Я отлично умею замечать ложь.
Главкон невозмутимо повторил свои слова.
— Какие доказательства ты можешь предъявить того, что был с царём Спарты?
— Никаких, кроме собственного слова. Имя моё слыха ли лишь коринфянин Эвбол и спартанцы. Но они мертвы.
— Гм! И ты рассчитываешь, что я поверю похвальбе изменника, за голову которого назначена награда?
— Ты сказал, что умеешь отличить ложь от правды.
Фемистокл поник головой и прикрыл лицо руками. Наконец, распрямившись, он поглядел на перебежчика:
— Ну, сын Конона, ты по-прежнему настаиваешь на своей невиновности? Ты готов повторить клятвы, которые приносил в Колоне?
— Да! Я не писал этого письма.
— Кто же это сделал тогда?
— Я сказал — злой бог. И ещё раз повторю это.
Фемистокл покачал головой.
— В наши дни боги пользуются человеческими руками, чтобы погубить человека. Ещё раз спрашиваю, кто написал это письмо?
— Афина знает это.
— К несчастью, великая богиня ничего не скажет нам! — выкрикнул богохульное утверждение наварх[41]. — Давай возвратимся к более лёгким вопросам. Это я написал его?
— Немыслимо.
— Значит, Демарат?
— Немыслимо, и всё же…
— Разве ты не понимаешь, мой милый изгнанник, — кротко проговорил Фемистокл, — что, пока ты не переложишь ответственность за это письмо на чужие плечи, я но смогу сказать, что верю тебе?
— Я не прошу об этом. Моя просьба иная. Позволишь ли ты мне послужить Элладе?
— Откуда я могу знать, что ты не посланный Мардонием лазутчик?
— Слишком много перебежчиков и доносчиков бегут сейчас к Ксерксу, чтобы мне нужно было совать свою голову в пасть гидры. И ты это знаешь.
Фемистокл приподнял бровь:
— Симонид, ты всё слышал. Что скажешь? — Последний вопрос был обращён к поэту.
— Что этот Главкон, какова бы ни была его вина год назад, сегодня достоин доверия.
— Эвге! Сказать легко. Но что делать, если он снова предаст нас?
— Насколько я понимаю, — заметил проницательный Симонид, — сейчас выдавать особенно уже нечего.
— Отлично сказано.
Фемистокл приложил ладони ко лбу, Главкон же стоял словно мраморное изваяние. Наварх вдруг разразился потоком вопросов:
— Ты прибыл из лагеря Царя Царей?
— Да.
— И ты знаком с планом сражения?
— Я не был на совете, но его не скрывают. Персы слишком уверены в себе.
— Как стоят их корабли?
— Теснятся друг к другу возле афинских гаваней. Корабли вассальных ионян находятся слева. Финикийцы, главная надежда Ксеркса, справа от них, но правое крыло занимают египтяне.
— Откуда тебе это известно?
— Из разговоров. Кроме того, на пути сюда мне пришлось обойти на вёслах всю армаду. Глаза у меня есть. Потом, на небе луна. Я не ошибся.
— А ты знаешь, где находится трирера Ариабигна, главного среди флотоводцев Ксеркса?
— Она стоит у входа в Пирей. Найти этот корабль нетрудно. Он целиком освещён фонарями.
— Ага! Итак, египетская эскадра находится на правом крыле, ближе всего к Саламину?
— Да.
— И если они дойдут вдоль берега до мыса, являющегося отрогом горы Эгалеос, то водный путь к Элевсину будет перекрыт. А с юга он уже заперт ионянами.
— Я едва сумел проскользнуть в лодке.
Последовали новые вопросы. Наконец флотоводец поднялся и хлопнул себя по ляжке:
— Ну, хочешь послужить Элладе?
— Разве я только что не говорил это?
— Готов ли ты умереть за неё?
— Однажды я уже выбрал смерть… Вместе с Леонидом.
