Луи Мари Энн Куперус - Ксеркс
Незадолго до полуночи Главкон оттолкнул свою лодку от высокого судна Артабана, флотоводца варваров. Дело было сделано. Главкон оставался в раскачивающейся на волнах лодке, пока Сикинн наверху вёл переговоры с вождями персов. Знатные варвары, знакомые Главкону по времени, когда он служил Царю Царей, то и дело проходили наверху мимо него. Посматривая на них, афинянин держал руку невдалеке от рукоятки кинжала. В случае разоблачения лучше сразу покончить с собой, чем скончаться через несколько часов в лютой пытке. Однако разоблачение не состоялось. Сикинн спустился по лестнице; улыбаясь, он раскланивался с провожавшими его знатными юношами самым любезным образом, ибо кто как не он доставил самые добрые вести Царю Царей.
— До завтра, — проговорил персидский наверх.
— До завтра, — непринуждённо помахал ему вестник.
Он абсолютно не волновался, словно отвозил приглашение на пир; заняв своё место на носу, Сикинн повернулся к молчаливому Главкону:
— Греби.
— Куда? — Главкон взялся за вёсла.
— На корабль Эврибиада. Фемистокл ждёт. Торопись, как только можешь.
Полоса воды между лодкой и персами становилась всё шире. Главкон занимался своим делом, а потом впервые спросил о цели путешествия.
Сикинн ухмыльнулся, блеснув зубами во тьме:
— По поручению Фемистокла я передал варварам, что эллины грызутся друг с другом, что они готовы на скоротечную битву, но, если флотоводцы Царя Царей сделают попытку обойти их, битва может вовсе не состояться и греческий флот без сражения сдастся персам.
— И что они ответили?
— Что и я, и мой господин не окажемся без награды за услугу, оказанную Царю Царей. И что египетские корабли немедленно сойдут с места, перекрывая эллинам путь к бегству.
Налегавший на вёсла изгнанник ничего не ответил. Утомление после опасного дня и трудного вечера уже овладевало им. Главкон ощущал невыразимую усталость, впрочем, скорее умственную, чем телесную. Неуклюжая лодка еле ползла. Следуя приказу Сикинна, Главкон взял вправо и закрыл глаза. Сценки из его прошлой жизни, сменяя друг друга, поползли за закрытыми веками: вот он в Коринфе, на стадионе, перед грозным спартанцем, вот они с Гермионой поднимаются на священную скалу афинского Акрополя; вот он стоит возле Ксеркса, а флот и неисчислимая рать направляются через Геллеспонт… Потом он увидел жену, Роксану, всё прекрасное и милое сердцу, что привелось ему лицезреть в жизни. Не ошибся ли он? Окажется ли благосклонной к нему суровая судьба Эллады? Не лучше ли было бы предпочесть сады на реках Бактрии, от которых он навсегда отказался? И какой будет его собственная судьба, приведёт ли она его наконец в тихую гавань, или же ему суждено окончить свои дни завтра на одном из кораблей? Он грёб механически, всё глубже погружаясь в задумчивость, когда резкий оклик заставил его очнуться:
— Что вы тут делаете?
Сказано было по-финикийски. Главкон почти не знал этот резкий семитский язык, однако лемба, многовесельная патрульная шлюпка, уже догоняла их. Ещё мгновение — и плен, а там и разоблачение. Жизнь, смерть, Эллада, Гермиона — всё промелькнуло перед глазами опешившего от неожиданности афинянина, однако Сикинн спас их обоих.
— Какое слово назначено на сегодняшнюю ночь? Назови его, — торопливо шепнул он.
— Гистасп, — пробормотал ещё не пришедший в себя Главкон.
— Кто вы? И откуда? — Старший среди находившихся в шлюпке поднялся и посветил фонарём. — Нам было приказано плавать в проливе и перехватывать перебежчиков, и вот, клянусь Баалом[42], целая парочка! Завтра вороны вы клюют ваши глаза.
Сикинн встал.
— Дурак, — ответил он на сидонийском языке, — неужели ты посмеешь преградить путь вестнику самого Царя Царей? Похоже, что воронам завтра придётся расклёвывать не наши головы.
Шлюпка была уже совсем рядом, но моряк опустил фонарь:
— Хорошо. Назови слово.
— Гистасп.
Рука финикийца шевельнулась в приветственном жесте:
— Прости мою грубость, достойный господин. Действительно эллины находятся в таком положении, что искать перебежчиков в эту ночь просто нелепо. Однако приказ есть приказ.
— Прощаю, — снисходительно ответил посланец Фемистокла, — и донесу о твоей бдительности старшему над флотом.
— Да пошлёт тебе Баал-Мелек десять тысяч детей, — отозвался успокоившийся семит.
