Русская миссия Антонио Поссевино - Федоров Михаил Иванович

— Деньги, — сказал он. — Все. Если хотите ехать дальше.

Брат Гийом и Ласло стояли молча. У венгра был явно испуганный вид. Но Михель даже не глядел в его сторону, не принимая явно хворого на голову мальца во внимание. Михель нахмурился: на его угрозу никто не прореагировал. Лишь старый мозгляк как-то странно мял рукав своей куртки. Разбойник приблизился к нему и стал деловито обшаривать его — сначала одежду, потом, не найдя искомого, седельной сумки. Брат Гийом сделал едва уловимое движение, и в его руке тускло блеснул не раз выручавший его в смертельно опасных передрягах стилет, выкованный по его заказу четверть века назад Себастьяном Фернандесом [120], одним из лучших мастеров клинкового оружия Испанской империи. Михель, не подозревающий о нависшей над ним опасности, продолжал деловито рыться в сумках брата Гийома.

Но нанести удар монах не успел. Грабитель покачнулся в седле, на коадъютора брызнуло чем-то липким, вязким и горячим, и огромное тело Михеля ничком уткнулось в шею коня. Затем Здоровяк захрипел и стал валиться вправо, сползая с седла. Конь коротко заржал, не понимая, что происходит с хозяином, но тут же затих: подъехавший Ласло ласково погладил животное по шее и, увещевая, что-то зашептал ему на ухо. У ног коня лежал мёртвый Михель. Из шеи его торчал короткий метательный нож, рассекший сонную артерию и гортань разбойника. Брат Гийом посмотрел на Ласло: тот был совершенно спокоен, словно убийство являлось для него столь обыденным занятием, что не вызывало никакого душевного волнения, несмотря на столь юный возраст.

— Надо отнести тело с дороги, — сказал венгр, — а то увидят, станут дознаваться, кто здесь проходил рано утром. А мы католики, нас повесят с особой радостью.

Брат Гийом кивнул в знак согласия. Теперь следовало решить, как избавиться от тела. Ласло вытащил нож из шеи убитого, тщательно вытер о его одежду и спрятал за пазухой в нашитый на изнаночной стороне куртки кармашек, откуда его было удобно доставать. Рядом располагалось ещё шесть метательных ножей, которые он предусмотрительно захватил с собой в дальнюю дорогу.

Коадъютор, поразмыслив, привязал тело убитого за ногу к седлу его лошади и хлопнул её ладонью по крупу. Ласло взял животное под уздцы и повёл в лес. Тело медленно потянулось следом, оставляя за собой широкий след и примятую сухую траву.

— Впереди ручей шумит, — сказал Ласло, — значит, там должен быть овраг. Скинем туда. Если и найдут, время пройдёт, нас уже не догнать будет.

Брат Гийом согласно кивнул головой. Здесь, на лесной дороге, они словно поменялись ролями: теперь семнадцатилетний венгр казался предводителем их экспедиции, а брат Гийом, несмотря на почтенный возраст, рядовым участником. "Старею, старею, — с сожалением подумал коадъютор, — молодёжь соображает и действует куда быстрее меня". Но он не жалел о смене ролей: это рано или поздно должно было произойти, ведь никто не вечен. И хорошо, что такие люди, как Ласло, выбирают служение ордену, очень хорошо! Мальчик заслуживает самых лестных отзывов: он мало того что ввёл противника в заблуждение своей мнимой никчёмностью и недалёкостью, но ещё и в минуту смертельной опасности действовал решительно и хладнокровно, не испугавшись взять на себя грех убийства. Впрочем, этот грех ему легко отпустят… Цель оправдывает средства!

На краю оврага они остановились. Ласло деловито обшарил тело убитого, но нашёл лишь три мелкие серебряные монеты, да на шее болтался золотой флорин с пробитой в центре дырочкой, в которую был продет тонкий кожаный шнурок. Очевидно, монета служила её хозяину талисманом. Ласло серебро забрал, а приметный флорин оставил на месте. Брат Гийом отметил, что монета вместо нательного креста прекрасно характеризует суть протестантов, сделавших своим богом деньги и наживу. По достоинству он оценил и действия Ласло: деньги не пахнут, но о существовании приметного флорина могли знать другие люди, и если монету найдут у них, этого будет достаточно, чтобы обоих повесить.

