Странник века - Неуман Андрес Андрес

Гости поднялись со своих мест, чтобы проститься с отъезжающей парой. Руди Вильдерхаус глядел на них сверху вниз, дружелюбно и отстраненно, словно все эти люди все еще продолжали сидеть. Господин Готлиб обнял дочь и тихо задал ей давно известные вопросы: прихватила ли она что-то теплое из одежды, готов ли экипаж, доставят ли ее до самой двери и любит ли она своего отца так же, как любит он свою дочь.

Все разошлись, прощаясь друг с другом по дороге к двери. Эльза и Бертольд сновали вокруг гостей, подавая одежду, шали, перчатки и шляпы. Последним, замыкая шествие и словно всех аккуратно выметая, шел господин Готлиб.

Ханс помчался по улице, яростно вколачивая в землю каблуки. Но не успел он сделать нескольких размашистых шагов, как кто-то тронул его за рукав. Это был Альваро, он улыбнулся Хансу. Пойдем со мной, сказал испанец, мне кажется, пара кружек пива тебе не повредит. Ханс покачал головой и отказался. Но уже через минуту они шли по Оленьей улице, обхватив друг друга за плечи.

В противоположном направлении, приближаясь к повороту на Крайнюю аллею, великолепный экипаж с щегольским кузовом и мягкими сиденьями ехал к западу Вандернбурга, в район газового освещения, украшенный колоннадами фасадов и широких улиц с вереницами акаций по обеим сторонам дороги. В карете витал цитрусовый аромат, источаемый бархатом обивки и шеей Вильдерхауса-сына. Руди вел себя сейчас совсем не так, как полчаса назад: вместо равнодушия он излучал восторг, вместо надменности в его глазах светилась нежность. Рука Софи безжизненной рыбой лежала между затянутыми лиловыми перчатками ладонями ее жениха. Массивная голова Руди Вильдерхауса покачивалась в такт галопу пары белых рысаков. А в это время сидевший на козлах кучер привстал и, с удивлением оглянувшись по сторонам, пробормотал себе под нос: Как странно! я бы поклялся, что эта улица прежде была не такой уж длинной.

Тем временем дом Готлибов погрузился в тишину, в грустный покой недавно покинутого места. Господин Готлиб велел погасить лампы и уснул или попытался уснуть. Бертольд и Эльза ушли в свои комнаты. Не успев толком раздеться, Бертольд захрапел, упав на спину и свесив ногу с кровати. За Эльзиной дверью угадывался свет, раздавался тягучий скрип пера и шелест страниц старого английского словаря, о существовании которого не подозревал никто, даже Софи. На кухне громоздились пирамиды тарелок, балансировавшие друг на друге чашки, прилипшие к тарелкам чайные ложки, вилки с меренгой между зубцами, перепачканные ножи. При свете керосиновой лампы Петра отмывала руки до локтей и следила за тем, чтобы ее дочь доела суп до последней вермишелины, а второе до последнего зернышка риса. Сама она и крошки в рот не брала. Перед ее глазами пронеслось сегодня столько еды, так долго она месила, запекала и жарила, что одна мысль о жевании вызывала у нее тошноту. И все же, несмотря на мрачное выражение ее увядшего, унылого лица, несмотря на патину отвращения, навсегда въевшуюся в ее кожу подобно тому, как мучная пыль въедается в уголки ногтей, Петра чувствовала, что не может сдержать улыбку: сегодня от гостей остались и пирожные, и желе, так что ее девочка получит наивкуснейшие десерты. Эти чужие десерты, объедки, которыми могла полакомиться ее безгрешная, маленькая сладкоежка, самой Петре сладкими не казались.

Как только экипаж Руди Вильдерхауса остановился перед особняком его друзей, два ливрейных лакея распахнули дверцы, отступили назад и вытянулись по обе стороны кареты. Третий заглянул внутрь и, увидев Софи, предложил ей руку в замысловатом рукаве, поднятую к самой груди. Большое спасибо, поблагодарила она, опуская ногу на подножку, думаю, я справлюсь.

