Рётаро Сиба - Последний сёгун
Военные действия начались третьего числа (27 января), а уже пятого (29 января) над войсками Сацума и Тёсю взвился «парчовый стяг» – императорский штандарт, свидетельство того, что войска южных кланов объявлены правительственными, а Ёсинобу – мятежником. Это клеймо навсегда останется в истории! Случилось то, чего Ёсинобу боялся больше всего. Именно эта весть и заставила его бросить замок, бросить армию и бежать в Эдо. И Ёсинобу знал, что Кацу, человек, схожий с ним характером и почти столь же одаренный, как он сам, поймет все это с полуслова. Поэтому уже вставая со стула и давая, таким образом, понять, что аудиенция уже окончена, он произнес еще только одну фразу-приказ:
– Прошу Вас предпринять все необходимое!
Выйдя из путевого дворца впереди Кацу, Ёсинобу сел на коня и поспешил в замок Эдо.
Он впервые въезжал в этот замок как сёгун. Первым делом Ёсинобу направился во внутренние покои, намереваясь нанести визит вдове Иэмоти (а, значит, формально – своей матери по сёгунской линии) – принцессе Кадзуномия, которая в монашестве приняла имя Сэйкакуин. Сёгун сообщил госпоже о своем приходе через служанку Нисикинокодзи, но та скоро вышла с неутешительным ответом: «В аудиенции отказано. Причина – принцесса не желает встречаться с врагом трона».
Тогда он прошел к Тэнсёин, вдове сёгуна Иэсада, уроженке Сацума. Та согласилась его принять и встретилась с Ёсинобу в тот же день, в четыре часа пополудни. Сёгун долго рассказывал ей о событиях, которые привели к сражению у Тоба и Фусими, о том, что он пережил за эти дни. Воодушевленный собственным красноречием, он говорил все более ярко, и скоро Тэнсёин заслушалась и совершенно забыла о теме разговора…
При их беседе присутствовала фрейлина по имени Миноура Ханако. Она прожила долгую жизнь, и много лет спустя вспоминала, что Ёсинобу был тогда красноречивее, чем знаменитый Дандзюро[128], а она даже хотела по горячим следам записать его речь.
Наверное, ни один военачальник не рассказывал с таким вдохновением о битве, в которой он потерпел поражение, как это делал тогда Ёсинобу… А затем этот великий актер взял великолепную паузу и до конца своей долгой жизни больше не обмолвился о событиях тех дней ни единым словом.
Конечно, разговор с придворными дамами был нужен прежде всего самому Ёсинобу – он должен был выговориться. Но беседы имели и важный политический смысл. Ёсинобу надеялся уговорить Тэнсёин – уроженку Сацума – стать посредником в его переговорах с императорской армией, и одновременно завоевать симпатии Сэйкакуин, а через нее – и всей императорской фамилии. Кстати сказать, хотя поначалу Сэйкакуин и отказалась с ним встречаться, называя его врагом трона, впоследствии по просьбе Тэнсёин она все же приняла Ёсинобу, а когда узнала детали событий, то полностью встала на его сторону и даже ходатайствовала за него перед Киото. Велика была сила красноречия сёгуна!
Следующим своим политическим ходом Ёсинобу хотел продемонстрировать полную лояльность новым властям. Это нужно было сделать непременно и любой ценой! Причем речь не шла о том, чтобы подчеркнуть свою покорность сильным мира сего – киотосским аристократам, даймё и прочим. Да, Ёсинобу задумал оправдаться – но оправдаться исключительно перед историей. Он хотел снять со своего имени налет крамолы, хотел вновь обрести любовь императорского дома, хотел навсегда избавиться от клейма мятежника. Только так можно будет нанести ответный удар по эти грязным политическим интриганам!
Теперь он собирался выдавать себя за человека слабого и беззащитного, жертву несправедливости. Японские театралы обожают трагедии, в которых на героя обрушиваются удары судьбы, обожают Ёсицунэ – именно поэтому Судья стал любимейшим народным героем[129]. И Ёсинобу решил сделать главной темой своей жизни сострадание. Сострадание к себе. Ведь до тех пор, пока он следует этому сценарию, общество будет видеть в нем нового Судью, заброшенного в самую пучину бурного житейского моря, а Сацума и Тёсю будут выглядеть в глазах общества не иначе, как красномордыми злодеями[130]…
Для того, чтобы оправдаться самому, Ёсинобу беспощадно жертвовал другими. Он приказал вассалам «немедленно уехать из Эдо в свои земли и начать там новую жизнь». Более других были поражены таким решением братья Мацудайра Катамори и Мацудайра Садааки. Мало того, что лидеров кланов Аидзу и Кувана ненавидели и при императорском дворе, и в стане Сацума и Тёсю; теперь им было отказано и в посещении сёгунского замка в Эдо – проще говоря, из Эдо их просто вышвырнули… Катамори действительно вернулся в Аидзу. Что касается второго брата, то дорога на родину ему была заказана: на территории клана Кувана в провинции Исэ хозяйничали войска императорского правительства. Поэтому Садааки, собрав остатки своих войск, ушел с ними в район Касивадзаки в провинции Этиго.