Ласло ногами столкнул убитого в овраг. Тело покатилось по крутому склону, тяжело подминая под себя траву и короткие побеги какого-то кустарника, и остановилось в самом низу, перегородив собой русло ручья. На этом месте сразу образовалась небольшая заводь — вода скапливалась, поднималась, пока, наконец, не нашла новый путь в обход седеющей русой головы Михеля.

Теперь можно было бы и уходить, но… но бегающая без присмотра лошадь могла вызвать у кого-нибудь ненужные вопросы. Нет, конечно, скорее всего, местные жители, найдут ей применение, не интересуясь, откуда взялось такое богатство, но всё же следовало быть осторожнее. Ласло с сожалением посмотрел в глаза коню и нанёс один, но сильный и точный удар. Он использовал не метательный нож, который для подобного не годился, а обычный бауэрвер — тяжёлый длинный нож, который немецкие крестьяне используют для хозяйственных нужд. Такой нож в умелых руках представлял собой грозное оружие, но вместе с тем не вызывал ни у кого вопросов, так как был предметом повседневного обихода не только в сельской местности, но и в городе. Зная об этом, Ласло ещё в Праге приобрёл его в оружейной лавке, расположенной по соседству с таверной "Три пивные кружки", где они жили.

Животное, не ожидавшее от человека такой подлости, не успело даже заржать: Ласло прекрасно знал, куда надо ударить, чтобы смерть была мгновенной. Брат Гийом отметил про себя, что неплохо бы осведомиться, по какой причине граф Хуньяди отправил своего бастарда в новициат. Мальчик явно выказывает умения, совсем не свойственные такому молодому человеку.

Лошадь повалилась на бок, и Ласло, не давая ей упасть, изо всех сил подтолкнул животное к краю оврага. Но тяжёлая туша не скатилась на самое дно, а, зацепившись за оказавшуюся на пути молодую ель, застряло посреди склона. Венгр равнодушно отошёл от края.

— Пора в путь, — сказал брат Гийом, — мы и так задержались здесь.

Ласло молча вскочил в седло своего коня и посмотрел на коадъютора:

— Брат Гийом, тебе надо поменять одежду. Красное на чёрном не видно, но скоро будет запах.

Монах молча кивнул, соглашаясь с ним. Вскоре они выбрались на дорогу и продолжили путь. До Любека оставалось не так уж много…

Ближе к обеду во двор "Жирного гуся" въехали трое всадников. Двое из них были похожи на немцев, а третий выглядел явным южанином. Хозяин заведения, оценив суровость и неразговорчивость гостей, не стал заводить с ними беседу и быстро накрыл, как они потребовали, два стола. За первым разместились русоволосые крепыши, а за второй сел смуглый южанин.

Наскоро пообедав, они расплатились с хозяином и выехали со двора. Вилли только затылок почесал: они ехали вместе, но те двое относились к третьему как к изгою. Интересно, почему? Если он в чём-то провинился, зачем было тащить его с собой, да ещё отказывая в праве сидеть за одним столом? Если так относиться к спутнику, то разве можно ждать от него верности в пути? Что-то тут было не то. Впрочем… какое ему дело до проезжающих? У него и своих забот хватает. Вилли обернулся и громко крикнул:

— Алекс, ты где? Сегодня будем поросёнка колоть на колбасу. Ты всё приготовил? Ну, чего молчишь, где тебя черти носят?

Вилли уже забыл о посетителях: на сегодня у него было запланировано изготовление и копчение колбас.

Истома, Поплер и Паллавичино пересекли прилегающую к таверне открытую местность и вошли в лес. Итальянец ехал впереди Истомы и Поплера — на таком расстоянии, чтобы не был слышен разговор, который вели русский и немец. Сначала он делал попытки приблизиться, помня о своём уговоре с Поссевино записывать всё, о чём будут говорить в дороге. Но Поплер несколько раз легонько хлестнул его нагайкой поперёк спины, и больше Паллавичино к ним без разрешения не приближался.

— Истома, долго ещё терпеть этого предателя? — спросил немец, едва они вошли в лес. — Запомни, предавший один раз предаст всегда.

— Зато мы точно знаем, что он докладывает обо всём Поссевино, и можем обмануть иезуита.