Русская миссия Антонио Поссевино - Федоров Михаил Иванович

Немец начал переводить, но старуха, не дослушав, оборвала его:

— Конечно.

Девушка, убрав в один из фургонов булавы, принесла несколько плошек — по числу едоков, включая и гостей. Уже совсем стемнело. Костёр почти прогорел, и, если бы не полная луна, есть им пришлось бы в темноте. Но, к счастью, на небе не было ни облачка, и ничто не препятствовало стоящему прямо над их головами ночному светилу нести свои холодные лучи к земле. Истоме даже показалось, что сам лунный диск выглядит больше, чем он обычно бывает, и свету даёт достаточно даже для того, чтобы было возможно читать или писать.

— Большая луна сегодня, — сказала старуха.

Поплер не стал переводить, посчитав замечание старухи незначительным, но Истома и без того понял сказанное. Старуха достала из кармана на груди своего платья колоду карт.

— Самое время для гадания, — сказала она, поглядывая то на Истому, то на Поплера. — Ну, кому первому?

Истоме дико хотелось спать, да и к гаданию он относился как к богопротивному занятию. Но старуха тронула его за руку, и в голове посветлело.

— Значит, тебе, — сказала она.

Она, усевшись напротив Истомы, стала раскладывать карты по шесть листов в ряд. Истома ни разу не видел таких карт: перед ним мелькали странные картинки — башня, повешенный за ногу человек, полумесяц, какие-то люди в разных одеяниях и разных позах [122].

Старуха разложила всю колоду, шепча при этом какие-то слова, затем собрала колоду воедино, но не в том порядке, в котором раскладывала, а то крестом, то наискось. И вновь разложила, уже по четыре карты. И опять собрала. Она снова шептала и снова раскладывала. Под конец она разложила карты по одиннадцать в ряд и окинула их внимательным взглядом, после чего подняла глаза на Истому.

— Внимательным тебе надо быть, в пути ведь много такого бывает, что мы и представить не можем. Но ты вернёшься домой, странник, вернёшься. Обнимешь жену и дочерей своих, и у правителя своего будешь в чести, и останешься в веках. А теперь всё, давай товарища своего.

Истома продолжал сидеть напротив неё: ему казалось, что он должен о чём-то спросить у старухи, но почему-то никак не может вспомнить — о чём именно. Старуха улыбнулась, обнажив жёлтые с коричневыми прожилками зубы:

— Всё так и будет. Нюкта [123] убить может, а соврать — нет.

Истому кто-то тронул за плечо: рядом стоял Поплер.

— Пора спать, брат, — сказал он.

Вид у него был нехороший: рот оскален в странной улыбке, лицо побледнело, под глазами чёрные круги. Или это лишь в свете полной луны он так выглядит? Истома встал, но спать решил пока не ложиться и послушать, что Нюкта нагадает его спутнику.

Поплер уселся на то же место, и старая Нюкта начала своё гадание. Она так же раскладывала карты, собирала их, что-то бормоча. Посреди гадания Поплер, качнувшись, внезапно упал навзничь. Нюкта на миг остановилась.

— Дика [124], аммониеву соль [125] сюда! — крикнула она.

Подбежала девушка, неся в руках кожаный кисет, из которого она на ходу достала керамическую бутылочку с широким горлышком, закрытым хорошо притёртой пробкой. Нюкта открыла бутылочку и, достав из неё маленькую светло-коричневую гранулу, растёрла её в пальцах и поднесла к носу Поплера. Тот сразу дёрнулся и закрутил головой, приходя в себя. Поднялся на локте и сел на прежнее место.

— Голову повело, — сказал он.

Дика унесла аммониеву соль и словно растворилась в темноте.

— Пригляди за ним, чтоб в обморок больше не упал, — велела Нюкта Истоме, и тот послушно встал рядом.

Старуха продолжила гадание, а когда закончила, внимательно посмотрела на Поплера.

— Молод ты ещё, — сказала она. — А дела земные с себя сбросил. Не лучшим образом, конечно, только вот нет на тебе ни ближних, ни дальних дел. И как сумел только? Не мудрец, не монах, не герой.

Она посмотрела на Истому:

— Ты береги его. Человек он надёжный, а может выйти когда угодно.