Таким образом, братьев сначала объявили врагами императорского трона, а затем выгнали и из дома Токугава, и им не оставалось ничего иного, как уйти в леса и горы и биться там против всех до последнего своего самурая. Катамори был настолько поражен бессердечием Ёсинобу, что даже написал стихотворение, в котором попытался выразить переполнявшие его обиду и горечь:
Нансурэдзо
Дайдзю
Рэнси-во нагэуцу[131]
Раскаяние Ёсинобу шло вперед семимильными шагами. Двенадцатого числа второго лунного месяца (6 февраля) он выехал из замка Эдо и уединился в келье монастыря Канъэйдзи в Уэно – решил замолить свои грехи. Одиннадцатого числа четвертого месяца (3 мая) Кацу Кайсю без боя сдал замок Эдо императорским войскам. Утром того же дня Ёсинобу покинул Канъэйдзи и уехал из Эдо в Мито, где собирался вести тихую и уединенную жизнь – попросту говоря, отправился в ссылку. В девятом месяце второго года Мэйдзи (октябрь 1869 года) Ёсинобу освободили от домашнего ареста – и фактически забыли о нем. Вскоре он переехал из Мито в Сидзуока, новое владение клана Токугава, и навсегда исчез с исторической сцены…
В Сидзуока он поселился в центре города, в квартале Конъя, в особняке, который раньше принадлежал одному из правительственных чиновников. По возрасту Ёсинобу мало походил на отшельника – ему едва исполнилось тридцать три года.
В тот день, когда Ёсинобу приехал в Сидзуока из Мито, он произнес знаменательные слова:
– Значит, это здесь мне придется теперь коротать долгие весны и осени[132]?
Слышавший эти слова прислужник Ёсинобу по имени Симура Такэо подумал было, что его господин тоже изредка скорбит о бренности нашего мира. Ведь у него теперь все позади… У слуги даже комок подступил к горлу от жалости к своему хозяину, но он тут же понял свою ошибку. Ёсинобу всего лишь хотел сказать, что теперь ему придется искать какие-то новые занятия для того, чтобы скрасить свою жизнь, которая – он в этом не сомневался – будет долгой.
Ёсинобу действительно полностью отдался своим увлечениям. Больше всего он любил стрельбу из лука, поло и охоту – с ружьем или соколиную.
И все делал с удовольствием. Поутру несколько раз пускал с боевой перчатки сокола. Затем разучивал роли в пьесах театра Но в традициях школы Хосё[133]. Потом писал картины маслом. Ёсинобу вообще очень любил рисовать и еще в доме Хитоцубаси брал уроки у признанного мастера пейзажной живописи Кано Танъэн. Однако более всего Ёсинобу привлекала именно живопись маслом.
«Когда я пишу маслом, то от души радуюсь, что теперь я не сёгун», – говорил он. Этот человек не знал, что такое скука.
Началам живописи в европейском духе Ёсинобу обучил его бывший вассал Накадзима Сётаро, большой любитель этой техники. Однако материалов для живописи маслом в стране не было, и потому Ёсинобу делал их сам. Так, холст получался из парусины, вымоченной в растворе квасцов. Масляных красок тоже не было, поэтому их заменяли минеральные красители, которые Ёсинобу растирал в порошок и смешивал с маслом мяты…
Со времен сёгуната Ёсинобу нравилось фотографировать. В ссылке у него появилась возможность подойти к этому делу во всеоружии химических методов, и он часами просиживал в темной комнате, проявляя пластинки. Особенно любил он видовые фотографии – в окрестностях Сидзуока не осталось ни одного мало-мальски приличного пейзажа, который не был бы запечатлен на его снимках.
Еще Ёсинобу любил вышивать: делал разные мелкие вещицы, например, кошельки, расшивал их пионами, гривастыми «китайскими» львами, цветами сурепки (сюжеты были довольно банальны) – и с удовольствием дарил их окружавшим его людям.
Однажды он взялся за какую-то большую вещь; собирался, если получится, преподнести ее дому принца Арисугава, то есть своей родне по материнской линии. Однако законченная работа ему не понравилась, и Ёсинобу через несколько дней стал ее распускать. Домочадцы попытались было его отговорить: «Хорошо, Вам не нравится… Но, может быть, понравится другим? Почему бы не оставить все так, как есть?»