Экипаж шлюпки опустил вёсла на воду. Лодки разошлись. Когда их разделила уже изрядная полоска воды, Главкона бросило в жар, потом в холод, а затем снова в жар. Хладный Танатос пролетел в каком-то волоске от его головы. Вновь заскрипели уключины, вновь пополз ла назад вода. Ночь становилась темнее. Облака уже укрыли луну со всеми звёздами. Сикинн, человек проницательный и сведущий в погоде, заметил: «Утром будет крепкий ветер» — и погрузился в молчание. Главконом начинала овладевать уверенность в том, что наступает день, ради которого боги сохранили ему жизнь при Фермопилах, и уверенность эта ещё более укрепилась после встречи с шлюпкой финикийцев: настанет день, когда он совершит выдающееся деяние ради славы Эллады, после чего ему будет ниспослана или слава воина, павшего на поле брани, или спокойная жизнь, заслуженная подвигом. Что именно ждёт его, Главкон не представлял, однако, если начнётся буря, если вновь поднимутся волны, он справится с ними. Подобно одному из героев собственного народа, он мог сказать: «Много скитался я, многое в битвах и море изведал, пусть же деяние это повесть мою дополнит».
Монотонно скрипели уключины, постукивали вёсла. Сикинн с тревогой смотрел на север, и Главкон прекрасно понимал, что именно разыскивает взглядом семит. Наварх Ариабигн выполнял своё обещание. Египетский флот уже выдвигался вперёд, перекрывая эллинам путь к отступлению. На севере и на юге шли другие триеры, чтобы высадить войско на Пситталии, островке, находящемся между Саламином и основным местом грядущей битвы.
Грядущая битва? Вокруг было тихо, движение кораблей происходило где-то вдали, и воображение было едва способно представить его. Неужели эта чёрная сонная вода на рассвете сделается местом сражения, рядом с которым повесть о Гекторе и Ахиллесе покажется всего лишь сказкой? Неужели и сам он, Главкон, сын Конона, находящийся в этой лодке вместе с Сикинном, примет участие в этом сражении, слава которого переживёт века? «Скрип-скрип», — монотонно твердили вёсла. Неподалёку с громким плеском выпрыгнула рыба. На мгновение облачный покров разделился, позволив Селене посмотреть на море. Торопливый серебристый свет как никогда явно напомнил о том, что мысы Аттики теперь находятся в руках Ксеркса. Пентеликон и Гиметт, Парнес и Киферон, холмы, по которым бродил Главкон в дни счастливой юности, холмы, хранившие в себе прах его предков, открылись взору афинянина. Круглобокая лодка заторопилась по волнам, словно руки Главкона ощутили в себе новую силу. В некоторые мгновения пророческий дух осеняет даже тупицу, каковым афинянин, конечно же, не являлся. Луна исчезла за облаками. И под померкшим небосводом будто появились герои, вдохновляя эллинов на битву. Здесь были Персей, Тесей и Эрехтей, могучий Геракл, Одиссей Терпеливый, мудрость которого унаследовал Фемистокл, Солон Мудрый, Периандр Промыслитель, Диомед Безупречный — люди из легенд, герои, мудрецы, полубоги. Все они единым голосом твердили одно: мужайтесь, ибо наследие грядущего дня проследует от поколения к поколению «и перейдёт к народам, которым чужды и язык, и боги, и — самое имя Эллады».
Усталость отлетела от Главкона. Он никогда не ощущал подобной бодрости после вина. А потом в темноте замаячили стоящие на море корабли, внешнее ограждение флота Эллады. Ночной дозорный на триере, по морскому обычаю, подбодрял себя песней. В ночи звучали слова Архилоха:
В остром копье у меня замешен мой хлеб.
И в копье же из-под Исмара вино.
Пью, опершись на копьё.
Главкон вернулся мыслями к реальности. Под руководством Сикинна, лучше его знавшего расстановку греческих кораблей, он второй раз подвёл свой ял к борту триеры греческого флотоводца. В каюте на корме горели огни. И даже с воды были слышны голоса, занятые отчаянным спором.
— Всё ещё обсуждают? — спросил Сикинн у позевывающего морехода, приветствовавшего их на борту.
— Обсуждают, — буркнул спартанец. — Твой господин придумал тысячу новых аргументов. Он не умолкает, словно выгадывает время, только никто не знает для чего. Почти все, конечно, против него.
Посланец Фемистокла спустился в каюту. Увидев его, флотоводец буквально подскочил на месте. Шепнув ему на ухо несколько слов, азиат присоединился к Главкону. Они остановились, обратившись глазами к трапу. Ждать оставалось недолго.
Глава 14