— Осмелишься ли ты на дело, которое в случае неудачи отдаст тебя в руки варваров на растерзание конями или греков на распятие?
— Неудачи не будет!
— Эвге! Благородный ответ. Пойдём.
— Куда?
— На флагманский корабль Эврибиада. Там я пойму, следует ли тебе идти на риск.
Фемистокл прикоснулся к бронзовому гонгу, и в каюте появился его помощник.
— Мою лодку, — приказал наварх.
Когда моряк вышел, Фемистокл достал из сундука длинный гиматий и набросил его на плечи молодого чело века.
— С этой бородой тебя не узнали даже мы с Симонидом, и я сомневаюсь в том, что тебя сегодня сумеют разоблачить. Но запомни своё имя — Критий. Если вернёшься живым, придётся тебе выкрасить волосы. Ты ел?
— Кто сейчас голоден?
Фемистокл расхохотался:
— Это мы только говорим так. Но если дары Деметры нс укрепляют нас, поможет Дионис. Выпей.
Сняв с крючка кожаный бурдючок, он налил Главкону хиосского вина. Тот отказываться не стал. Когда Главков выпил, Фемистокл последовал его примеру. Потом вопросы стал задавать уже Главкон:
— Где моя жена?
— В городе Саламине, вместе с отцом; знаешь, она родила…
— Сына. Оба здоровы?
— Здоровы. Мальчишка красив, как сын Латоны.
В глазах изгнанника вспыхнул огонёк. Повернувшись к изваянию Афродиты, он простёр вперёд руку:
— О, Афродита, благословенная! — Вновь повернувшись к флотоводцу, Главкон торопливо спросил: — Значит, Гермиону ещё не отдали Демарату?
— Не отдали. Гермипп хочет этого. Гермиона сопротивляется. Она считает, что погубил тебя Демарат.
Главкон отвернулся, пряча лицо от собеседников:
— Боги ещё не забыли о милосердии.
Симониду показалось, что он произнёс именно эти слова.
— Лодка ждёт, кирие, — объявил появившийся в дверях помощник.
— Пусть судёнышко перебежчика привяжут к корме, — приказал Фемистокл, выйдя на палубу. — А Сикинн пусть сопутствует мне.
Проницательный азиат расположился на корме, вместе с Главконом и Фемистоклом. Крепкие гребцы налегли на вёсла. Всё своё недолгое путешествие наварх перешёптывался с Сикинном. Когда они оказались возле флагманского судна, за спартанским кораблём уже тянулся целый хвост ялов, явно свидетельствующий о том, что все пелопоннесские флотоводцы уже собрались у Эврибиада, добиваясь от него приказа к отступлению. Свет многочисленных ламп, пробиваясь сквозь узкие прорези окон, полосами ложился на поверхность вод. Слышны были взволнованные голоса. Фемистокл поднялся вверх по лестнице, и спартанский страж приветствовал его движением копья. Оставив своих спутников на палубе, Фемистокл поспешил вниз, но уже в следующее мгновение вернулся, поманив азиата и изгнанника к борту корабля.
— Отвези Сикинна к персидскому главнокомандующему, — зловещим шёпотом приказал он Главкону, — и если боги не охранят тебя сегодня ночью, завтра весь Олимп не сумеет спасти Элладу.
Не говоря более ни слова, Фемистокл вернулся в каюту. Экипаж яла подвёл к борту лодчонку Главкона, Сикинн спустился в неё, а Главкон, взяв вёсла, сперва направил своё судёнышко в сторону «Навзикаи», а потом повернул носом к проливу, к афинским гаваням. Сикинн молчал, но Главкон догадывался о смысле полученного им поручения. Ветер крепчал, нагоняя облака. Скоро они укроют луну, и приключение сделается менее опасным. Однако превыше всего была нужна скорость. И атлет со всей силой налёг на вёсла, заставляя лодку нестись по поверхности чёрных вод.