С присущей ей серьезностью, которую доброхоты считали элегантной, а недоброжелатели плебейски-благочестивой, Софи одного за другим поприветствовала приятелей Руди, уже немного ей знакомых. Руди восхищался тем, как непринужденно держалась его невеста с малознакомыми людьми, умело сочетая надменность с мягкостью движений, именно благодаря этой особенности она по-прежнему казалась ему таинственной и непостижимой. Сама Софи к таким балам относилась двояко: она могла прекрасно провести здесь время, поскольку легко держала дистанцию с окружающими и с иронией следила за происходящим, но вся эта роскошь напоминала ей о том, какая жизнь ожидает ее уже очень скоро. Что касалось Руди, то он столь бережно ее опекал, что вызывал в ней одновременно и раздражение, и покаянную благодарность. Каждый раз, когда он превозносил ее перед своими друзьями, она комкала складки платья.

Помимо танцев, катания на коньках и игры в карты, эту компанию объединяла еще одна общая черта: все они, без исключения, получали годовой доход не меньше тысячи талеров, и это, безусловно, очень бросалось в глаза. По крайней мере, до тех пор, пока сумма их годового дохода не опускалась ниже означенной цифры. Проходя через зал приемов, превышавший размерами весь ее дом, Софи чуть не ослепла от света люстр, белизны салфеток, сияния столовых приборов. И едва сдержала тошноту при виде россыпей засахаренных сладостей в саксонских корзинках, джунглей из экзотической зелени, закрученных в спирали соусов, холмов из меренги, бастионов халвы, фруктовых пирамид, ореховых водопадов, устричных мозаик, рыбных океанов, пламенеющих вин. В центре всего возвышался абсурдно, чудовищно большой торт в виде горного хребта, покрытого снеговыми вершинами из взбитых сливок, скалами из шоколадной пасты, домиками из любекского марципана, соснами из настоящих трав, санями из орешков кешью, собачками из засахаренного теста и лыжниками из карамели, каждый в шапочке, очках, при палках и с собственным гербом на груди.

Примерно в шести километрах от этого места шарманщик вдруг открыл глаза, нащупал спину своего пса и прошептал: Эй, Франц, ты не голодный?

В следующий вторник все та же карета с теми же пассажирами пересекла весь город уже на восток. Софи и Руди направлялись в «Зал Аполлона», расположенный на круговой площади Черного Коня, довольно далеко от центра. По вторникам «Зал Аполлона» предоставлялся в полное распоряжение знатных особ и их гостей. Софи нравилось там танцевать, хотя в последнее время все меньше, потому что обстановка в зале казалась ей с каждым разом все более чопорной, и подруг своих там встретить она не могла. Впрочем, эти вторники оправдывали себя тем, что Руди был превосходным танцором. Слегка напудренный и нарумяненный, в щегольском, небрежно расстегнутом сюртуке, в узком галстуке из белого шелка, с золотой цепочкой, продетой сквозь петлицу, дородный, с крепкими, гордо расправленными плечами, он олицетворял собственную сущность: смесь беззаботности с мужской самоуверенностью, кокетливую грубую силу.

По дороге в «Зал Аполлона» Руди завел разговор, которого давно и заранее боялась Софи: разговор о Хансе. Он заговорил без эмоций, как бы невзначай, словно на секунду отвлекшись от пейзажа за окном. В тот день, когда Руди пришел к Готлибам, он второй раз за неделю застал в гостиной Ханса, распивавшего чай в компании Софи. Две вещи не понравились Руди: смех Софи, услышанный им, пока он шел по коридору, смех, какое бы дать определение этому смеху? (определения никогда не были сильной стороной Руди Вильдерхауса), словно страстно желавший быть смехом и относящийся к каким-то предшествующим шуткам, а еще — с каким видом вскочил при его появлении Ханс, вскочил слишком поспешно, словно желая крикнуть: «Это не я». Разумеется, ничто из перечисленного не имело никакого значения. Как не имел значения и сам этот чужак. Его зазнайские манеры. Его длинные патлы.

Судя по всему, заговорил Руди, как только тронулся экипаж, у тебя довольно теплые отношения с господином Хансом. С ним? ответила Софи безразличным тоном, не знаю, возможно, он кажется мне занятным, хотя я с ним мало знакома. По крайней мере, он любит читать, что скажешь далеко не о каждом. И о чем же вы беседуете? выдержав тактичную паузу, снова спросил Руди, о книгах? Кто? не поняла Софи, а! да, за чаем мы обсуждаем поэзию, это меня развлекает. То есть, кивнул Руди, словно подчеркивая, что ничего не имеет против, господин Ханс тебя развлекает. Нет, дорогой, ответила Софи, не он, а наши беседы о поэзии. Ты сегодня какой-то растревоженный, не пошла утренняя охота?