— Куда выйти? — не понял Истома.

— Куда-куда, — передразнила старуха, — куда все выходят.

Она снова посмотрела на Поплера, который сидел, словно не слыша слов Нюкты.

— Теперь спать всем, — сказала та, — всё сказано, всё сделано…

…Истома открыл глаза. Солнце уже наполовину поднялось над той линией, что разграничивает землю и небо. Он огляделся: рядом с седлом под головой спал Поплер, невдалеке ржали их стреноженные кони. Ни шпильманов, ни их фургонов и коней рядом не было, лишь чёрное кострище указывало на то, что вчерашняя встреча ему не приснилась. Он толкнул Поплера:

— Вставай, брат. Утро уже.

Немец заворочался, медленно просыпаясь.

— Голова болит, — сказал он. — Опоили нас шпильманы.

— Если б опоили — ограбили бы, — ответил Истома. — Или убили. А у нас все деньги при себе. Да и сами мы вроде живые.

На удивление, шпильманы — или кто они были в действительности — оставили им котелок с уже остывшей кашей. Позавтракав, Истома и Поплер отправились в путь. Уже после обеда, когда животы стали настоятельно требовать пищи, а ни одной таверны на пути не попадалось, Поплер вдруг остановил коня.

— Места узнаёшь? — спросил он. — Любек скоро. К вечеру дойдём.

Истома оглядел местность: действительно, вот этот лесок они проезжали на пути в Рим. Он перекрестился:

— Слава Богу. Там и поужинаем. Засветло бы успеть.

Глава двенадцатая

ОДИН

Как и предсказал Поплер, вечером они подъезжали к Любеку. Вольный город уже растерял былую славу и могущество столицы Ганзы [126] и впал в зависимость от империи, но формально оставался самостоятельным. Любек поддерживал хорошие отношения с Датским королевством, которое враждовало со Швецией, стремящейся распространить своё влияние на всё побережье Балтийского моря. Швеция находилась в затяжном конфликте с Русским царством, поэтому и Дания, и власти Любека относились к русским гостям если не с расположением, то хотя бы не чинили препятствий. Общий враг поневоле заставлял дружить.

В Любеке путешественники сразу отправились в порт. Разместившись в портовой таверне, они пошли на причал — искать суда, направляющиеся в восточную часть Балтийского моря. Но капитаны в ответ только цокали языками и мотали головами. Недавняя война [127] сильно накалила обстановку между державами. Правда, сейчас датский и шведский короли каперских свидетельств, разрешающих своим подданным грабить недавнего соперника, не выдавали. Но вот в отношении Речи Посполитой и Московии шведы не были столь добры, намереваясь под шумок славянской свары откусить пограничные земли и у русских, и у поляков.

Поэтому шведские корсары представляли собой реальную опасность, препятствующую судоходству в восточной Балтике. Конечно, полностью остановить морскую торговлю они не могли, но существенно осложнили её в этой части моря.

На второй день пребывания Истомы и Поплера в Любекском порту у причала пришвартовался трёхмачтовый хольк [128]. Капитан, выслушав ливонца, закивал головой и на ломаном русском заявил, что он идёт с грузом в Пернау, лишь надо дождаться ещё шесть судов, которые придут в Любек со дня на день. И он соглашается взять на борт двоих человек за весьма умеренную плату. Да, четыре дуката его устроят.

Капитан не соврал: недостающие суда действительно подошли быстро, и через два дня торговая флотилия была в сборе. Вечером накануне отплытия Истома и Поплер сидели в своей таверне. Коней они уже продали хозяину заведения, который был рад, что купил за небольшие деньги очень неплохих скакунов.

Заведение, где они остановились, было небольшим, удобным и дорогим. Истома решил не скупиться и обезопасить себя и Поплера от тех трактирных буянов, которыми так богаты любые порты. Те несколько дней, что они жили в таверне, Истома и его товарищ большую часть времени проводили в порту в поисках подходящего судна и появлялись здесь только вечером, чтобы, поужинав, сразу лечь спать, а наутро снова отправиться в порт. Но сейчас они вернулись раньше и по случаю скорого отплытия решили позволить себе чуть больше, чем обычно. Они заказали бараний бок, лучшего вина и поставили угощение всем присутствующим.